Таким образом, суждения Чаадаева об общине согласуются с его цивилизационным пониманием русской истории.
Как же соотносились позиции Чаадаева и Чернышевского в этом острейшем для России вопросе? Данная тема проходит красной нитью через всю публицистику Чернышевского начиная с N 1 “Современника” (1855 г.). Здесь, в рецензии на географический сборник “Магазин землевладения и путешествий”, он сформулировал универсальный принцип “мерила”, уровня “качества цивилизации”. Его определяют: “нравы народа, образ его жизни, житейских понятий и привычек”, и эти качества были поставлены в связь со статистическими данными о других цивилизациях (т. 2, с. 615 – 616).
Отметим полное совпадение пафоса утверждения Чернышевским цивилизационных оснований “эмпирической действительности” с заключением Чаадаева о необходимости “благоустроенной жизни, об этих привычках, об этих навыках сознания, которые придают уют уму и душе, непринужденность, размеренное движение”, с его горестной констатацией “одной из самых поразительных особенностей нашей своеобразной цивилизации”, которая “заключается в пренебрежении удобствами и радостями жизни” (т. 1, с. 323, 340).
Чернышевский приложил этот общий принцип – “качество цивилизации” – к проблеме общины. В отзыве на исследование Т. Н. Грановского “О родовом быте у древних германцев” понимание Чернышевским общинного начала противостояло взгляду на общину как “исключительную принадлежность славянских народов”. Он сформулировал исходное и остававшееся для него впредь неизменным положение о “связи общинного владения с известным периодом развития”, об ее универсальном, а не национальном характере. Из этого следовал принципиальный для его историософии вывод: “Идеалы будущего осуществляются развитием цивилизации, а не бесплодным хвастовством остатками исчезающего давно- прошедшего” (т. 2, с. 737 – 738).
Расхождение Чернышевского со славянофилами в вопросе о русской поземельной общине изначально было неотделимо от неприятия им славянофильской критики западной цивилизации, их убеждения в ее “односторонности… и неспособности к дальнейшему развитию”, при “одностороннем пристрастии к своему” (т. 3, с. 84).
Но одновременно Чернышевский отвергал трактовку русской общины, содержавшуюся в труде Б. Н. Чичерина “Историческое развитие русской общины”. В противоположность славянофилам Чичерин вообще отрицал патриархальное происхождение общины на Руси, ее однотипность с общинами западных славянских племен. Ее образование, уходящее в бытовой быт, и ее современное состояние он связывал исключительно с государственным началом. Как ранее у Чаадаева, в представлении Чичерина современное устройство сельских общин – результат правительственных сословных преобразований XVI в., закрепления крестьян на местах их жительства и введения подушной подати. Чернышевский же считал общину “остатком глубокой древности, а не созданием XVII-XVIII столетий”, хотя она и потеряла свое значение и влияние в государственной жизни. Но главное для Чернышевского, что, несмотря на все, время “не коснулось ее внутреннего устройства”: в какие бы руки ни переходила высшая власть над землей, которую населяют и обрабатывают поселяне, они все-таки делили ее между собою по старому обычаю. Владелец в это не вмешивался, потому что это не касалось его интересов” (т. 3, с. 647). Основываясь на таком представлении об исторической укорененности сельской общины, Чернышевский делает вывод, что она “относится к такому обычаю, который служит основанием всего нашего общественного быта”, и что “интерес национального благосостояния требует, при всех великих и благотворных переменах, предстоящих нашим экономическим отношениям, сохранить принцип общинного поземельного владения” (т. 4, с. 304 – 305).
Для Чернышевского очевидно, что сохранение поземельной общины в России – результат исторических обстоятельств, задержавших развитие страны по сравнению со странами Западной Европы. Зло современной жизни Запада – “страдания пролетариата” – для Чернышевского, в отличие от славянофилов, “болезнь не смерти, а к здоровью”. Но вместе с тем, подчеркивая, что Россия вступила на путь общеевропейского экономического движения, Чернышевский видел в сохранившейся общине “противоядие” “от страданий, видимых нами на Западе”, так что “очень нерасчетливо” было бы “по нелюбви к патриархальности” отказаться от него (т. 4, с. 341). Это было написано в 1857 г., когда подготовка отмены крепостного права стала направлением правительственной политики.
Отныне решение крестьянского вопроса и обоснование экономических задатков социализма, усматриваемых им в поземельной общине, Чернышевский связывал воедино. При этом и в развитии темы общины заметен цивилизационный подход (“образ мысли”) Чернышевского, о чем говорилось выше, его понимание “качества” цивилизации. Истинное благоденствие, писал он, не в той стране, где “есть все материальные залоги благоденствия, но нет сил, даваемых цивилизацией для пользования этими залогами”, а в той, где “при малых средствах и при невыгодных обстоятельствах есть высокое развитие цивилизации и соединенных с ней благ” (т. 4, с. 411). Этот постулат, положенный в основу позитивистской субъективной социологии, стал фундаментальным идейным основанием народнического движения.
Именно факт “государственной собственности с общинным владением” (имеются ввиду государственные крестьяне), предстает в историософии Чернышевского олицетворением преимущественной, высокой формой цивилизации. Не отрицая огромного значения частной собственности и связанной с ней личной предприимчивости, Чернышевский-социалист отдает предпочтение тому общественному строю, который гарантирует “достояние, независимое от превратности счастья” для “людей обыкновенных”, которые “желают жить безбедно и обеспеченно”, иметь всегда “средства к труду”. Таким гарантом и предстает у Чернышевского государственная земельная собственность при коллективном общинном пользовании ею (т. 4, с. 437 – 438).
Аргументация Чернышевского содержит важное для его социалистических убеждений условие: осознанное согласие со стороны человека, “судьбу которого надо улучшить”, “разумное и совершенно добровольное предварительное убеждение тех людей, польза которых имеется ввиду”. Оно вытекало из гуманистического смысла социалистического идеала Чернышевского: “Альфа и омега наших стремлений – всевозможный простор для развития личности” (т. 4, с. 328). Своего рода практическим комментарием выглядит приведенный Чернышевским перечень предложенных утилитаристом И. Бентамом мер для обеспечения безопасности личности и труда: соответствующее законодательство, укрепление честности в нации, приготовление нации к правительственным мерам их предварительным разъяснением. Именно на этом основана в широком плане общественно- политическая позиция Чернышевского. Правовое государство и просвещение для Чернышевского – исходное условие прогресса, цивилизованного пути для России, как это имеет место у других народов Запада. Он разделяет неприятие Чаадаевым славянофильского уничижения Европы. Для Чернышевского неправомерно противопоставление России Западу. Однако в славянофильских построениях ему импонирует пункт о соотношении личного и общественного начала: “подчинение личного произвола в отдельном человеке общественной воле” – учение, “достойное всякого уважения по своей справедливости” (т. 2, с. 88). В подтексте этого утверждения – существеннейшее в историософии Чернышевского противопоставление свободы и своеволия.
Вместе с тем, как отмечает современный исследователь, принимая общину, он толковал ее не как враждебную индивиду, даже не как хор, а как защитницу личного принципа, наподобие цехов и коммун в Западной Европе 8 . Чернышевский-социалист снимает противоречие между личным и общественным началами, свойственное социализму – приоритет общественного перед личным, и видит заложенные в общине условия именно для утверждения личности: общинное жизнеустройство “так просто, что отстраняет нужду во вмешательствах всякой центральной и посторонней администраций. Оно дает бесспорность и независимость правам частного лица. Оно благоприятствует развитию в нем прямоты характера и качеств, нужных для гражданина. Оно поддерживается и охраняется силами самого общества, возникающими из инициативы частных людей” (т. 5. с. 619).
В этом же ключе, с позиций социалиста, решает Чернышевский вопрос об юридическом обеспечении прав личности. Это “существенное”, по его словам, “содержание западноевропейской истории в последние столетия”, “важное условие человеческого счастья” оставило, однако, нерешенным вопрос о труде и капитале. Его решение для Чернышевского-социалиста в “союзном производстве и потреблении.., естественном продолжении, расширении, дополнении прежнего стремления к обеспечению частых прав отдельной личности” (т. 4, с. 470). Собственно, и политический индифферентизм Чернышевского проистекал из всеопределяющего для него условия человеческого благоденствия – принципа ассоциации – в земледелии, промышленности, торговле. Этот принцип “чужд политических пристрастий и равно может уживаться со всякою формою государственного устройства” (т. 4, с. 741).