Но в XIX в., в эпоху становления промышленного производства, обнаружился предел этого отрицания. Теперь жизненно необходимым стало утверждение единства человеческого и природного, духовного и физического, душевного и плотского. Вначале это произошло теоретически, в трудах мыслителей материалистической школы — П. А. Гольбаха, Л. Фейербаха, К. Маркса, Ф. Энгельса и в особенности Э. Реклю и В. И. Вернадского. А затем практически, в реалиях индустриально развитого общества ХХ в. Обнаружилось, что, отрицая природу, человек отрицает и самого себя, что, следовательно, он противостоит не природе, он противостоит себе в классовом противоборстве, и именно потому, что противостоит природе. Было сказано, что человек — часть природы, что он и природа — единое целое, единый организм и что она ему нужна больше, чем он ей. Теоретическим выражением этого единства является концепция, получившая в марксистской традиции название материалистический монизм — учение о родственных связях человека с природой.
Однако, чтобы дело не выглядело так, что, декларируя приверженность этому единству, представители этой школы просто профанируют «духовное», сводя его к физиологическому, грубо-чувственному, торгашески циничному (в чем обычно упрекают материалистов, не вдумываясь в суть их мировоззрения), мы назовем эту точку зрения антропологическим органицизмом. Суть, впрочем, не в том, чтобы изобрести новое слово для обозначения старой концепции, а в том, чтобы более четко представить понимание человеческого мира именно как единого, цельного природно-человеческого, или природно-социального (био-социального) организма. Согласно этому пониманию плоть и дух, природа и человек не являют собой лишенный всякого внутреннего различия субстрат (как у немецких вульгарных материалистов вроде Фохта и Молешотта) или две чуждые друг другу субстанции (как у Гегеля и вообще у идеалистов и богословов разного толка), а есть единый, содержащий в себе свои собственные различия организм, в котором природное преобразовано социальным, а социальное является природным. Как точно именно этот термин выражает суть дела, пояснит молодой К. Маркс: «Органическое и есть именно идея различий, их идеальное определение» [2, 229]. И этот организм не потому является человеческим, что содержит в себе какие-то сверхъестественные элементы, а потому лишь, что в нем иные, чем во внешней природе, связи между элементами, связи, положенные самим человеком сообразно со своей собственной природой.
Но в чем состоят его внутренние различия? И тут перед нами возникает понятийная неразбериха, которую необходимо устранить, чтобы двигаться дальше. Прежде всего это касается словечка «духовность», коим с некоторых пор, по крайней мере в современной российской научной и околонаучной литературе, принято затыкать философские дыры. Рассмотрим его сквозь призму «основного вопроса философии», не теряя из виду антропологические ориентиры.
В естествознании смысл вопроса о том, «что первично, материя или дух?» очевиден. И действительно, всякое новое раскрытие естественной причинно-следственной связи в живой и неживой «первичной» природе ставит идеалистический подход под сомнение. На место произвола человеческого индивида или некоего внеприродного, внеисторического, сверхъестественного духа («бога») становится природная закономерность. Астрофизика изгоняет духов из космоса, генетика — из мира живых существ и т. д.
Но какой смысл в вопросе о первичности материи или духа, заданном относительно человека, а тем более относительно самого процесса его творческой деятельности? Не является ли схоластикой само употребление этих понятий для осмысления человеческой жизнедеятельности, а тем более не является ли схоластичной их оппозиция? Иначе говоря, что из двух — материалистический (антропологический) монизм или дуализм духа и материи, души и плоти — в состоянии быть концептуальной основой для исследования практической, творческой, субъектной и субъективной сферы человека?
В дуалистической трактовке человеческой деятельности внечеловеческий Дух (под разными названиями) полагается в качестве абсолютного субъекта, а человек — в качестве объекта. В самом своем творческом акте индивид не самостоятелен, он только посредник между Духом, носителем высших смыслов, и другими людьми и, в лучшем случае, подмастерье. (Хороший способ уйти от ответственности за свое произведение, кстати.) Иначе говоря, речь идет здесь об авторском праве на все человеческие произведения. Религия отдает их Богу, антропологизм — посюстороннему человеческому индивиду. В этом смысле развитое материалистическое учение означает именно антропологизм и отрицает не только идеализм, но и биологизаторство, абсолютизирующее зависимость человека от природы.
Человеческая, очеловеченная материя или природа — это сам человек, его мир, общество. «Музыка — это то, что между нотами» (К. Дебюсси), поэзия — то, что между словами, а человек, человеческая сущность, согласно Л. Фейербаху и К. Марксу, — это как раз то, что происходит между индивидами, вся совокупность отношений между ними. Вещественный природный субстрат здесь занимает подчиненное положение средства, используемого человеком в производительной деятельности [4, 92]. «Объективная реальность, данная в ощущении» индивиду как общество, как «другой человек», как связь с другими людьми, чувственно-практическая первичность этой связи означают первичность, объективность существования индивида в качестве человека по отношению к своим мыслям о самом себе или мыслям о нем других людей. Сколько бы вы не думали, что вы мертвы, или сколько бы о вас не думали, что вы мертвы физически или духовно, допустим, как поэт, художник или ученый, но сам факт вашей мысли, проявленной в речи, в письме или поступке, говорит о том, что вы существуете как мыслящее, творящее существо, как человек. То есть что вы находитесь в практической взаимосвязи с внешним природным и социальным миром. Находясь в этой связи, вы убеждаетесь не только в объективности этого мира, но и в своей собственной объективности. Не ваша отвлеченная мысль или отвлеченная мысль другого человека о вас определяют ваше существование, а ваше практическое существование само по себе определяет вашу мысль, вашу «сущность» и тем самым «предшествует» ей, как выразился Ж. П. Сартр.
Но ваше существование в качестве человека есть именно ваше существование от начала и до конца. Вас, конечно, воспитывали, но это влияние извне есть влияние со стороны чего-то однородного с вами — другого человека. Поэтому оно есть одновременно и ваше влияние на него. Отношения между людьми всегда есть диалог, имеющий взаимные последствия. Даже младенец, всего-то и умеющий, что пускать пузыри, субъектен, социально активен, коль скоро помещен в сеть человеческих отношений, в данном случае — семейных, видоизменяя их, и порой до неузнаваемости. Ну а большое количество младенцев либо, наоборот, их хроническое отсутствие, несмотря на их физическую и духовную слабость, может стать мощным демографическим фактором, воздействующим на экономическую, политическую и культурную сферы общества, как это было, например, во время «беби-бума» или нынешнего спада рождаемости в индустриально-развитых странах. То есть лишь потому всякий человек уникален и бесконечен в своих проявлениях, что он сам, как чувственно-практическое существо, является субъектом и объектом своей практической деятельности, имея своим предметом именно свое субъектно-объектное единство, самого себя как уникального, неповторимого индивидуума, взятого в органическом единстве всех своих чувственных и духовных проявлений. Всякое понятие о человеческой индивидуальности испаряется, если человек мыслится как объект внечеловеческих сил.
Полагая предметом человеческой деятельности природно-социальное единство, организм, мы устанавливаем субъектно-объектные связи внутри послед-него как единой целостности. Зависимость от «материи», чувственности, равно как и зависимость от «духа», сознания, в этом случае лишаются обособленных и отличных от человека качеств. Если отбросить всю мистику и фантастику, связанную с употреблением этих понятий, то окажется, что они обозначают лишь разные отношения человека к самому себе и окружающему миру. Различие между ними — это различие связей внутри одной и той же субстанции. Коль скоро человеческий индивид сохраняет или стремится сохранить свою целостность, то есть субъектность, деятельную свободу относительно самого себя, свое Я, то эти связи — либо прямые, либо косвенные связи его с самим собой как цельным природно-социальным миром. В первом случае он сознательно («духовно», «идеально») полагает свою целостность как свою практически достигаемую цель. Это происходит тогда, когда, например, поэт, ученый или художник переводит некие смыслы из мира «сакрального», т. е. только мыслимого, в мир посюсторонний, чувственный, практический, тем самым обогащая его, преобразуя его «профанность», и при этом для него самого эта деятельность совпадает с потребностью в ней, что и утверждает целостность человеческого мира. А в другом случае субъектность индивида имеет превращенные формы, и в них он бессознательно использует себя, свое сознание как будто вещественное («материальное», пассивное) средство, ставит себя вровень с вещественным средством и тем самым раскалывает свою природу, природу своего сознания, своих потребностей, личностных свойств и отношений. Можно сказать, он в этом случае отчуждает самого себя от своего целого и раскалывает свой мир в своем представлении на «профанный» и «сакральный». Ничего другого рационально использованные применительно к человеку и его деятельности понятия «духовное» и «материальное» не обозначают, кроме как разные по своему характеру связи внутри человеческого мира. Таким образом, противопоставление «материального» и «духовного» коренится в истории и описывает статику человеческого существования в условиях разделения труда.