Вообще, случись читателю сравнить рассказы Шиллера с его драмами, не будучи осведомленным об авторе, думается, что принадлежность тех и других перу одного человека вызвала бы определенные сомнения 6 . «Буйство» ранних драматических произведений немецкого автора образует разительный контраст с его прозой.
Шиллер-драматург говорит, по крайней мере в своих юношеских драмах, с очень сильным субъективным пафосом; напротив, Шиллер-повествователь дистанцируется от своих героев, в его задачу не входит «подкупить» читателя ораторским искусством, скорее, как в «Преступнике из-за потерянной чести», он хочет посредством отстраненного, сугубо делового изображения событий преодолеть разрыв «…между историческим субъектом и читателем» 7 .Такая «холодность» писателя по отношению к своим героям позволяет автору сохранить «республиканскую свободу читающей публики» 8 .
В своей прозе Шиллер выступает как исследователь, который посредством анализа чувственного опыта добивается возможно объективного знания о человеческой душе и свойственных ей слабостях. Шиллер-прозаик анализирует, как в представленных обстоятельствах мог себя повести тот или иной человек и как он в итоге поступил; исследует условия, при которых «сердце» дает отпор «необходимости», и условия, при которых «необходимость» устанавливает свой диктат над велениями «сердца». Проза Шиллера свидетельствует о том, что его гораздо меньше интересует результат того процесса, в центре которого волей или неволей оказалось действующее лицо, нежели взаимосвязь между компонентами события с одной стороны и личностным поведением — с другой.
Стилю Шиллера-прозаика свойственна экономичность: автор не тратит силы на описание безусловных истин; подробного освещения заслуживают лишь те эпизоды, где он видит возможность проинтерпретировать дуализм самого героя или двусмысленность ситуации, в которой оказался персонаж. В любом случае писатель преследует назидательную цель. Это — руководящее правило для Шиллера в его новеллах. Так, в «Преступнике…» он отказывается от перечисления преступлений Вольфа после того, как тот совершил свой самый страшный грех — убийство. Шиллер мотивирует свое решение тем, что «…откровенные гнусности не содержат ничего поучительного для читателя» 9 , лишь замечая, что «…второго убийства он (Вольф. — Д. П.) не совершил» 10 .
Стилеобразующие положения, которым, как представляется, Шиллер следовал в своей прозе, как ни странно, встречаются в [своем] кратко и емко изложенном варианте позднее — в соображениях писателя по поводу сочинения своего друга — «Фауста» Гете: «…Постоянно приходится помнить о двойственности человеческой природы и о тщетном стремлении соединить в человеке божественное и природное начала… необходимо не задерживаться на сюжете, а вести от него к идеям. <…> Воображение… должно… приспособиться к служению некой рациональной идее» 11 . Возможно, проза писателя отразила и окрепшее к концу 90-х годов убеждение Шиллера в том, что «…немцам доступно только всеобщее, рациональное и нравственное» 12 .
В целом способ изложения видится лежащим в русле стилевых принципов просветительского реализма XVIII века. Именно в аналитичности, осторожности и непременной отстраненности кроется привлекательность прозы автора. Удивительно, но вышеназванные черты не помешали повествованию быть драматичным. Так, Г. Г. Борхердт указывает на существование одной театральной переработки «Преступника из-за потерянной чести» 13 , а Джон Маккарти — двух 14 , при этом Борхердт прямо увязывает появление такой пьесы с характером новеллы, располагающим к драматизации. Разгадка «неожиданного» эффекта напряженной драматичности повествования видится в мастерском владении Шиллером-прозаиком интригой. При этом постоянной остается заинтересованность писателя в побудительных мотивах движений человеческого духа: Шиллер оперирует определенными константами (обычно это понятия, относящиеся к нравственной сфере человеческой деятельности), каждый раз преподнося их в новых обстоятельствах, иными словами, он анализирует «неизменную структуру человеческой души» в изменчивом мире, где «сердце человеческое» — исходный пункт его прозаических сочинений.
Вместе с тем проза Шиллера обладает заметным своеобразием. Ее нельзя в чистом виде отнести ни к традиции «романа воспитания», ни к традиции авантюрной литературы. На обособленность прозы Шиллера в немецкой литературе указывает Бенно фон Визе, замечая, что в этой прозе обнаруживается скорее родство с шедеврами испанской и итальянской новеллистики 15 .
На самом деле творческий метод Шиллера-прозаика, скорее всего, «впитал» в себя от нескольких течений. Неудавшееся воспитание Алоизия фон Г*** в «Игре судьбы», как и воспитание Зонненвирта в «Преступнике из-за потерянной чести», или развращение Принца в «Духовидце» не есть результат внутренней, происходящей с героями метаморфозы. Своим падением или восхождением по ступеням мировосприятия они обязаны авантюрным событиям, «игре судьбы» в самом широком смысле. Тем самым Шиллер в очередной раз подтверждает свое философское кредо — нечто вроде tempestatibus maturesco 16 , т. е. испытания различного рода — необходимый элемент зарождения у человека моральных устоев. Одновременно лишения и тяготы есть цена, которую приходится платить за наличие нравственных принципов, причем далеко не всегда испытывающий невзгоды становится победителем. Именно этот процесс морального совершенствования посредством волевого преодоления духовных и житейских преград стал предметом описания Шиллера-прозаика. При этом автор никогда не теряет связи с реальностью: всегда, даже при самых фантастических поворотах жизненного пути, на горизонте у героев виднеются Государство, Религия и Общество. Даже в «Духовидце», который многими воспринимался как развлекательный роман в «готическом» духе, «волшебные» силы, вносящие разлад в душу Принца, в действительности оказываются результатом хитросплетенного заговора, орудием в руках, вполне вероятно, исторических, но никак не сверхъестественных персонажей.
Судьбы героев прозы Шиллера полны ярких событий, неожиданных коллизий. Иногда, как, например, в «Духовидце», насыщены таинственными приключениями, и в этом смысле «романтичны»; но в любом случае все происходящее с персонажами весьма далеко от мистики и сверхъестественного, так как принципиально не выходит за рамки человеческого понимания. В этом — видимое расхождение Шиллера с романтиками 17 , для которых понятия «судьба» и «рок» относились к трансцендентным категориям. Для Шиллера-прозаика загадочные повороты судьбы стали частными проявлениями большего секрета — секрета человеческого сердца со всеми его противоречивыми желаниями и подспудными страхами, ибо «…во всем частном Шиллеру видится отражение общего, подчас — космически-общего» 18 . Одновременно проза для Шиллера — орган «обычного здравого смысла» 19 , что опять же налагает известный отпечаток на творческую манеру писателя, так как «…чрезмерная эмоциональность казалась просветителям противоречащей типу нормального среднего человека, а у личности выдающейся — ослабляющей его гражданское общественное сознание» 20 .
В области техники литературного письма отдельного упоминания достойна новелла «Преступник из-за потерянной чести». Хотя и в «Духовидце» читатель не может пожаловаться на скудость писательских приемов, подобное разнообразие на нескольких страницах текста «Преступника…» поражает. Среди используемых способов повествования — философские рассуждения, авторская речь, «внутренний монолог», диалог и эпистолярная форма.
Своеобразие индивидуального стиля Шиллера-прозаика видится в особом сочетании историзма, точности портретных характеристик, психологизма и аналитичности вкупе с авантюрным сюжетом и напряженной интригой. Одновременно вышеперечисленные особенности Шиллеровой прозы явились теми слагаемыми успеха, которые обеспечили ей (особенно «Духовидцу») популярность у массового читателя своего времени.
Проблемы, поставленные Шиллером в рассказах, выходят по своей значимости за рамки самих произведений. Тем самым возрастает значение прозы автора в его творческом наследии, немецкой и мировой литературе. Вообще актуальность многих тем (психология преступника, интриги в высших кругах власти, разгул оккультистов всех мастей) в незаслуженно забытой ныне прозе Шиллера удивляла его современников, читателей XIX века, продолжает удивлять и теперь. Это обстоятельство требует от литературоведов по достоинству оценить место художественной прозы Шиллера среди других сочинений писателя.
Список литературы
1 Губская Т. В. Ф. Шиллер в русской литературе XIX века: проза, поэзия: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Магнитогорск, 2004. С. 3.
2 См.: Шиллер Ф. Собр. соч.: В 7 т. М., 1956. Т. 3. С. 497.
3 «…Darstellung der moralischen Selbstandigkeit im Leiden» («Vom Erhabenen») // Schiller F. Werke. Nationalausgabe. Weimar, 1962. Bd. 20. S. 195.
4 Уже поверхностный анализ обнаруживает событийную достоверность в художественной прозе Шиллера, а более глубокое исследование — историзм. Подробнее об одной стороне историзма в Шиллеровых новеллах и «Духовидце» см.: Портнягин Д. В. Об исторической достоверности художественной прозы Шиллера // Учен. зап. Шадр. гос. пед. ин-та. Шадринск, 2006. Вып. 10. С. 14–24.
5 Славятинский Н. А. О «Валленштейне» Шиллера // Шиллер Ф. Валленштейн. М., 1980. С. 499.
6 Собственно, именно такой казус произошел с невестой Шиллера Шарлоттой фон Ленгефельд (1766–1826), не распознавшей в анонимно опубликованной в «Немецком Меркурии» за 1789 год новелле «Игра судьбы» руку жениха. Подробнее см.: Borcherdt H. H. Spiel des Schicksals: 1. Entstehungsgeschichte // Schiller F. Op. cit. Weimar, 1954. Bd. 16. S. 412.
7 Шиллер Ф. Собр. соч. Т. 3. С. 496.
8 Там же.
9 Там же. С. 11.
10 Там же.
11 Гете И.-В., Шиллер Ф. Переписка: В 2 т. М., 1988. Т. 1. С. 364.
12 Там же. Т. 2. С. 6.
13 См.: Borcherdt H. H. Der Verbrecher aus verlorener Ehre: 5. Wirkungsgeschichte // Schiller F. Op. cit. Bd. 16. S. 408.
14 См.: McCarthy J. A. Die republikanische Freiheit des Lesers. Zum Lesepublikum von Schillers «Der Verbrecher aus verlorener Ehre»: III. Wirkungsgeschichte der Erzдhlung // Wirkendes Wort. 1979. Nr. 1. S. 40.
15 См.: Wiese B. von. Einfьhrung // Koopmann H. Schiller-Kommentar. Mьnchen, 1969. Bd. 1. S. 26.
16 «В бедствиях мужают» (лат.). Данное изречение использовал в качестве экслибриса Э. Юнгер, который иногда вставал «…на двадцать минут раньше обычного, чтобы… немного почитать Шиллера» (Юнгер Э. Излучения. СПб., 2002. С. 142, 421).
17 Об ошибочности довольно распространенного отождествления Шиллера с романтиками см.: Берковский Н. Я. Лекции и статьи по зарубежной литературе. СПб., 2002. С. 80.
18 Михайлов А. В. Читая и перечитывая Фридриха Шиллера // Шиллер Ф. Избранные произведения. М., 1984. С. 15 (на нем. яз.).
19 Гете И.-В., Шиллер Ф. Переписка. Т. 1. С. 444.
20 Верцман И. Е., Володин А. И. Просветительство // Краткая литературная энциклопедия. М., 1971. Т. 6. С. 44.