К вопросу о кризисе науки, ее приоритете и прерогативах
А.Б. Макаров
Тема кризиса науки и связанного с ним кризиса европейской культуры, очевидных по мнению многих авторов, широко представлена в современной философской литературе, что, безусловно, оправдывается ее актуальностью и многоаспектностью. В данной работе нас будет интересовать прежде всего ее эпистемологическая и общесоциальная составляющие. В первом случае речь идет о сущности и специфике научного познания, определяющих оправданность (или неоправданность) презумпции ее фундаментальной ценности для человечества. Во втором – о соответствующем ее «природе», культуропорождающей роли и функциям месте, которое она вправе и должна занимать в жизни современного общества. Все же по логике дискуссии и расставляемым акцентам начать, наверное, лучше с рассмотрения утверждения, что именно кризис естествознания, вызванный исходными установками естественнонаучного мышления, является причиной деструктивных тенденций, угрожающих гуманитарному знанию и европейской культуре в целом.
С самого начала ХХ века эти вопросы находились в центре внимания Э. Гуссерля. Итоги размышлений были подведены в работе «Кризис европейских наук и транс-* У Макаров А.Б., 2011 Макаров Андрей Борисович (galina@nts.hippo.ru), кафедра философии естественных факультетов Самарского государственного университета, 443011, Российская Федерация, г. Самара, ул. Акад. Павлова, 1.
**Работа поддержана ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009–2013 годы».
К вопросу о кризисе науки, ее приоритете и прерогативах 7 цендентальная феноменология», опубликованной в 1954 г. уже после его смерти. В ней он подвергает серьезной и острой критике научность всех наук. Гуссерль не противопоставляет философию естествознанию и научно-рациональному мышлению, а выступает с принципиальной идеей философии как точной науки. Он подчеркивает, что речь идет не о сфере специальных форм европейской культуры – о науке или о философии, существующих обособленно друг от друга: кризис философии совпадает с кризисом наук нового времени, понимаемых как звенья философской универсальности. Если кризис европейской культуры заключается в том, что человеческий мир и существование утратили истинный смысл, то насколько в этом виновны естественные науки? На этот вопрос у Гуссерля трудно найти однозначный ответ. Кризис наук есть выражение радикального жизненного кризиса европейского человечества и одновременно его источник и причина. Именно математизированное естествознание, начиная с Галилея, осуществляет своего рода подмену единственно реального, данного в опыте мира миром идеальных сущностей. Основанием кризиса европейского человечества выступают объективация и натурализация жизненного мира; в процессе формирования классической физики научный разум сбился с пути. «Чтобы поставить такой диагноз, нужно быть уверенным в том, что научный разум в широком смысле слова составляет центральное ядро, душу европейской культуры и европейского человечества.
И Гуссерль действительно в этом убежден», – подчеркивает П.П. Гайденко [1, c. 126].
В то же время сам Гуссерль обращает внимание, что заявление о кризисе какой-то науки ставит под сомнение, по крайней мере, ее подлинную научность, весь ее способ постановки задач и методологию. Это может относиться к философии, которой угрожает опасность впасть в скепсис, иррационализм и мистицизм. Но «независимо от того, представлена ли физика Ньютоном, Планком, Эйнштейном или будет представлена кем-то другим в будущем, физика была и остается точной наукой. И она останется ею, поскольку мы вправе думать, что никто не ожидает от нее создания абсолютного и окончательного стиля теоретизирования, да она и не стремится к этому» [2, с. 18]. Расколотость и смысловые метаморфозы мира были интеллектуальным результатом естественнонаучного метода. Поэтому кризис – это лишь «кажущееся крушение рационализма». В действительности «причина затруднений рациональной культуры заключается... не в сущности самого рационализма, но лишь в его овнешнении, в его извращении «натурализмом» и «объективизмом»... в отчуждении... рационального жизненного смысла» [2, с. 68–76].
Комментируя позицию Гуссерля, Л.А. Микешина пишет: «Высоко оценивая заслуги Галилея, Гуссерль вместе с тем полагает, что человеческий мир и существование теряют истинный смысл в этом мире фактичности. Естествознание как наука ничего не может сказать нам о наших жизненных нуждах, о смысле или бессмысленности всего человеческого существования. Наука утрачивает свою жизненную значимость, поскольку забыт смысловой фундамент естествознания. ...Он критикует философию Нового времени за то, что она, по существу, отождествила познание с его частным, хотя и важным видом – научным познанием, при этом имеется в виду именно математизированное естествознание» [3, с. 499]. Таким образом, кризис наук, с точки зрения Гуссерля, это, скорее, кризис узко понятого научного мировоззрения как результат применения естественнонаучного метода и соответствующего ему типа абстракции за пределами сферы его собственных возможностей. Однако нередко позиция Гуссерля интерпретируется и как требование преодолеть ограниченность классического естествознания, коренным образом изменить имманентные ему метод и тип абстракции. Основания для этого скрыты в противоречивости самой трансценден8 Вестник СамГУ. 2011. № 4 (85) тальной феноменологии. Начиная как критик релятивизма и скептицизма, источником которых он считает субъективизм и психологизм, в конечном счете Гуссерль реабилитирует их и спасение видит в восстановлении утраченной связи науки с субъектом познавательной деятельности, т. е. в тех же субъективизме и психологизме, что вновь возвращает нас к релятивистской угрозе [1, с. 117, 130, 133]. В итоге, считает П.П. Гайденко, основное противоречие «кризиса» состоит в том, что сущностное измерение европейского духа философ видит в переходе от естественной установки (докса) к теоретической (эпистеме), породившем философию и науку, а тем самым и новую эру в жизни человечества. «Однако далее, в поисках причины, в силу которой человеческий разум впал в заблуждение, запутался в натуралистическом объективизме и утратил свою первоначальную свободу и силу, Гуссерль приходит к выводу, что она коренится в утрате естественно-практической установки, к которой человечество должно вернуться!» Этот жизненный мир есть не что иное, как мир прежней dТxa [1, с. 134].
В общем случае вопрос о кризисе науки имеет разветвленную логическую структуру. Схематически ее можно представить как две группы – внутренних и внешних по отношению к науке – проблем, связанных определенным пониманием ее сущности и смысла. В этой схеме возможны и в какой-то мере реализованы различные варианты критики науки как формы познания, мировоззрения и социального института. Во-первых, оспаривается особый когнитивный статус самой науки. Утверждается, что познавательная природа науки — это иллюзия наивного (метафизического) реализма: наука не познает мир, а конструирует его; не существует никаких преимуществ научного познания относительно других видов когнитивных практик; наука утратила свою познавательную природу. Во-вторых, отрицается ведущая роль науки в современном обществе: наука лишилась своей культурно- формирующей роли в силу собственной трансформации; она отыграла свою роль: изменившееся общество выдвигает другие ценности и задачи. В-третьих, науку обвиняют в том, что она является источником угроз, исходящих от научно-технического прогресса. В то же время вопрос о кризисе науки, рассмотренный в перспективе ее познавательной эффективности, есть вопрос о приоритете науки; а в перспективе ее ценности в глазах общества – вопрос прерогатив. В первом случае речь идет о том, что выработанные наукой средства и методы обеспечивают ей существенно большие, чем у других видов деятельности и типов знания, возможности в познании мира. Во втором – о том, что наука занимает привилегированное положение в культуре, определяемое признанием ее исключительной роли в становлении и развитии нашей цивилизации. Радикальная критика не ставит под сомнение, а решительно отвергает именно презумпцию приоритета и прерогатив науки, «научность» как таковую.
В этом отношении типичны рассуждения М.А. Жутикова. Качественный «излом» обнаруживается в самих предпосылках аналитического метода: научные технологии создают искусственные структуры, враждебные земной жизни, из чего следует, что их основания (абстракции, методы) «ложны в самом корне». Эксперимент в лучшем случае подтверждает некую фрагментарную истину, между тем как практическое опровержение идет по линии истины целостной. Тем самым отвергается «не Наука, а ее Великая Претензия: претензия на овладение истиной». Наука же лишь инструмент, отменить который не представляется ни возможным, ни необходимым [4, с. 148–149, 153]. Точки над «и» расставляет Г.Г. Копылов. Для того чтобы сохраниться в обществе, наука должна осознать себя «как структуру человеческой деятельности, исторически и социокультурно (но не природно ! – М.А.) детерминированную и строящую свой искусственный мир в ряду иных» [5, с. 187]. «Натура умерла». И надо отказаться К вопросу о кризисе науки, ее приоритете и прерогативах 9 от традиционных идей о единстве мира, реальности природы, объективной истине, «от которых гуманитарная практика уже отказывается» [5, с. 170, 185]. Это, конечно, не рецепт спасения, а похороны Науки – в одной могиле с Природой.
Радикальная культурцентристская критика науки неизбежно противоречива. Если мы признаем, что экспериментальное математизированное естествознание, парадигмальное для европейской науки в целом, является фундаментом, на котором построено наше общество, и одновременно утверждаем, что оно изначально несет на себе печать зла, то должны понимать: вместе с фундаментом рухнет и все здание культуры.