"Главное действие всех людских страстей заключается в том, что они побуждают и настраивают душу человека желать того, к чему эти страсти подготовляют его тело".
Р. Декарт.
"Под аффектами я разумею состояния тела, которые увеличивают или уменьшают способность самого тела к действию, благоприятствуют ей или ограничивают ее, а вместе с тем и идеи этих состояний".
Б. Спиноза.
1. Homo machine vs homo vita.
Итак, логика дальнейшего изложения подталкивает автора к аналитике эмоций. Но такого рода намерение сталкивается с двумя существенными ограничениями: отсутствием в современной психологии сколь-нибудь законченной, общепринятой их теории, а также вынужденной краткостью обзора сложившихся трактовок в рамках данной статьи.
С учетом подобных ограничений автор решил приступить к рассмотрению эмоций, сосредоточившись на прочтении достаточно нетривиальной работы, с одной стороны, уже ставшей достоянием истории – с другой, и психологической, и философской по своему духу, вследствие не утратившей актуальность и в настоящее время.
Речь идет о работе Л. Выготского "Учение об эмоциях", работе, ближайшим своим предметом имеющей "органическую теорию эмоций" Джемса-Ланге, но критикой данной теории не ограничивающейся, затрагивающей философию страсти (теория Джемса-Ланге широко известна; в двух словах, речь идет о "коперниканской революции" в психологии: утверждается, что не переживание вызывает определенные физиологические реакции, но, напротив, последние, воспринимаясь, порождают эмоции).
К числу прямых предшественников данной теории Выготский относит Декарта, но вместе с тем указывает и на предшественником ложных – к таковым Выготский относит Спинозу, внимательное чтение которого позволяет выявить альтернативный органической теории взгляд на природу эмоций (разумеется, блестящая работа Выготского включает в себя рассмотрение многих иных "линий" развития психологического учений о страстях; какие то его мысли, представляющие безусловный интерес для дальнейшего изложения, будут приведены).
Начнем с достаточно пространной выписки: "Он более охотно ссылается, – говорит Дюма о Ланге (одном из авторов "органической теории эмоций, Д. С.), – на французских приверженцев механистического мировоззрения, и в самом деле, он их позднейший ученик. Разложение радости и печали на двигательные и психические явления, устранение призрачных сущностей и неясно определенных сил– все это сделано по традициям Н. Мальбранша и Спинозы" ... Э. Титченер констатирует, что "было бы совершенно неверно –адля Джемса и Ланге это было бы небольшим комплиментом – предположить, что эта теория представляет собой нечто совершенно новое" (1914, с. 163). Указания на органические составные части эмоций в действительности так же стары, как и систематическая психология. Титченер разыскивает их, начиная с Аристотеля и кончая Г. Лотце (G. Lotze, 1852, S. 518) и Г. Маудсли, т.е. современников Ланге и Джемса". [1]
Итак, в различные эпохи, в различной стилистике, органические теории воплощали вдохновенные попытки научно-рационального осознания и упорядочивания аморфной и неопределенной сферы, ко всему прочему претендующей (в редакциях гуманитариев и к ним примыкающих мистиков) на роль "сущности человека".
Перед нами, прежде всего, тотальная попытка исчерпания ее скрытности и таинств.
На смену не доступным наблюдению переживаниям в рамках органических теорий приходят вполне доступные измерению (физиологические) процессы; дело, однако, вовсе не сводится к изменению способа наблюдения; пафос органических теорий заключается в утверждении того, что именно такие процессы и есть сами эмоции, т.е. их почва и основа; в их восприятии (процессе вторичном и не принципиальном) существо эмоций заключено целиком и полностью.
Именно этот пафос, это предощущение революционного переворота, после веков темноты и забвения наконец выводящего "природу человека" на свет научной истины, и вдохновляло авторов "органических теорий".
Выготский приводит следующие мысли Декарта, о которых нам ещё предстоит вспомнить: "...Ланге и Джемс почти дословно повторяют Декарта, который за 300 лет до них говорил то же самое о всей предшествующей истории этого учения. Он говорил: "Нигде нельзя видеть так отчетливо, как в трактовке страстей, как велики недостатки наук, переданных нам древними" (1914, с. 127). Учения древних о страстях казались ему до такой степени скудными и в большей своей части до такой степени шаткими, что он видел себя "принужденным совершенно оставить обычные пути, чтобы с некоторой уверенностью приблизиться к истине. Я принужден, – говорил он, - поэтому писать так, как будто я имею дело с темой, которой до меня еще никто не касался" (там же, с. 127): но объективности ради стоит заметить, что таков общий стиль великого философа.
Итак, что же представляют собой эмоции (страсти) в свете классической традиции?
Пафос аналитики Выготского в данном случае достаточно разнонаправлен.
С одной стороны, классическая традиция действительно несет в себе некий заряд "разумеющегося" взгляда на страсти, прочно связующий их с "естественностью", иначе, животной стороной человеческой природы, в таком отношении противопоставляющий их "духу" как квинтэссенции человечности (Выготский между делом отмечает тесную связь некоторых эмоций с естественным их, инстинктивным основанием, упоминая знакомого нам Мак-Дугола; такие констатации достаточно принципиальны, в какой связи позволим привести их: "Ключ к объяснению биологического значения всех этих явлений Кеннон справедливо видит в старой мысли, снова высказанной в последнее время Мак-Дауголлом, о взаимоотношении инстинкта бегства с эмоцией страха и инстинкта драки с эмоцией ярости. В естественных условиях за эмоциями страха и гнева может последовать усиленная деятельность организма (например, бегство или драка), которая требует продолжительного и интенсивного напряжения большой группы мышц... Обобщая эти данные, Кеннон предлагает рассматривать все реакции организма, вызванные болевым раздражением и эмоциональным возбуждением, как естественно возникающие защитные инстинктивные реакции").
И все же подобного грубого противопоставления "страсти" - "духу" недостаточно в плане более детальной аналитики "классической традиции".
В частности, внимание Выготского сосредоточено на, с одной стороны, фиксации и аналитике связи учений Декарта и Джеймса-Ланге, с другой, на различии учений Декарта и Спинозы.
В процессе подобной аналитики Выготский рассматривает в том числе различные, не связанные прямо с "органической теорией", подходы, в частности, теории, основанные "синкретизмом" примитивных реакций, их "недифференцированностью", и предстающей "существом эмоционального" (страсть + "неразвитая", "слепая" интеллектуальность, т.е., с одной стороны, аффективность как инстинктивная активность (чистая потребность), с другой – рефлексы и инстинкты как ее же иное, еще не отделенное в качестве функции "обеспечение"; собственно, инстинкт и представляет синкретичное единство потребности и мехнизмов ее удовлетворения).
"Общей для большинства современных психологических направлений является мысль, что в начале развития мы встречаем не отдельные элементы развитой психической жизни, но целостные недифференцированные образования, которые только на высших ступенях развития начинают дифференцироваться на более или менее самостоятельные и определенно очерченные роды, виды и классы психических процессов. ... Чем ниже мы спускаемся в мир примитивного, тем больше психические целостности как в их общей форме, так и в их строении приближаются к самой сущности чувства". ... "Для примера можно было бы указать только на положения, развиваемые современной структурной психологией, которая устами К. Коффки заявила, что на ранних ступенях развития предмет для сознания является в такой же мере страшным, как и черным, и что первые эмоциональноподобные восприятия (которые, разумеется, и "инстинктоподобны", иначе, в подобном сопоставлении природа эмоций уже предопределена, Д. С.) должны считаться действительным исходным пунктом всего последующего развития" (Т.е. синкретичная реакция целиком инстинктивна – и, в таком отношении, целиком "эмоциональна"; она, следовательно, не подвержена и, в том числе, "развитию", передаваясь непосредственно-генетически: "Аффективность не нуждается ни в каком содержании, ни в каком материале извне, опыт дает в переживаниях только повод к продуцированию аффекта", утверждал в такой связи Э. Блейлер; именно эту линию он наследует у Декарта, именно ее пытается преодолеть Спиноза).
Отсылка к "синкретизму" как общей почве "рефлекса" и "рефлексии" безусловно справедлива – и, тем не менее, не упраздняет задачи определения почвы их возможного и в истории осуществленного (следовательно, необходимого) размежевания.
В частности, истоки последнего регулярно усматриваются в том различии "чувств", которое определяется, в свою очередь, различением реакций на внешний стимул (более или менее механических, рефлексивных, с более или менее очевидной направленностью биологической эволюции от "механицизма" и "врожденных механизмов инстинктивных реакций" к "органике" и "научению"), и собственной (внутренней) активности организма, с ее стратегиями и тактиками, внешние реакции провоцирующими. "Однако, как бы то ни было, психизм распадается... аналогично совокупности биологических функций (выделено мною, авт.) на какое-то целеустремленное движущее начало, количественно динамическое (влечения, воля, инстинкты...) и на какое то приспособляющееся начало, рассуждающее, указывающее пути к общей цели..." (все же подобной отсылки очевидно недостаточно: необходимо понять (или предпослать ей) также различие между "влечением, инстинктом, волей", с одной стороны, и "началом рассуждающим, указывающим пути к общей (?) цели..."; несложно увязать эти рассуждения с различением "принципа удовольствия" от "принципа реальности", также опираемого на "обще-биологические" доводы; См. Bleuler, Naturgeschichte der Seele und ihres Bewusstwerdens, Jul. Springer, Berlin, 1921).