Правда, включая в этот перечень Руссо и Канта, Новгородцев, хорошо знавший их концепции, должен был сделать оговорки. Руссо не так-то легко назвать проповедником земного рая — тому противоречат многие тексты. Столь же спорно причисление к этой когорте и Канта. Новгородцев признает, что Кант мог остаться в стороне от основной линии развития эпохи: ведь он обосновал этику категорического императива, а она сурово отклоняла вопросы о будущем счастье, выступая за исполнение долга ради самого долга. Но дух времени, по глубокому убеждению Новгородцева, коснулся и Канта. В политике Кант воспринял от Руссо веру в народовластие. Кроме того, он все-таки видел перед собой некий идеал абсолютного правового состояния и надеялся на вечный мир. Гегель считал, что человечество переживет свою старость и достигнет зрелости духа: зрелость проявится в примирении божественного и человеческого, абсолютного и субъективного начал. Новгородцев добавляет: "Говоря здесь об эпохе, которую я считаю с конца XVIII столетия, я не хочу утверждать, что и ранее, в предшествующие века не была распространена вера в земной рай. Мечта о золотом веке, относимом или к отдаленному прошлому, или к ожидаемому будущему, есть одно из самых старых человеческих убеждений и одно из самых старых человеческих утешений"[2]. Однако он полагает, что именно в новое время прежние прорицания, неясные ожидания философы довели до уровня теории со сложными умозаключениями и доказательствами. И вот тогда-то вера в золотой век получила огромную действенную силу в обществе.
Для Новгородцева проблема общественного идеала очень важна в свете вопроса о бесконечности. Вопрос очень сложен. Он имеет поистине жизненное значение для отдельного человека, человеческой личности. В начале XX в. русские мыслители много спорили на эти темы. Борьба шла вокруг существенной проблемы: либо личность и сегодняшний день самоценны, либо личность — вечный данник некоторого светлого будущего, которое, по идее, когда-то должно наступить; и, значит, вся жизнь человека сегодня, завтра, послезавтра — только серая действительность, которую надо перетерпеть во имя движения к светлому будущему. Согласно Новгородцеву, теория личности и самоценности личности должна выставить барьер на пути такой хилиастической, т.е. переносящей все в светлое будущее, концепции. В центр ставится конкретная личность, ей придается безусловное значение; нынешнее бытие личности всегда остается той основой, которая должна быть охраняема в каждом поколении и в каждую эпоху как источник и цель прогресса.
В книге "Об общественном идеале" Новгородцев в высшей степени скрупулезно, на многих страницах разбирает различные сочинения, которые документируют марксистскую доктрину в ее эволюции. Речь идет о восприятии марксизма на русской почве, о внутренних спорах, которые адепты этого учения стали вести друг с другом. Как философа права Новгородцева принципиальным образом интересовали противоречия марксистской концепции государства. Новгородцев показывает, что марксистская доктрина, особенно на раннем этапе развития, покоилась на разрушении самой идеи государственности. В этом пункте Новгородцев продемонстрировал коренное различие между марксизмом как антигосударственной доктриной и той теорией правового государства, которую он, несмотря на многие оговорки, считал важнейшим достоянием интеллектуальной истории России.
"Теория правового государства, — говорил он, — принципиально исключает утопию безгосударственного состояния". [3]Она учит, что правильно организованное государство может стать воплощением начал справедливости, что в хорошо устроенном государственном порядке справедливость способна найти для себя твердую опору. Таким образом, теория обязана устранить вражду по отношению к идее государства. Связь между марксистско-анархистскими идеями отрицания государства, которые были так распространены в России, и периодами слабой государственной власти — вот что беспокоит "государственника" Новгородцева. Но дело не только в этом. Новгородцев справедливо отмечает, что марксистская концепция не могла удержаться на анархистской антигосударственной идее. В тех случаях, когда марксистам нужно было ставить вопросы о завоевании власти, о борьбе со своими противниками, их учение не могло не становиться прогосударственным. Вот слова Новгородцева: "Представляя собой по своему конечному идеалу доктрину утопическую, марксизм хотел быть в то же время и учением реалистическим, развивающимся на почве действительного рабочего движения в связи с его конкретными нуждами и задачами. Но реальные задачи и нужды не могут быть отложены до наступления социалистического строя; уже теперь, в рамках современного государства, они требуют своего удовлетворения, а это не может быть достигнуто иначе, как на почве соглашения с другими классами"[4] И далее Новгородцев предсказывает, что марксизму, когда он станет доктриной правящего класса, нужно будет выбирать одно из двух: "Или идти в ногу с другими классами, совершать с ними общую историческую работу и добиваться своих целей путем компромисса", или же, "отрываясь от общей исторической почвы, резко противопоставлять себя другим классам, отрицать современное общество и государство и стремиться к их разрушению". Это противоречие, пророчествует Новгородцев, послужит одним из оснований последующей гибели и разрушения социализма. "Высказывая взгляд на будущее нереформистского социализма, — пишет Новгородцев, — мы должны с не оставляющей сомнения резкостью подчеркнуть, что историческое осуществление социалистических начал явится вместе с тем и полным крушением марксизма. Не следует забывать, что классический марксизм верит не в реформы, а в реформу — единый, всесторонний, безусловный переворот всех общественных отношений, полную, совершенную, всеисцеляющую рационализацию всей человеческой жизни". Неспособность марксизма положиться на частичные и постепенные реформы, надежда только на "последний и решительный" переворот и должны в конце концов привести его к краху.[5]
Важную роль в концепции Новгородцева играют размышления о демократии и правовом государстве. Новгородцев справедливо считается одним из представителей философии либерализма и демократизма на русской почве. Однако следует заметить, что для Новгородцева философское учение о демократии имеет главной своей задачей анализ того кризиса, в котором демократия оказалась именно в XX в. Одна из его статей так и называется — "Демократия на распутье". Эта прекрасная работа прежде всего напоминает читателю о традициях анализа демократии, идущих еще от античности. В то же время подчеркивается, что новая политическая мысль должна была нарушить и нарушила простоту греческих определений, значительно усложнив их. Согласно Новгородцеву, древний мир знал только непосредственную демократию, в которой правит сам народ посредством народного собрания. Но времена непосредственного народоправства давным-давно прошли, хотя еще в новое время встречались мыслители, которые на него уповали. К их числу принадлежал, например, Руссо. Вместе с тем уже Руссо исходил из того, что народ может проявлять свою волю как непосредственно, так и через своих представителей. В XX в. демократическая идея должна принимать в расчет очень сложное устройство и раздробление общества. "Демократической идее одинаково противоречит, — писал Новгородцев, — всякое классовое господство, всякое противопоставление одних классов другим, все равно, какие бы это классы ни были, высшие или низшие. Классово-демократическая теория, какой ее пытались сделать социалисты, есть contradictio in adjecto"[6]. Вот почему реализация идеи демократии на основе одной классово-определенной концепции, например марксизма, невозможна в принципе. Здесь всегда будет неразрешимое противоречие, ибо демократия тем и отличается от других политических систем, что она предоставляет возможность свободного участия в жизни государства всякой личности, независимо от ее классовой принадлежности.
Демократия, отмечал Новгородцев, означает "возможно полную свободу личности, свободу ее исканий, свободу состязания мнений и систем. Демократия — возможно полное и свободное проявление жизненных сил, живая игра этих сил, простор для различных возможностей, открытость и широта для всяких проявлений творчества".[7] Демократическая идея требует свободы для всех без исключения и лишь с теми ограничениями, которые вытекают из условий общения. Свобода — основание демократии. Наряду со стремлением к свободе демократию отличает стремление к равенству. Задача современной политической теории заключается, по Новгородцеву, в том, чтобы развенчать фетишистский, догматический образ демократии, показать, какими наивными и поверхностными порой бывают представления о демократическом обществе. Новое учение о демократии должно снять с нее "ореол чудесного, сверхъестественного", ввести ее в ряд "естественных политических явлений, в ряд других политических форм". Теория эта указывает на "чрезвычайную" трудность осуществления демократической идеи и на чрезвычайную легкость ее искажений". На самом же деле, когда демократия претворяется в жизнь, она часто оказывается, смотря по обороту событий, то олигархией, то анархией. Анархическая подделка под демократию исключительно опасна и, к сожалению, широко распространена.