Достаточное количество указаний по существованию особых отрядов людей, выполняющих охранительные функции, можно найти в Ветхом и Новом заветах: “На стенах твоих, Иерулисалим, я поставил стражей, которые будут бдить и ночью и днем” (Исайя, гл. 11, 740-700 гг. до н. э.) (18). В “Песне песней” Соломона (200-100 гг. до н. э.) говорится: “Встретили меня стражи, обходящие город; избили, изранили меня, стерегущие стены”.
От “Двенадцати таблиц” (451 г. до н. э.) принято вести отсчет юридической истории Рима (20). Любой закон не только фиксирует, закрепляет существующие отношения в обществе, но и стимулирует развитие юридической практики. Хотя в “Двенадцати таблицах” не упоминались “преследователи убийств”, такие должности появились после принятия этого закона. На них возлагалось расследование убийств и розыск преступников. Это типичный пример отхода от процессуального порядка, именуемого обвинительным или состязательным, характерным для ранних стадиях становления государственности. При таком порядке государство занимало пассивную позицию, наблюдая, чтобы стороны соблюдали определенные правила и обычаи. Поиск виновного, предоставление доказательств лежало на исце (потерпевшем). Лишь постепенно представление о правонарушении как личной обиде пострадавшего начинает приобретать иное содержание: нарушение общего интереса, общего порядка и правил, что само по себе представляет ценность, предпосылку к нормальной жизнедеятельности, нуждающейся в охране. К концу старого летоисчисления в Риме появилась организация, напоминающая жандармерию, офицеры которой имели право арестовывать нарушителей. Таким образом, полицейские учреждения постепенно обособлялись от органов управления.
Становление судебных органов в общем и целом шло тем же путем, хотя здесь имелись свои особенности. Для этого процесса характерно перераспределение полномочий органов родо-племенного строя; собрание общин утрачивало, а сравнительно узкий круг лиц или одно лицо сосредотачивали во все большем объеме судейские функции. По мере того, как государство отказалось от роли арбитра и начинало выступать в качестве активного участника процесса (вначале по государственным и наиболее тяжким уголовным преступлениям, а затем по все более широкому кругу дел), эти лица вынуждены расширять свое участие в предварительной подготовке материалов, их проверке и оценки доказательств, что со временем привело к развитию функции расследования и созданию судебного арппарата. И в данном случае наблюдалось организованнное объединение полицейских (дознание, следствие) и судебных функций в одном органе.
Итак, право возникло в результате естественно-исторического развития, одновременно с государством (как его необходимый атрибут). Однако особенности становления государственности в той или иной стране не могли не накладывать отпечатки на эти процессы. Так, где доминирующим началом оформления государства являлось разделение общества на классы на основе частной собственности, появляются формирования, специально призванные особыми методами разрешать коллизии и противоречия, возникающие на почве классовой дифференциации.
Источники возникновения права свидетельствуют о том, что нет прямой зависимости их от типа государства. Так, если в Риме, Греции и Египте состязательный процесс и соответствующие ему органы существовали в период рабовладельческого государства и на начальном этапе феодализма, то в России оно возникли на ранних стадиях феодализма и сохранялось продолжительное время. Это является убедительным свидетельством относительной самостоятельности права. Наиболее характерными особенностями для периода возникновения права является то, что оно, во-первых, в ходе длительного процесса дифференциации функций государственного управления как бы “выросло”, “отпочковалось” от государственных органов общей компетенции, и во-вторых, в значительной мере как результат первого, продолжительное время объединяло в себе как собственно полицейские, так и судебные, а равно и карательные (исполнение собственных судебных решений) функции.
2.2. Возникновение Древнерусского государства и права.
Характерной чертой возникновения известных по летописи городов является слияние нескольких (от 3 до 7) небольших близко расположенных поселков (Искоростень, Киев и др.). Сопоставляя полученные археологические данные с имеющимися в арабских, византийских и западно-европейских источниках указаниями, современные историки пришли к выводу о том, что уже в VII в. в восточной Европе появились первые города. Это указывает на обнаружившуюся противоположность города и деревни, характерную для переходного времени от племенного строя к государству. Приблизительно к VI—VII вв. можно отнести наличие первых признаков частной собственности на землю и зарождение землевладельческой знати, то есть привилегированных землевладельцев, использовавших труд крестьян-смердов.
Начиная с IX в„ во всяком случае, можно говорить о наличии на Руси феодального способа производства, об оформлении государственного базиса. В этих условиях было вполне закономерно появление сравнительно небольших государственных образований — Куявии, Славии и Артании (вторая половина VIII—IX вв.), а затем и образование обширного древнерусского раннефеодального государства. Оформившийся к этому времени господствующий класс был заинтересован в создании сильного государства — орудия классового господства землевладельцев. При таком понимании вопроса о возникновении и типе государства Киевской Руси надо признать, что первые, известные нам памятники законодательства Х—XI вв. (договоры Руси с Византией и Русская Правда) представляют собой выражение воли господствующего класса — феодалов с некоторыми пережитками более ранних правовых обычаев.
Договоры Руси с Византией (911 и 944 гг.) в большей своей части посвящены вопросам уголовного права, а также отношениям международным, торговым, а не вопросам судопроизводства. Кроме того, надо иметь в виду, что нормы договоров должны были иметь характер определенного компромисса между договаривающимися сторонами. Однако можно все же сделать вывод о наличии ко времени заключения договоров развитой системы права Киевской Руси, так как договоры ссылаются на «закон русский» '. Решение некоторых вопросов в договорах близко к решению их в «Русской Правде. Так, ст. 4 договора 911 года (соответствующая ст. 13 договора 944 г.) говорит об убийстве грека русским или русского греком. Греческий закон устанавливал в таком случае смертную казнь по приговору суда; «закон русский» знал кровную месть, Текст договора говорит о предании убийцы смерти, но не устанавливает какого-либо порядка исполнения нормы. Слова «да держим будет створивый убийство от ближних убьенаго, да убьють и» вызвали большие разногласия, и вряд ли возможно их разрешить. В случае бегства убийцы вопрос о наказании разрешался двояко. При наличии у него имущества оно обращалось в пользу родственников убитого; в случае отсутствия имущества надлежало производить поиски убийцы и при обнаружении его предавать смерти. И эта норма является компромиссной, учитывая, очевидно, необходимость скорейщего разрешения конфликта, могущего последовать в случае безнаказанности бежавшего убийцы.
Владимирский-Буданов указывает, что «право, выраженное в договорах, не есть ни право византийское, ни чисто русское: оно составлено искусственно договаривающимися сторонами для соглашения русского обычного права со столь отличным от него византийским правом. Однако в договорах гораздо больше следов русского права, чем византийского».
В. И. Сергеевич, выражавший мысль о влиянии византийского права на нормы договоров, полагал, что тут идет речь о смертной казни согласно греческому праву («Лекции и исследования по древней истории русского права», изд. IV, СПб., 1903, стр. 633 и ел.). М. Ф. Владимирский-Буданов думал, что договор говорит о дозволенной послесудебной мести родственников («Хрестоматия по истории русского права», вып. 1. изд. 4-е. Киев, 1889. стр. 17). В «Обзоре» автор указывает, что такой порядок, установленный по договору 944 года, заменил собою правило договора Олега 911 года о мести досудебной.Проф. С. В. Юшков высказывался в пользу наличия здесь после-судебной мести (как и в «Правде» Ярослава) со стороны родственников («Общественно-политический строй и право Киевского государства», стр. 130). Однако против этих толкований говорит то соображение, что при торговых поездках русских купцов в Византию далеко не всегда среди русских могли находиться родственники убитого.
Статья 6 договора 911 года устанавливает денежное взыскание за кражу. Однако в ней имеется характерная оговорка о возможности для потерпевшего убить на месте преступления вора («да не взыщется смерть его ни от Христьян, ни от Руси...») 1.
Единственная статья—3—договора 911 года, имеющая отношение к судопроизводству, недостаточно ясна и вызвала ряд толкований. Прежде всего спорным оказался начальный термин статьи: «А о главах...» Обозначает ли он преступление убийства, подобно Русской Правде («за голову»), или ему надо придать более широкий смысл, то есть преступления вообще (так вслед за Д. М. Мейчиком ' толковал эту статью С. В. Юшков)? Если принять второе мнение, то можно истолковать всю статью, как правило о делении всех доказательств по делам о преступлениях. К первой группе — «показания явленные» — относятся материальные следы события и показания посторонних лиц. Статья предлагает верить им. Ко второй группе относится присяга сторон, к которой надо прибегать, если доказательствам первой группы нельзя будет верить.
В летописном рассказе о заключении Олегом договора с Византией говорится, что русские, присягая, снимали с себя щиты и клялись богом Перуном. Очевидно, эта форма присяги имелась в виду и процессуальной нормой договора 911 года. В отношении суда в Киевской Руси периода договора с Византией и позже, вплоть до начала XI в., у нас имеются лишь скудные указания. Так, летописец сообщает, что при Владимире за убийство взыскивалась денежная вира, шедшая в княжескую казну. Здесь отчетливо выступает значение наказания в качестве источника княжеских доходов. Этот летописный рассказ раскрывает два очень важных момента. Во-первых, тут проявилось активное вмешательство государственной власти в ранее регулировавшиеся родовыми обычаями отношения. Во-вторых, как это видно из всего повествования летописца, в вопросе о применении наказания столкнулись две тенденции. Принятие христианства, сопровождавшееся появлением на Руси греческого духовенства со своими порядками, соответствовавшими всему строю государственных отношений Византийской империи, не могло не оказать влияния на законодательство Киевской Руси. Летописец говорит об отдельных «уставах», то есть законах, созданных Владимиром.