В сущности говоря, под внешней свободой подразумевается не что иное, как условия нормального человеческого существования. Именно в этом состоит смысл политической "борьба за свободу". Освободить можно лишь от внешних пут. Но стать свободным способен только сам человек. Вспоминается ставшая крылатой фраза А.Герцена: "Я вижу слишком много освободителей, я не вижу свободных людей". Между внешней и внутренней свободой не существует прямой зависимости. Поистине свободный человек не будет порабощен внешними условиями, хотя может быть ими уничтожен16. Свободная личность способна противостоять давлению среды и даже развивать свое чувство свободы и достоинства в этом противостоянии. Томас Манн, вспоминая о своей военной службе в письме к брату Генриху от 27 апреля 1912 года, замечает, как ужасный внешний гнет необыкновенно обостряет наслаждение свободой внутренней17. Таким образом, освобождение человека посредством завоевания политических свобод способствует достижению внешней свободы, создавая тем самым условия для личностного выбора духовных ценностей и целей. Но в этой сфере, в сфере внутренней свободы, главную роль играет не политика, а мораль.
***
Путь к внутренней свободе имеет направленность, противоположную освобождению внешнему. Независимость достигается посредством расширения границ, устранения препятствий для реализации собственной воли, осуществления своих намерений и целей. Если степень внешней свободы определяется мерой объективно возможного, то уровень внутренней свободы измеряется степенью допустимого, то есть приемлемого с точки зрения личной ответственности, перед лицом совести, и предполагает самоограничение. Интересны размышления А.Блока, который приводит слова Вл.Соловьева: "Личное самоограничение не есть отречение от личности, а есть отречение лица от своего эгоизма", - и далее продолжает: "Эту формулу повторяет решительно каждый человек; он неизменно наталкивается нанее, если живет сколько-нибудь сильной духовной жизнью. Эта формула была бы банальной, если бы не была священной. Ее-то понять труднее всего"18. Итак, если внешняя свобода предполагает устранение препятствий и ограничений деятельности, то обретение свободы внутренней связано с налагаемыми на себя ограничениями и установлением новой зависимости. В этом процессе самоопределения и самоограничения проступает противоречивая суть идеи свободы. Внешняя свобода бессодержательна, и, чтобы получить содержание, она должна ограничить себя, то есть сделать шаг к несвободе. Но теперь уже не внешняя среда, а внутренний духовный мир воздвигает границы, очерчивая область допустимого. Как справедливо замечает А.Зотов, "признавая нечто недопустимым, человек сам ограничивает свою сферу возможностей - и это позитивная часть свободного поведения: мир морально-этических запретов характеризует подлинно свободную личность даже более выразительно, чем многообразие "положительных" целей"19.
Свобода, таким образом, отличается от несвободы не наличием или отсутствием принуждения, а источником этих ограничений. Личность сама ограничивает себя ответственностью, проявляя способность к самоограничению и самоуправлению. "Свободный человек, - писал Н.Бердяев, - тем и отличается от раба, что он умеет собой управлять, в то время как раб умеет лишь покоряться или бунтовать"20.
Самоопределение, самоограничение, ответственность - все эти характеристики свободы показывают ее связь с рациональностью. Еще Г.Лейбниц отмечал, что свобода состоит в соединении самопроизвольности с пониманием21. Он приводил рассуждение Аристотеля, утверждавшего: "У кого нет суждения, когда он действует, у того нет свободы"22. Свобода немыслима без самосознания, самопознания и самокритики. Лишенная разумного начала, она становится своеволием. Различие между произволом и свободой просто и ясно выразил С.Аверинцев: "" Мне хочется" и "Я избрал" - самые разные на свете вещи"23. Свобода как стихийный порыв, "свобода без разума" есть воля, то есть низшая, глубинная, неокультуренная свобода, близкая по своему действию к природной стихии. И.Павлов называл волю "инстинктом свободы". Она могуча, как стихия, но также и слепа, а потому бывает разрушительна. Разум ясен, но без воли бессилен. И лишь в своем единстве они способны осуществлять движение к свободе. О жизни человека как постоянном напряжении борьбы этих двух начал писал Б.Вышеславцев. Он различает низшую (стихийную, бессознательную, глубинную) и высшую свободу. "Между ними, - пишет он, - существуют градации, иногда взлет от своеволия страстей к принятию высшей воли ("Да будет воля Твоя"), от стихийных природных сил к творчеству культуры, к культу высших ценностей, священных для человека. Свободное творчество, а в сущности и вся жизнь человека движется между этими двумя полюсами, между глубиной и высотой... Оно есть переход от свободы произвола к свободе самообладания"24. Переход этот предполагает единство воли и разума. Свобода есть освященная разумом воля или "разумная воля" (И.Кант). Основой такого синтеза служит долженствование. Природа сама по себе долженствования не содержит, равно как и свободы. Долженствование И.Кант называл законом свободы. Не осознанная необходимость, понимаемая как исходящее извне принуждение, а власть делать то, что считаешь должным, независимо от внешних условий - это и есть свобода. Долг - не внешнее принуждение или препятствие на пути свободы, и не рабское служение своим неосознанным стремлениям и прихотям. Он выражает необходимость самостоятельного решения относительно того, какие ценности предпочесть, и осознание тех последствий, которые влечет за собой данный выбор. Через долг, совесть и ответственность рациональность в свободе соединяется с нравственностью. А это значит, что свобода проявляется не только как автономия и самоопределение личности, но и как ее самоограничение, добровольное подчинение высшим ценностям и служение им. В этом состоит парадокс свободы: самоутверждение путем самоограничения, господство над внешней и своей собственной природой через служение высшим ценностям - истине, добру, красоте, ибо "только через служение ценностям, высшим, чем свобода, свобода исполняет себя и предохраняет нас от миллионов демонов рабства, прикрывающихся масками свободы"25.
Самоограничение является обязательным противовесом независимости, заменой внешних ограничений внутренними обязательствами. Очевидно, что такая трактовка свободы принципиально отличается от известного ее понимания как осознанной необходимости, если, конечно, не понимать под необходимостью внутренние обязательства, продиктованные долгом и совестью. Что же касается осознания внешней (природной, социальной и так далее) необходимости, то это может привести как раз к осознанию своей несвободы в том случае, если она не согласуется с внутренними устремлениями человека. Действие же на основе познанной необходимости может принести лишь независимость, или внешнюю свободу, которая имеет тенденцию вырождаться в произвол.
Обращение к высшим, надличностным ценностям позволяет преодолеть дилемму рациональности и свободы через обретение свободной зависимости. Тогда, по словам Ясперса, "свобода совпадает с внутренне наличествующей необходимостью истинного"26. Как уже отмечалось, свобода, не устремленная к истине, рождает произвол; разум, ориентированный на выгоду, эффективность, и забывающий об истине, как это имеет место в случае его сведения к технической рациональности, также оборачивается для человека господством и насилием. В обоих случаях происходит отказ от истины как единой основы свободы и разума. Показывая пагубность разрыва в современном сознании истины и свободы, Ф.Степун предлагает понятие истины-свободы как двуединой духовной реальности: "Понятия свободы и истины нерасторжимы: только истина освобождает, только свобода ведет к истине. "Истина" стремящаяся к самоосуществлению через насилие, - всегда ложь; "свобода", не устремленная к истине, - произвол"27. Рациональность становится препятствием для свободы по мере того, как она отказывается от истины. Таков же путь превращения свободы в произвол.
Итак, мы стремились показать, что дилемма рациональности и свободы не является неизбежной, не вытекает из существа этих понятий. Их конфликт, противостояние обусловлены односторонностью развития заключенного в них богатства содержания, или, другими словами, результат упрощения - теоретического и практического. Разум, пренебрегающий свободой человека, способен рождать чудовищ, не менее страшных, чем противостоящая разуму свобода. Примером первого могут служит утопии "разумного общества", примером второго - окружающий нас сегодня хаос и беспредел. Чтобы не попадать в ловушки собственной односторонности, необходимо постоянное напряжение критико-рефлексивного сознания: анализ и переосмысление таких обманчиво ясных и привычных понятий, как рациональность, разум, свобода. Эти понятия имеют, конечно, множество специфических сторон и оттенков, отличающих их друг от друга. Но в данном случае задача состояла не в сопоставлении рациональности и свободы с позиции выяснения их специфических различий, а в поиске их единства, в раскрытии рациональности в свободе и свободы в рациональности. Противопоставление стихийной свободы и порабощающей рациональности раскалывает единую человеческую личность и носит катастрофический, разрушительный характер. Выявление их общей основы дает возможность поиска пути гармонизации человеческой деятельности.