Кстати, китайцы обращают внимание на то, что практически на усугубление диспропорций и неравенства в сельхозторговле работает нынешняя стратегия МВФ—МБРР. В их позиции немало лукавства. Международные финансовые институты говорят развивающимся странам, что тем будет выгодно развивать свои сравнительные преимущества, и в качестве таковых рекомендуют сельское хозяйство и сырьевые отрасли. Поскольку такой рецепт одновременно "прописывается" всем развивающимся странам, то на мировом рынке, естественно, существует избыток продовольствия и сырья ("рынок покупателя"), цена на них низкая, рыночная механика не срабатывает и развивающиеся страны не получают ожидаемой прибыли.
Неравномерное распределение тягот и выигрышей
Поскольку основные товаропотоки осуществляются между промышленно развитыми странами, то эти экономические "тяжеловесы" и определяют правила торговли. Западные государства и обслуживающая их интересы бюрократия международных экономических организаций не могут не добиваться своих целей всеми доступными методами. Правила игры в мировой торговле, в том числе правила ВТО, изготовлены богатыми странами и для богатых стран, безапелляционно заявляет по этому поводу "Чайна дейли". При этом первую скрипку играют даже не ГАТТ/ВТО, а МВФ, МБРР, "Большая семерка".
На совещания ВТО на уровне министров некоторые слаборазвитые страны не имеют возможности послать своего представителя, не говоря уже о том, чтобы содержать команду опытных переговорщиков, разбирающихся в правилах международной торговли. В итоге, по оценкам, одна треть стран — участниц ВТО вообще плохо представляют себе, какие, собственно, требования предъявляются к ним по правилам ВТО и, значит, заведомо проигрывают в любом торговом споре.
Одним из важнейших "встроенных дефектов" глобализации в КНР считают тот факт, что исходное неравенство стартовых позиций различных стран все более усугубляет разрыв в уровнях развития. Поскольку с точки зрения наличия капитала и научно-технического задела разные группы стран оказываются в неравном положении, силы рынка, естественно, углубляют эту пропасть в уровнях дохода. Разрыв в доходах между развитыми и развивающимися странами, который в 1983 году составлял 43:1, уже через десять лет вырос до 62:1. Одна шестая часть населения мира тратит 80 процентов его доходов. Та же динамика наблюдается и в картине распределения собственности. В 1990 году 20 процентов населения Земли обладали собственностью, которая в 60 раз превосходила собственность беднейших 20 процентов ее населения. В 2000 году этот показатель возрос до 74 раз. Тот же самый механизм срабатывает и в самих развитых странах, углубляя разрыв общества на космополитическую верхушку привилегированных менеджеров и на массу, которой нечем оплачивать медицинскую страховку. Это, кстати, дает скептикам дополнительные аргументы, чтобы оспаривать рекламируемые выгоды глобализации.
Некоторые явления дают почву для подозрений, что международные финансовые институты далеко не объективны и не бескорыстны. Сравнение экономических показателей развивающихся стран за период 1960—1980 годов (когда они проводили консервативную политику) и 1980—2000 годов (после выводов авторитетнейших международных неформальных форумов о необходимости нулевого глобального роста), когда начал энергично внедряться стандартный пакет мер структурного приспособления (сокращение правительственных расходов, приватизация госсектора, либерализация внешней торговли, поощрение экспорта, усиленное открытие страны для иноинвестиций и т.д.), дает весьма выразительные результаты. Для трех четвертей развивающихся стран эта политика оказалась чуть ли не катастрофой.
В Восточной Азии более или менее приличный экономический рост и стабильность продемонстрировали только те страны, которые игнорировали стандартные рецепты МВФ—МБРР и поступали по-своему. С наилучшими результатами вышла из кризиса Малайзия, которая вообще ввела фиксированный курс доллара.
Важным риском, который несет глобализация, является рост взаимозависимостей, связывающих между собой все части системы. Соответственно, сбой в одном звене через эти связи мгновенно ретранслируется в остальные части системы. Еще десяток лет назад среди экономистов основного течения существовало единодушное мнение, что предшествовавшие финансовые кризисы были обусловлены недостаточной развитостью процессов глобализации. Сейчас взгляды поменялись на противоположные. Считается общепризнанным, что более глобализированный мир равен более нестабильному миру, причем опасность свалиться в кризис имеется теперь и у стран, не совершающих крупных ошибок в макроэкономической политике, и, как говорят некоторые, даже у стран, которые не совершают каких-то видимых ошибок в своей экономической политике.
Для многих крупных стран уровень зависимости ВНП от внешней торговли составляет уже 30 процентов, а в ряде случаев он доходит до 50 и даже 60 процентов. Впрочем, развитые страны отрабатывают механизмы "сбрасывания" кризисных явлений в "третий мир".
При всем этом, по мнению китайцев, по крайней мере для не которых развивающихся стран вполне реально реализовать свои конкурентные преимущества (специфические природные богатства, низкую стоимость и неприхотливость рабсилы, продуманную общегосударственную стратегию, возможность региональной кооперации с государствами своего уровня и т.д.). В таком понимании китайцев укрепляет бесспорный факт общеэкономического и технологического рывка, совершенного последовательно целым рядом стран Восточной Азии после Второй миро вой войны.
Корень вопроса, по мнению Пекина, состоит в проведении про думанной эшелонированной стратегии взаимодействия с мировым рынком. Просто надеяться на то, что рынок начнет работать, если отпустить вожжи государственного регулирования) — это верный путь к экономической катастрофе. При этом необходимо учитывать, что чем беднее и слабее страна и чем она ближе к продовольственному и сырьевому спектру экспорта, тем меньше у нее шансов организовать конкурентоспособное производство.
Картина соотношения экономических сил, считают в Пекине, не остается статичной, и закон неравномерности развитии и далее будет проявлять свое действие. Какие-то государства будут подтягиваться к экономической и технологической "группе лидеров", а затем и входить в ее состав, а какие-то выпадать из нее. Немалые возможности китайцы усматривают, естественно, у своей страны, а также у региональных центров силы (Индии, Бразилии, возможно, Ирана или Турции), которые способны выступить в качестве "ядер" региональной интеграции.
Оценка политической глобализации
В принципе, для КНР не является табу идея регулирования некоторых мировых процессов из одного центра, то есть возникновения неких протоэлементов "мирового правительства". Но тут китайцы проявляют очень высокую степень осторожности и избирательности. Они в высшей степени дорожат независимостью и самостоятельностью, которая далась их стране ценой больших жертв и усилий.
Рассуждение о том, что необходимо быстрее сводить под управление международного сообщества (от имени которого вы ступает узкая группа стран) все большее число вопросов, им кажется преувеличением. Объективная реальность мировых процессов на данном этапе вовсе не требует той централизации решений, о необходимости которой говорят лидеры Запада. Здесь подозревают, что под умозрительными построениями идеологов "технотронного мира", "нового кочевничества" и "глобальной деревни" кроется попытка реализовать какие-то эгоистические, партикулярные интересы, что способно принести вред человечеству. Не проходит мимо внимания китайских аналитиков тот факт, что требования поделиться суверенитетом с международным сообществом исходят как раз от тех государств, которые ведут себя наиболее эгоистично и напористо в плане "унилатерализма", вплоть до попыток распространить свое внутреннее законодательство на весь мир. Сами же они вовсе не проявляют готовности идти на какие-то жертвы или неудобства ради ускорения дела глобализации и ведут себя весьма эгоистично. В Пекине делают вывод, что противоречие здесь надуманное. Угроза ослабления независимости и суверенитета государства исходит вовсе не от императивов глобализации, а от давно знакомой политики гегемонизма и господства.
Что касается изменений, которых якобы требуют императивы глобализации, в Китае специалисты, во-первых, исходят из того, что по крайней мере в первой половине XXI века, бесспорно, главными действующими лицами на международной арене останутся национальные и многонациональные государства. Во- вторых, по убеждению Пекина, есть множество вопросов, которыми оптимально было бы управлять не из Нью-Йорка, а на субрегиональном или региональном уровне или же в "профессиональном разрезе".
Дополнительную степень свободы достаточно мощным национальным государствам дает феномен очень значительного роста влияния транснациональных корпораций (ТНК), который здесь вовсе не упускают из виду и планируют использовать в своих интересах (выращивая собственные и налаживая плотный рабочий контакт с имеющимися). Только за последние три года в результате очередной волны слияний и приобретений в мире образовалось еще шесть гигантов бизнеса с суммарными активами порядка 100 млрд. долларов и выше. На ТНК, количество которых выросло до 60 тыс., приходится все большая часть международного товарооборота (до двух третей, причем значительную часть этого объема дает внутрифирменный оборот).