Г. Е. Зборовский
На первый взгляд постановка проблемы представляется абсурдной: может ли нормально работающий в науке, в частности в социологии, человек отрицать необходимость изучения и знания ее истории? Вопрос, казалось бы, риторический. И все же не будем торопиться с ответом.
В самой постановке проблемы выражено стремление сформулировать отношение к прошлому социологии, другими словами — к истокам и классикам социологической науки. Есть две принципиальные позиции в этом вопросе. Одна ведет начало от идеи английского философа Альфреда Уайтхеда, который в 1917 г. утверждал: «Наука, которая не решается забыть своих основателей, обречена» [7, 115]. Из этого следует, применительно к социологии, что постоянное обращение к ее классикам, стремление не забыть Конта, Спенсера, Маркса, Дюркгейма, Зиммеля, Вебера и др., активно использовать их идеи сегодня обрекает эту науку на гибель.
Вторая позиция противоположна по своему отношению к истории социологии и — коротко — сводится к необходимости постоянного к ней внимания и ее изучения. Разумеется, имеются и промежуточные точки зрения, одни из которых ближе к первой, другие — ко второй позиции. Но на них, в силу ограниченности научной задачи, мы здесь останавливаться не будем.
Обратим внимание на то, что положение Уайтхеда было сформулировано на рубеже двух этапов в развитии социологии — классического и современного, когда еще не только были живы, но и активно работали Дюркгейм, Зиммель, Вебер, Тённис. Разумеется, оно не имело прямого отношения к социологии. Но Уайтхед был слишком крупной фигурой в философской науке, чтобы его суждения оказались незамеченными.
На новом этапе развития социологии, связанном уже с появлением эмпирической социологии, перед ее представителями возник вопрос: как относиться к максиме Уайтхеда? Один из ответов на него недвусмысленно продемонстрировал Парсонс, когда построил свою классическую работу «О структуре социального действия» (1937) на комбинации идей Дюркгейма, Вебера, Парето. Тем самым было показано отношение к истории социологической науки — глубоко уважительное и базирующееся на понимании важности использования ее прошлых достижений.
Хотелось бы привести интересный фрагмент из названной выше работы Парсонса: «Многие ли нынче читают Спенсера? Нам сейчас трудно понять, насколько большой интерес вызывали идеи Спенсера в его время... Очевидно, что существуют определенные причины как того, что идеи Спенсера забылись скорее, чем идеи других мыслителей, так и того, почему Спенсер в свое время возбуждал общий интерес» [4, 43].
Авторитет Парсонса в последующем оказался настолько велик, что среди крупных социологов-теоретиков ни у кого не появлялось сомнения в необходимости изучать и применять идеи классиков. Такое отношение к ним было характерно прежде всего для учеников Парсонса, как ранних, так и поздних, — сначала для Р. Мертона, Н. Смелзера, Г. Гарфинкеля, затем — для Дж. Александера и др., а также для А. Гоулднера, Ч. Р. Миллса и т. д. Блестящие образцы бережного отношения к классикам и истокам социологии демонстрировал в свое время П. Сорокин.
В последней трети прошлого столетия резко возрос интерес к Марксу и Веберу. Он был вызван разными причинами. К первому — из-за кризиса и крушения мировой системы социализма, а также в связи с системным анализом капитализма, который продемонстрировал Маркс. И даже его ошибки и противоречия, а также «двусмысленности» Марксовой социологии, как называл их Р. Арон, не уменьшили интерес к его творчеству. Что касается усиления внимания к М. Веберу, то оно было связано с поиском путей реанимации интереса к труду. В ряде западных стран, в первую очередь в США, наблюдалось падение (или западение) этого интереса, и возникал вопрос: нельзя ли найти у Вебера какие-либо теоретические рецепты (вроде активизации протестантизма) относительно решения этой проблемы?
Такое бережное отношение к истории социологии и ее основоположникам имело место вплоть до появления социологического постмодернизма, который, как известно, характеризовался негативной реакцией на прошлые достижения социологической науки, на ее классиков. И даже Ж. Бодрийяр, по образованию социолог, испил из этой чаши отрицания классической социологии.
В целом же теоретическая социология сохранила, вплоть до настоящего времени, позитивный настрой относительно классического наследия, особенно когда речь заходит об идеях Маркса, Дюркгейма, Зиммеля, Вебера.
Но социология — не только наука в ее, так сказать, теоретической ипостаси. Есть еще и практическая деятельность социолога, и эмпирические социологические исследования, и социологическое образование (как минимум, на уровне бакалавриата). В этих же сферах социологической деятельности положение дел несколько иное. У людей, включенных в них, нет непосредственной потребности в глубоком знании истории социологии. Как писал известный польский историк социологии Шацки, «...труды классиков перестали быть непосредственно полезными для среднего социолога. Для проведения исследований в специальных областях социологии не нужно читать объемистые труды, часто заумные и полуфилософские по природе, написанные Марксом и Спенсером, Зиммелем и Вебером, Мидом и Знанецким. Для исследований достаточно уметь пользоваться новым справочником, стандартными техниками и современными теориями среднего радиуса действия» [6, 360].
Как же тогда учить будущих социологов? Насколько фундаментально знакомить их с прежними достижениями социологической науки? Как вообще формировать социологическое мышление? На какое знание опираться?
Именно в названных выше сферах деятельности социологов и стали возникать призывы отказаться от изучения классиков, призывы, которые до сих пор находят значительную поддержку среди целого ряда социологов, включая и преподавателей университетов, и их студентов. Американский социолог Дэвид Паркер в статье «Why Bother with Durkheim? Teaching Sociology in the 1990s» (примерный перевод: «Зачем нам заморачиваться с Дюркгеймом? Изучая социологию в 1990-е»), ссылаясь на мнение своих студентов, заявляет, что тексты классиков социологии сегодня мало актуальны, что они сложно написаны и трудно читаемы вследствие незнания особенностей времени и места их появления и т. д. [5, 122-146]. Представляется, что если бы мы сегодня попытались выявить мнения наших студентов относительно изучения классиков социологии, то получили бы примерно такие же ответы. (Но вообще интересно было бы провести исследование среди студентов-социологов на эту тему.) Значит ли это, что классиков не нужно изучать?
Вернемся к приведенной выше своеобразной максиме Уайтхеда. По существу, за ней скрывается мысль о том, что науке не следует все время повторять как заклинание ранее открытые знания. В суждении английского философа нашла свое отражение также мысль о том, что наука не должна воспроизводить старое знание, не должна его повторять, ее задача — создавать новое знание и тем самым двигаться вперед. Это, безусловно, верно в том плане, что наука является прежде всего творчеством и означает рождение нового знания. Поэтому в приведенной выше цитате есть зерно истины.
Но не менее верно и противоположное суждение (высказанное в полемике с А. Уайтхедом), которое представляется необходимым здесь привести и которое мы полностью разделяем. Оно принадлежит А. Б. Гофману, известному отечественному историку социологии: «.наука, забывшая своих основателей, также обречена на гибель. Вот почему она нуждается в собственной истории, которая является своего рода биографией, коллективной памятью науки» [1, 17].
Очевидно, что в приведенном высказывании — суть второй позиции, которая противостоит сформулированной выше точке зрения. Мы исходим именно из этой позиции, и прежде всего потому, что она позволяет рассматривать преемственность социологии и перспективы ее развития с учетом прошлых достижений.
Есть еще более крайние точки зрения относительно роли историко-социологического знания. Так, Н. Ю. Матвеева полагает, что с его помощью можно преодолеть кризис социологической науки. Для этого нужно обратиться к принципиальной схеме М. Вебера «о сущности социального, как особой сферы бытия, заключающей единство мира фактов и мира ценностей через смысловое отношение индивидов к миру», и переосмыслению теории социальных фактов Э. Дюркгейма в русле понимания того, что они заключают в себе ценностные идеи, или идеи социальных явлений. Она пишет: «Исходя из этих постулатов и с опорой на методологию классической социологии, необходимо выстроить логически стройную систему научной социологической методологии. Сам по себе возврат науки к своим истокам призван найти общую почву для многочисленных теорий и подходов и общее видение дальнейшего движения» [3, 126].
Позиция Н. Ю. Матвеевой вполне понятна: преодоление кризиса в социологии и ее дальнейшее развитие возможно лишь за счет возвращения и обращения к истокам этой науки. Вряд ли можно согласиться с однозначностью и категоричностью такой позиции. Ее можно было бы принять в лучшем случае в качестве одного из пунктов решения проблемы кризиса, но не более того. Конечно, это не панацея от всех бед современной социологии и не единственный выход из кризиса. Есть и иные варианты и пути развития социологического знания, которые нельзя игнорировать.
Но дело даже не в этом, или не только в этом. Что нужно знать (изучать) в истории социологии и как это делать? Вот, с нашей точки зрения, вопросы, на которые следует ответить в первую очередь. А следующие за ними вопросы, логически вытекающие из предыдущих, — кому и для чего нужна история социологии? Ответы на поставленные вопросы не просты, поскольку требуют дифференцированного подхода к разным группам людей, занятым в сферах социологической науки и практики или просто изучавшим (изучающим) социологию.
Начнем с первого вопроса. К истории социологии можно относиться по- разному: считать ее разделом (частью) социологической науки в целом, знание которого необходимо для тех, кто ее изучает; рассматривать ее освоение как элемент социологического мышления и социологической культуры; видеть в ней предмет собственной профессиональной деятельности (спрос на которую, к сожалению, резко упал в последние годы). Известный древнеримский теоретик ораторского искусства Квинтилиан говорил: «Не знать, что было до того, как ты родился, значит оставаться всю жизнь ребенком». Перефразируя Квинтилиана, мы могли бы утверждать: не знать историю социологии — значит оставаться в этой науке всю жизнь ребенком, не стать по-настоящему зрелым, профессиональным социологом.