В идеологии Просвещения свобода и разум сосуществуют и взаимодействуют как высшие человеческие ценности. Они заданы человеку в качестве тех целей, к которым он должен стремиться, и тех ценностей, на основе которых он должен строить свою жизнь. Свобода понималась здесь прежде всего как освобождение разума, как его наиболее полное и беспрепятственное развитие и распространение. С просвещенным разумом связывались надежды на формирование более разумного и свободного общества. Единство свободы и разума подчеркивается и тем, что сами эти понятия нередко определялись друг через друга: свобода понималась как сущность разума и адекватная форма его существования. По И.Канту, реализация просвещенческого проекта не требует ничего, кроме свободы вносить свет разума во все деяния человека. Идеал прогресса однозначно связывался с расширением сферы разума в поведении людей.
Сокрушительный удар по союзу свободы и разума был нанесен опытом Французской революции, показавшей уже не в теории (что было сделано романтическими критиками Просвещения), а на практике иллюзорность надежды на то, что такой альянс способен создать справедливое и гуманное общество, управляемое свободными, размышляющими, автономными личностями. И дело не только в ужасе от кровавых событий революции, заглушивших голос разума и продемонстрировавших принципиальную несводимость поведения людей к всеобщим принципам разума. Эта революция стала решающей вехой на том пути, по которому пошла европейская цивилизация.
Индустриальный путь развития изначально делает ставку на науку, как будто возвышая тем самым научный разум над всеми другими формами культуры. Однако понимание его существенно меняется. Активное внедрение науки в сферу материального производства повлекло за собой не только преобразование последнего, но и приспособление научного разума к потребностям развития производства. Единство разума было нарушено преобладанием технико-инструментальных задач над проблемами целостного познания истины. Познание истины как цель науки вытеснялось и заменялось проектами достижения пользы и эффективности. Сама по себе такая "специализация" разума (в форме науки) в определенных пределах необходима и оправданна, но лишь как одна из его функций. Несовместимость разума и свободы наступает тогда, когда процессы повсеместной рационализации жизни, понимаемые как расширение господства "технологической целесообразности", охватывают все сферы жизни, вплоть до навязывания индивиду стандартов поведения и досуга, манипуляции его сознанием, что, естественно, никак не согласуются с целями и духом свободы. Таким образом, превращение разума из союзника свободы в ее врага происходило вместе с вырождением идеи разума в понятие рациональности, трактуемой как логичность в сфере мышления и эффективность в сфере деятельности. В этих условиях ценности свободы могут сохраняться уже не благодаря, а вопреки прогрессирующей рационализации жизни.
Гипертрофия инструментальной стороны разума сопровождается подавлением его познавательной и критической способностей. Союз разума и свободы разрушается вместе с ослаблением связующего их звена - критико-рефлексивной деятельности сознания. Разум, сведенный к рациональности, понимаемой как целерациональность, отказывается от проблем постижения смысла, обоснования целей и из критического становится конформистским. Разум теряет свою критическую напряженность: способность постигать основания и границы своего опыта, отделять сущее от должного, видеть в существующем потенции иного существования, то есть выходить за пределы данного в мир умопостигаемый. Иначе говоря, он перестает быть путем к истине и потому становится чуждым и враждебным свободе, ибо свобода неотделима от истины.
Задача инструментального разума - оптимизировать действия существующей системы (природной, технической, социальной и т.д.). Критический же разум озабочен не просто поддержанием существования, но и сохранением свободы и достоинства человека. Если воспользоваться предложенным Ю.Хабермасом различением интересов на технический, практический и эмансипаторский и выделением соответствующих им трех видов знания - информации, интерпретации и анализа, - то с инструментальным разумом соотносятся полюс технического интереса и знание в виде информации. Тогда как критической рациональности, или классическому понятию разума, более всего соответствует другой полюс - эмансипаторский и отвечающий ему тип знания - критический анализ. Очевидно, что в реальной жизни сосуществуют все названные интересы, и необходимы все типы знания. Инструментальный разум, если ему не придается тотального значения, сам по себе не враждебен человеческой свободе и не препятствует ей. Напротив, он способствует достижению определенной независимости от внешнего мира и потому выполняет эмансипаторские функции. Критическая рациональность обеспечивает дальнейшее движение по этому пути, ибо она включает размышления о том, что мы делаем, что мы хотим делать и что мы можем делать. Она уже предполагает свободу как самоопределение человека в его деятельности и как таковая не является альтернативой инструментальному разуму. Лишь в своем единстве обе формы рациональности содействуют человеческой свободе. Противостояние возникает тогда, когда инструментальная форма рациональности развивается за счет критико-рефлексивной, когда техническая рациональность становится доминирующей, производя то, что Ч.Миллс назвал "рациональностью без разума".
Ощущение враждебности разума свободе еще более усиливается от использования технической рациональности в социальной и гуманитарной сферах с определенными узкопрагматическими целями управления социальными процессами, что неизбежно обеспечивает господство одной группы над другой и служит средством подавления индивидуальной свободы. Это чревато вспышками социального протеста, что при неотрефлексированности мировоззренческих позиций, смешивающих рационализацию с рациональностью и разумом, способно порождать негативное отношение к разуму как врагу свободы.
Один из путей восстановления единства разума и свободы мы уже видели на примере философии Просвещения. Признавая несостоятельность просвещенческого оптимизма с его отождествлением свободы и разума, и верой в неизбежность прогресса как следствия распространения знаний, все же стоит сохранить и развить те ценные идеи, которые актуальны и сейчас, и, возможно, даже более актуальны, чем раньше. Просвещение четко определило свое понимание свободы как пути развития человеческого разума, и прежде всего его критической способности. Метод критики был по существу способом утверждения автономии человеческого разума. Ценность рационального познания не сводилась к полученным и зафиксированным знаниям, но виделась в его устремленности к свободе, в преодолении препятствий на этом пути. Именно на эту сторону критического сознания обратил внимание Г.Рейхенбах, когда писал, что "власть разума нужно видеть не в принципах, которые он диктует нашему воображению, а в способности освобождаться от всякого рода принципов, навязанных нашим опытом и традицией"7. Критика, таким образом, прокладывает путь как к истине, так и к свободе.
***
Критика есть выражение и реализация свободного отношения к исследуемому предмету, его анализ и оценка. Она стимулирует поиск истины, поддерживает стремление к ней. Сама идея автономии разума есть осуществление принципа свободы в сфере познания. Критика - свободное испытание разумом объекта исследования. Именно так понимал ее основатель критической философии Кант. "Наш век, - писал он, - есть подлинный век критики, которой должно подчиняться все. Религия на основе своей святости и законодательство на основе своего величия хотят поставить себя вне этой критики. Однако в таком случае они справедливо вызывают подозрение и теряют право на искреннее уважение, оказываемое разумом только тому, что может устоять перед его свободным и открытым испытанием"8.
Критика, таким образом, является условием свободного познания, а свобода, в свою очередь, реализацией критической позиции, выходом за пределы наличного бытия, то есть творчеством.
Значение критики особенно возрастает в кризисные периоды истории. Современная ситуация являет нам переплетение различных кризисов - социального, духовного, экономического, политического и т.д. Они расшатывают доверие к устоявшимся нормам и ценностям. Роль критики в подобных ситуациях особенно велика, ибо она способствует осмыслению границ и возможностей существующих и общепринятых способов познания и деятельности. Именно эту работу проделал И.Кант, создав свою "Критику чистого разума", или В.Дильтей, предпринявший критику исторического разума. Осознание границ как бы завершает одну стадию развития и открывает пути дальнейшего движения. Критика помогает преодолеть догматизм и абсолютизм, которых не удается избежать ни одной достаточно развитой системе, обнаруживая исторически ограниченный и потому преходящий характер каждой из них. В современной ситуации критическая позиция становится жизненно необходимой в связи с тем, что вследствие растущей рационализации всех сфер жизни человека обслуживающие их интеллектуальные и ценностные системы все больше догматизируются и все меньше проявляют способность к внутренней критике или самокритике. Как отметил в отношении естествознания Д.Бернал, с ростом практического могущества даже наука - наиболее развитая сфера рационального мышления - начала терять свои критические функции.
Критическая позиции удерживает разум от вырождения в формальную рациональность и придает ему творческий импульс. Она не дает присущему разуму стремлению к истине превратиться в уверенность в ее достижении, помогая увидеть, что всякое достигнутое знание, решая одни проблемы, порождает новые, еще более сложные, так же, как и достигнутая свобода становится одновременно и новой несвободой. Об этом замечательно пишет Г.Ибсен в письме к Брандесу: