Однако существует и другой, также биологически ориентированный ракурс рассмотрения анализируемой проблемы, не позволяющий ее излишне драматизировать. Данный ракурс связан с реконструкцией эволюционной логики развития пространственных отношений.
Пространственные отношения в естественно-исторической перспективе
Рассмотрение пространственных отношений в общеэволюционной перспективе позволяет заметить ослабление территориальной доминанты организации жизни. В отношении человека это обстоятельство было подмечено и концептуализировано философской антропологией. В ходе естественной истории человек освобождается от территориальности в ее изначальном биологическом смысле — той территориальности, которая в животном мире выступает как своего рода кокон, продолжение физического тела особи. «Существо, которому открыта вся полнота пространства и времени, имеет мир, а не окружающий мир»; «человек как таковой живет “повсюду”… », — писал А. Гелен [5, с.169, 172.].
Реконструкция логики эволюционной «утилизации» пространственной близости позволяет рассмотреть этот процесс в более широких рамках. В филогенетической ретроспекции видно, что фактор пространственного расположения отражается на организации живого двумя способами. Первый способ ведет к появлению «морфологических социальностей». Великолепные примеры, показывающие механизм образования такого рода феноменов, содержатся в книге Е.Н. Панова «Бегство от одиночества» [15]. Описывая сложные многоклеточные образования, которые нельзя однозначно отнести ни к индивидуальному целому, ни к «коалиции» организмов, он намечает эволюционную линию появления и развития многоклеточности, первоначальным импульсом которой служит фактор пространственной близости. Последний приводит к формированию примитивных колониальных объединений одноклеточных организмов, функциональная и морфологическая дифференциация которых дает в дальнейшем «истинную многоклеточность», то есть организмы, клетки которых интегрированы в единое целое. Такова логика колониальной теории происхождения многоклеточных [15, с.91-93.].
Этот путь, в основе которого лежит физический (телесный, субстратный) носитель, своей эволюционной вершины достиг, по-видимому, в организации жизни общественных насекомых. Сложное переплетение морфологических и поведенческих конгруэнций создает серьезные проблемы для понимания природы той социальности, которую демонстрируют муравьи и пчелы. В социобиологии данная форма жизни трактуется как эусоциальная[11]. Заслуживает, однако, внимания мнение русского биолога В.А. Вагнера, который видел в жизни общественных насекомых отнюдь не семью или социальную форму общества / государства, но симбиотическое объединение [2].
Второй путь имеет более выраженный социальный смысл и связан с формированием поведенческих конгруэнций на символической (знаковой) основе. Именно по этому пути развивается социальность высших животных[12].
Не связанные жесткой «морфологичностью»[13], животные используют знак как организатор социальности. Этот знак имеет чисто поведенческую природу и в известном смысле неотделим от своего материального носителя (впрочем, всевозможные метки, которые оставляют после себя животные, заставляют воздерживаться от категоричных формулировок). Кроме того, все знаковое поведение первоначально, по-видимому, носило прямой смысл, непосредственно сигнализируя о том или ином намерении особи. Однако постепенно в поведении появляются символические жесты, и намерения, стоящие за ними, приобретают скрытый смысл, требующий расшифровки. Так возникают ритуалы, организующие поведение высокоразвитых животных. Лоренц показал, что на основе выявления степени ритуализации поведения возможно восстановление филогенетических линий развития близких видов.
В эволюционной перспективе развитие символической линии поведения подготавливает возникновение языка (в социологии эта идея ярче всего, пожалуй, воплощена к концепции жеста Дж.Г. Мида); язык делает возможным существование сообществ, использующих дистанционные средства коммуникации. Такова первая линия утилизации пространственной близости, в ходе которой последовательное эволюционное развитие микро-пространственных взаимодействий ведет к появлению макро-социальных процессов и ослаблению значения фактора непосредственной территориальной близости в жизни человека.
К подобному же выводу приводит рассмотрение другого, психо-биологического аспекта обсуждаемой проблемы. Символическое поведение у многих животных организовано в тесной связи с территорией. Показательна в этом отношении интерпретация Е.Н. Пановым системы тетеревиного тока. Стремясь выявить социальный смысл этой впечатляющей, но не очень понятной структуры, Е.Н. Панов обращается к гипотезе территориального структурирования отношений. «Когда мы видим, — пишет он, — как прибывающие на ток самки уверенно движутся к его середине, игнорируя периферийных самцов, которые ни внешне, ни по экстравагантности предбрачных церемоний не уступают своим сотоварищам в центре арены, вполне оправданным начинает казаться предположение, что самка воспринимает ток как некую целостную пространственную структуру с неравноценными друг другу внешней и внутренней зонами. Именно это имеют в виду те натуралисты, которые склонны считать, что готовая к спариванию самка выбирает не какого-то определенного, особенно импонирующего ей самца, а лишь наиболее «перспективную» территорию — независимо от того, насколько хорош или плох удерживающий эту территорию самец» [15, с.232.].
Известно, что у многих животных, в частности, птиц брачные ритуалы адресуются не конкретной, персонально узнаваемой избраннице, но самке, присутствующей в данный момент на территории самца. Длительные моногамии перелетных птиц орнитологи также зачастую объясняют территориальным (гнездовым), но не персональным постоянством.
Территориальное поведение свойственно, как уже отмечалось, прежде всего птицам, рыбам и рептилиям. Жизнь более высокоразвитых животных в значительной степени основана не на территориальной, но персонально-символической регуляции, требующей наличия психической способности индивидуального распознавания членов сообщества. Таким образом, существует определенная эволюция пространственных отношений, в которой можно различить морфологический, социально-территориальный и собственно социальный этапы; при этом последний в своем наиболее развитом варианте предполагает структурирование отношений на основе персональной идентификации членов группы. Это также приводит к ослаблению территориальной доминанты организации жизни, причем уже на уровне микро-взаимодействий. Особенно ярко эта тенденция проявляется в жизни человеческого сообщества, в связи с чем последнее и не получило в социологии пространственного измерения.
Макро-пространственные взаимоотношения и границы биологического анализа
Социологический ракурс пространственной тематики позволяет выявить еще одну важную проблему, не различимую в рамках психо-биологического направления. Речь идет о дистальных пространственных взаимодействиях, формирующихся в масштабе таких протяженностей, которые индивидуальным сознанием непосредственно не воспринимаются. Проблематика макро-пространства имеет определенное развитие в современной науке [6;32;22], при этом очевидно, что она должна составлять предмет самостоятельной исследовательской программы, использующей свои специфические теоретические ресурсы. Поведенческая биология здесь явно неуместна. Как бы ни были оправданы аналогии между территориальным поведением человека и животного, они целиком и полностью лежат в плоскости проксимальных, непосредственно-контактных взаимодействий. Любые экстраполяции в дистальную перспективу несостоятельны, поскольку в этой перспективе работают иные механизмы и детерминации. Несмотря на похожесть территориально-охранительного поведения человека и животных, аналогии между пограничными столбами и территориальными метками [18;27] не способствуют прояснению дела.
Создается впечатление, что, по мере социально-культурной эволюции человека и возникновения макро-социальных общностей, функция удержания территории постепенно передается «организмам» надындивидуального уровня[14]. На уровне племени и вообще любой контактной группы охранительное поведение человека действительно, в известной степени, изоморфно соответствующему поведению общественных животных, которые также защищают коллективную территорию. Однако ни один биологический вид, кроме homo sapiens, не в состоянии намеренно провести популяционную границу — то есть границу между макро-обществами, не обозримыми в индивидуальных взаимодействиях. Это становится возможным лишь на уровне «социального организма», целостность которого поддерживается символическими средствами коммуникации. Именно так, и, по всей видимости, только так возможна биологическая интерпретация феномена государственной границы. Отсылки к территориальному инстинкту человека как объяснительной схеме дальше научно-популярных текстов не проходят и в серьезном социологическом анализе не подлежат рассмотрению. Однако признание того, что крупное государственно-политическое образование есть социальная целостность, то есть специфический социальный организм, пропускает к более сложным интерпретациям, не столько биологическим, сколько по своей сути общесистемным.
Необходимым атрибутом любой структурной целостности является граница, и поддержание этой границы тем или иным способом является важнейшей функцией целостной системы. Таковы, по-видимому, законы существования системных целостностей на любом уровне иерархического порядка жизни. Клетка имеет оболочку, тело — кожные покровы, социально-пространственный «организм» — территориальные границы. Только таким способом эти системные единства в состоянии поддерживать свое автономное (аутопойетическое) функционирование. Возможно, здесь работает логика «заданных параметров» жизни на Земле, одним из которых является дискретная организация живого.