Глобальное неравенство дохода между рабочими бедных и богатых стран расширяется. Это обстоятельство приводит к появлению границы между людьми, превращая их в людей первого и второго сорта. Естественно, что такое положение вещей не может устраивать не только вторых, но и первых, ибо никто в такой ситуации не может чувствовать себя в безопасности. Во многом именно ощущение человеком своей неполноценности толкает его на протесты и возмущения. До тех пор, пока присутствует кардинальная разница в уровне жизни, мир не может чувствовать себя в безопасности.
В принципе отрицать этот факт нельзя. Хотя многое зависит от того, как и по какому критерию производится сравнение, и между какими странами. Например, в 1975 году доход в Америке на душу населения был в 19 раз больше, чем в Китае (16 000 против 850 долл.), в 1995-м это уже отношение 1 к 6 (23 000 против 3700 долл.). Надо согласиться, впрочем, что для большинства стран этот баланс не столь утешителен. Однако виновата ли в этом глобализация? Как показывают исследования, доходы растут в основном за счет бурного развития технологии в странах с развитой экономикой и вялого развития технологии в бедных странах. Это и есть причина увеличения разницы в доходах населения. Напротив, глобализация как раз работает в противоположном направлении, так что упрек антиглобалистов в высшей степени странен. Именно за счет вовлечения страны в сеть мировой торговли, в ней появляются новые технологии и новые прогрессивные навыки ведения бизнеса. Глобализация ответственна за то, что доход в абсолютных значениях в бедных странах все же, как правило, растет, а не падает, и не ее вина, что роста этого дохода не хватает для того, чтобы войти в положительную область и в относительных (относительно богатых стран) величинах. Африканские страны вяло поддерживают процесс выхода на мировой рынок — их доходы в относительных цифрах падают (хотя в абсолютных, повторяем, растут), а вот Китай активно включился в мировой торговый процесс, что вполне логично привело к оптимистическим результатам, о которых мы упоминали выше. Глобализация есть как раз тот процесс, который пытается стереть пропасть между уровнем жизни в богатых и бедных странах, а не наоборот.
Глобализация versus государство
В случае экономической интеграции страны с бедной экономикой, при создании в них соответствующего климата благоприятствования внешней торговли, будут захлестнуты иностранными инвестициями и станут развиваться через торговлю, а не через гармоничное построение собственных отраслей производства. Страна не может обслужить свои внутренние рынки. Если такое случится, то одностороннее развитие через торговлю неизбежно приведет к снижению цен экспорта этих стран на мировом рынке (теория «экспортного пессимизма»).
Теория «экспортного пессимизма» была особенно популярна несколько лет назад и продолжает использоваться сторонниками антиглобализма как аргумент в свою пользу до сих пор. Логика в этой позиции присутствует. Действительно, если все развивающиеся страны открыли себя для свободной торговли, возможным было бы снижение цен экспорта их товаров на мировом рынке. Однако в настоящий момент этого вряд ли стоит опасаться. Как показывают цифры, развивающиеся страны огромны в смысле географии и количества населения, но в экономическом смысле — это карлики. Экспорт всех бедных стран и стран среднего дохода (включая гигантов типа Китая, Индии, Бразилии, крупнейших экспортеров нефти типа Саудовской Аравии, крупномасштабных производителей промышленной продукции типа Южной Кореи, Тайваня, Малайзии) составляет приблизительно 5% общемирового экспорта. Это приблизительно эквивалентно валовому национальному продукту Англии. Даже совместные экспортные усилия всех этих стран вряд ли смогут оказать сильное влияние на общемировые цены.
Кроме того, пессимисты слишком низко оценивают возможности внутрипромышленной специализации в торговле, которая предоставляет развивающимся странам широкий выбор новых возможностей. В ходе роста страны могут переходить от трудоемкого производства к более сложным и технологичным видам деятельности, освобождая место на рынке для тех стран, которые еще отстают. Так в 70-х годах Япония отошла от трудоемкого производства, открыв путь для экспорта для азиатских «тигров». В 80-х и 90-х «тигры» сделали то же самое и их место стал занимать Китай. И поскольку развивающиеся страны, повышая экспорт, растут, повышается и их собственный спрос на импорт.
Пессимисты требуют вбить клин между мировыми и внутренними ценами, чтобы создать условия для укрепления собственного рынка страны. Тем самым они стараются помочь стране обрести экономическую самостоятельность. Однако на практике программа замены импорта индустриализацией (import-substituting industrialisation, ISI) потерпела полную неудачу. Достаточно лишь несколько примеров, чтобы убедиться в этом. Чем были азиатские «тигры» в 50-е годы? В Южной Корее в 1955 году доход на душу населения был около 400 долл. (в сегодняшних ценах). Американские должностные лица предсказывали полную зависимость экономики страны от иностранной помощи. Вступив на мировой рынок, Корея в течение жизни одного поколения стала могущественным экспортером. Обратный пример — страны Латинской Америки, Индия и проч. Препятствуя мировой торговле, преследуя цели ISI, они не смогли добиться сколько-нибудь значимого успеха. К сожалению, азиатский финансовый кризис 1997–1998 годов стер в памяти основные уроки, преподанные всему миру «тиграми». И все же, процветание стран Юго-Восточной Азии, несмотря на кризис и все трудности, не идет ни в какое сравнение с экономическим положением Индии или Пакистана, или любой другой страны, которая старательно отделила себя от мировой экономики.
К сожалению, чаще всего ISI имела такое пагубное последствие, как коррупция. Чем больше вносится искажений в нормальный экономический уклад, тем больший стимул у компаний подкупать правительства.
Обычно считается, что иностранный капитал инвестирует экономику страны, способствуя тем самым ее развитию. В реальности же часто происходит совсем иначе. Приток капитала может не привести ровно ни к каким позитивным результатам, а может даже и навредить. Велика вероятность, что часть денег может быть потрачена впустую либо украдена. Если капитал был вложен в форме заимствования, то на государстве в этом случае повиснет значительный долг, который будет сковывать его политику и может привести к потере самостоятельности. Из-за проблемы долга было потеряно десятилетие 80-х для Латинской Америки, сегодня существенные трудности, связанные с долгом, испытывают Аргентина и Бразилия. Впрочем, даже в случае удачных инвестиций есть свои сложности, ведь западные транснациональные корпорации начинают вести ведущую роль в развитии стран третьего мира, но заинтересованы они отнюдь не в самом этом развитии, а лишь в достижении собственной прибыли. Следовательно, их власть гарантирует стране бедное существование.
Первая часть упрека относительно нецелевого расходования денег, очевидно, не имеет отношения к самой идее глобализации. Открытая экономика есть как раз средство борьбы с коррупцией. То, что пока с коррупцией справиться не удается, говорит о слабости и несовершенности в настоящий момент институтов экономической интеграции (об их просчетах и ошибках — позже), но не об ущербности самой идеи интеграции. Вторую часть — обвинение, что транснациональные компании подменяют политическую власть тех стран, куда они приходят, и что они имеют огромное политическое влияние, — стоит рассмотреть подробнее.
Об этом влиянии можно вести речь, но не стоит его переоценивать и, уж тем более, отождествлять компании с правительствами. При всем их масштабе, корпорации не имеют реальной власти, которая есть у правительств, да им она и не нужна. Обычно корпорации сравнивают с государствами, когда говорят о соотношении оборота корпорации и национального дохода той или иной страны. Это некорректное сравнение, так как национальный доход имеет кроме количественной еще и ценностную нагрузку. Но даже если не принимать во внимание эту ошибку, власть больших компаний не может сравниться с властью правительства даже небольших стран. Доход «Майкрософта» сравним с доходом государств Уругвай или Люксембург. Из этого делается вывод, что г-н Гейтс имеет огромное влияние на население Уругвая или Люксембурга. Но может ли Гейтс облагать налогом граждан Люксембурга? Может ли он применять физическую силу, арестовывать, призывать в армию по своему желанию? Конечно, большие компании имеют политическое влияние, они имеют деньги для лоббирования политических деятелей и т. п. Но, тем не менее, они не имеют на граждан влияния, сколько-нибудь сравнимого с силой правительства пусть даже небольшого государства.
Экономическая интеграция не подменяет государство корпорациями, но некоторым образом ограничивает власть правительства, ибо при экономической интеграции высококвалифицированный рабочий может захотеть использовать свой потенциал там, где он будет более востребован, и, следоватльно, чтобы уменьшить отток квалифицированных кадров, правительству потребуется понизить налоги или предпринять какие-нибудь иные подобные действия. В этом смысле некоторый диктат правительствам со стороны свободного мирового рынка присутствует. Вопрос в том, ограничивает ли он его слишком сильно и антидемократическим способом. Речь об этом будет вестись позже, при обсуждении противопоставления глобализации и демократии.
Политика Международного валютного фонда и Мирового банка, несомненно, исходит из лучших побуждений. Нет сомнения, что умеренные заимствования могут существенно ускорять экономическое развитие страны. Хорошее вложение кредита — ценный актив для развивающейся экономики. Но даже регулирование банковской системы в богатых странах оставляет желать много лучшего, что говорить о финансовом регулировании развивающихся стран? Конечно, самым лучшим было бы поднять уровень этого регулирования, но это легче заявить, чем сделать. Кроме того, те меры, с помощью которых МВФ предлагает скомпенсировать дефицит бюджета, обычно связаны с сокращением трат на социальное обеспечение граждан.