Стрелки могут служить примером того, что Хандельман[25][143] называет событием презентации, зеркалом, поднесенным к социальному порядку, отражающим и выражающим то, что авторы считают желаемым для общества, когда форма, фантазии и сила события непосредственно восходят к идеалу социального порядка. Для пацанов стрелка драматизирует наиболее существенные аспекты их мироустройства. В чем они состоят? Прежде всего, это необходимость жить в условиях постоянного риска насилия. Стрелка развязывает, казалось бы, неуправляемое насилие, но при этом вводит его в контролируемые рамки. На стрелке пацан управляет своими чувствами, преодолевает страх. Стрелка актуализирует ценности мужского союза. Участник стрелки опирается на воинское братство, которое закаляется в коллективных поединках. Кроме того, воспоминания о стрелках становятся частью группового фольклора и поддерживают мифологию группы, делая ее сильнее.
На уровне повседневной реальности стрелка также играет очень существенную роль для пацанов. Она конвертирует индивидуальный риск в коллективный. Стрелка дает возможность использовать уличный социальный капитал (связи со сверстниками и «нужными людьми») как ресурс насилия. Если молодой человек оказывается в ситуации, когда его силы явно неравны силам противника (например, при столкновении с группой «врагов» на чужой территории), он может попробовать устроить драку в определенном месте и в определенное время. Тогда надо договориться о количестве бойцов с обеих сторон (оно должно быть примерно равным) и о том, какое оружие будет или не будет применяться. Правда, численный паритет не всегда соблюдается, и бывает, что одна из сторон приводит гораздо больше людей, чем другая. Бывают и «подставы» – когда в процессе драки из кустов выскакивают спрятавшиеся там дополнительные бойцы. Вот описание одной несостоявшейся стрелки:
«Это как у меня в Марьино. На меня наехали, я говорю, давайте забьем стрелу на Москва-реке, на нашей стороне. Они говорят, давай, сколько? Ну, человек сорок собирайте. Ну, я пошел просто с пацанами, домой когда ехал, несколько пацанов знакомых увидел и говорю, если хотите, приходите. Я своих набрал, кто у меня во дворе тусуются пацаны. Нас было может быть тридцать человек. И еще те, кому я говорил, они еще привели тридцать человек. Короче, марьинцы дошли до середины моста, посмотрели, развернулись и пошли обратно. Мы хотели побежать за ними через мост, а потом решили, что лучше не надо».
Негласные договоренности о паритете сил, как мы видим, являются весьма условными, и пацаны должны каждый раз взвешивать желание не потерять лицо и перспективу быть разбитыми в неравном поединке.
Прагматика насилия
Пацаны не являются единственными агентами насилия на территории. Помимо них здесь существуют другие формальные и неформальные властные структуры. С одной стороны, это старшие товарищи – выросшие члены дворовых групп или представители взрослых преступных сообществ. Они могут «держать район», присматривая за тем, чтобы в нем не появлялись подозрительные посторонние, разрешать конфликты, связанные, например, с угоном машины или невозвращенным долгом. Они могут иметь свой коммерческий интерес на территории, контролируя палатки, рыночную торговлю или парковки. Это могут быть вышедшие на пенсию воры-в-законе, освободившиеся уголовники – «дяди Миши» или «дяди Пети», часто фигурирующие в рассказах подростков. Они вроде бы проводят свои дни, забивая козла во дворе, но при этом играют важную роль в качестве «диспетчеров» насилия на территории.
Они могут по просьбе пацанов организовать им дополнительных бойцов для стрелок или, с помощью своих контактов в криминальной среде, выручить их из неприятностей (с врагами и даже с органами правопорядка). За это полагается плата – обычно ящик пива. Иногда представители взрослой криминальной среды, старшие просят пацанов в ответ за поддержку выбить долги из должников или разгромить палатки конкурентов. Во многих интервью пацаны хвастались и контактами с местной милицией, утверждая, что в случае неприятностей товарищи их выручат, заплатив кому надо.
При всей поэтике насилия, основанной на культе маскулинности, риска, бесшабашности, пацаны прекрасно ощущают разные векторы насилия, пронизывающие городскую среду, и пытаются лавировать между ними, чтобы не попасть в беду. Скажем, как бы не хотелось им прокатиться на дорогой иномарке, они скорее угонят «Жигули» и поедут кататься на них, чем будут рисковать столкнуться с владельцем машины, за которым может быть реальная сила. Если пацаны собираются ночью у местного магазина с целью поприставать к «лохам», то они подумают, кого безопасно, а кого небезопасно трогать. Вот фрагмент из интервью на эту тему:
Интервьюер: Вот останавливается иномарка у магазина. Выходит человек купить себе сигарет ... Что вы делаете?
– Ну, смотря какая иномарка. Если у него дорогая, то его не тронут. Ну, то есть «Мерседес» какой-нибудь. Интервьюер: А если «Жигули» остановятся?
– Ну, ему скажут: «Дай прокатиться».
Выбор жертв или соперников ограничивается не только социально, но и территориально. Пацаны могут успешно действовать на своей территории и на территории других окраин Москвы и пригородов. Здесь они понимают расстановку сил. В центр Москвы в поисках приключений они не ездят – «никогда не знаешь, на кого там нарвешься».
Заключение
При анализе практик молодежных территориальных групп необходимо, как представляется, выйти за пределы того, что кажется очевидным – как криминальной направленности этих молодых людей (гопники как резерв криминалитета), так и их социокультурной отсталости. Для понимания жизненного мира «нормальных пацанов» важно отталкиваться от основ их существования – колонизации ими уличного пространства. Оккупация ими двора и улицы вызывает к жизни определенный моральный кодекс, требует обучения правилам переживания и использования насилия, построения социальных сетей и освоения коллективных ритуалов. Она же ведет к выстраиванию границ группы и определению тех, кто к ней не принадлежит – врагов, ботаников и лохов. Хотя здесь и мобилизуются нормы гипермаскулинности, но при этом они нацеливают пацанов не просто на агрессию и подавление «других», а на контроль за домашним пространством и регулирование насилия.
Однако попытки регулировать применение насилия никогда не бывают полностью успешными. Как отмечал Р. Жирар, «неизбежно наступает момент, когда насилие можно обуздать лишь другим насилием. Побеждаем ли мы или нет в наших попытках подавить его, настоящим победителем является само насилие... Насилие – это бушующее пламя, питающееся теми самыми объектами, которые предназначаются для того, чтобы его потушить»[26][144]. Ритуализация не способна ввести насилие «в рамки», оно всегда выходит за их пределы. Игры пацанов приводят к тяжелым последствиям как для них самих, так и для окружающих. Часть неминуемо оказывается в местах лишения свободы, часть теряет здоровье и даже жизнь в уличных схватках. Но пока
они молоды, здоровы и полны сил, на границах досягаемости современных институтов социального контроля они будут разыгрывать древние сценарии мужских ристалищ, воспроизводя вечные драмы господства и подчинения, чести и позора, страха и радости его преодоления. Участниками этих драм становятся и те, кто имеет несчастье попасться им на пути.