Десубстантивация cogito, предпринятая Соловьевым, спровоцировала не только обвинение в "феноменизме", но и еще более серьезное обвинение в пантеистическом имперсонализме. Так, в работе П.П. Гайденко - одном из наиболее фундаментальных и взвешенных исследований философии Соловьева за последние годы - говорится: "”Теоретическая философия” посвящена доказательству реальности человечества и ирреальности отдельного человека. Объектом критики каждый раз оказывается персонализм […]. Именно против картезианского персонализма, а не просто субъективизма и механицизма выступает В. Соловьев […]. Таким образом в своем учении о богочеловечестве как едином организме В.С. Соловьев отдал дань своим ранним увлечениям Спинозой и Гегелем; особенно в последний период творчества эта пантеистическая составляющая миросозерцания Соловьева проявляется наиболее ярко, приводя философа к очевидному имперсонализму."[305] Полемическая интенция Соловьева отмечена автором совершенно справедливо - это именно личностный аспект cogito. Меткое замечание П.П. Гайденко о том, свой "философский паспорт" Декарт получил от Августина - одного из отцов христианской церкви[306], надо признать более чем уместным. Но обвинение в имперсонализме все же представляется чрезмерным. Можно указать на некоторые современные исследования, специально рассматривавшие эту проблему. А.Ф. Лосев, распутывая полемический клубок аргументов Соловьева, Лопатина и Е. Трубецкого, не считает неизбежным признание соловьевского имперсонализма и полагает, что - во всяком случае - в статье "Достоверность разума" недвусмысленно утверждается личностный характер мышления.[307] В работах П. Элена[308] и Э. Свидерского[309] (в первой более, во второй менее категорично) утверждается, что персональность человеческого Эго не отрицалась Соловьевым. Л. Венцлер не видит необходимости в тематизировании этой проблемы.[310] В. Ойттинен отмечает, что тема имперсонализма должна пониматся в свете полемики против крайностей славянофильства с одной стороны и секуляристской автономии субъекта - с другой.[311]
Действительно, патетика борьбы Соловьева с субстанциальным Эго, скорее всего может быть объяснена через его полемическую установку: нетрудно заметить, что таковые установки в большой степени определяли стиль и логику работ Соловьева на протяжении всей его творческой биографии. В VI главе последней статьи цикла ("Форма разумности и разум истины") Соловьев прямо указывает те отклонения от правильного пути, с которыми он борется. Прямой путь заключается в том, что "замысел" (т.е. высшая действительная форма достоверности), эмпирически принадлежа[312] субъекту, выходит из пределов субъективности, "определяя философствующего субъекта тем, что больше его".[313] Основные учения новой философии - картезианство, кантианство и гегельянство - отклонились от этого пути[314]. Задача познания безусловного постепенно заменяется ими на что-то другое. "В картезианстве это другое есть я"[315], единичное я как субстанция. С этим-то, собственно, и борется Соловьев.
Возможно, еще больше света на полемические цели Соловьева бросает следующая его фраза: "Но по какому праву можем мы спрашивать в философии: чье сознание? - тем самым предполагая подлинное присутствие разных кто, которым нужно отдать сознания в частную или общинную собственность? Самый вопрос есть лишь философски-недопустимое выражение догматической уверенности в безотносительном и самотождественном бытии единичных существ".[316] Здесь узнаются маски старых врагов соловьевской публицистики: позитивистского индивидуализма и славянофильской общинности[317]. Соловьев - "феномен религиозной уравновешенности"[318] - по-прежнему видит в этих крайностях серьезную угрозу делу "оправдания истины". Вопрос о сознании как "собственности" был зафиксирован Соловьевым с удивительным историко-философским чутьем. Достаточно указать на импликации этой проблемы, вскрытые Г.Г. Шпетом и поставленные им в связь с тогдашними новейшими философскими течениями.[319] Однако, возложение ответственности за "уклонения от прямого пути" на картезианство, кантианство и гегельянство, и уж во всяком случае - приписывание Декарту "самотождественности единичного существа" следовало бы признать порождениями полемического азарта великого мыслителя.
Список литературы
Соловьев В.С. Теоретическая философия // Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. Т.1. М., 1988.
Соловьев В.С. Оправдание добра // Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. Т.1. М., 1988.
Соловьев В.С. [Словарные статьи] Личность. Индивидуальность. Мэн-де-Биран. Особь. // Философский словарь Владимира Соловьева. Ростов н/Д., 1997.
Безансон А. Извращение добра: Соловьев и Оруэлл. М., 2002.
Гайденко П.П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М., 2001.
Лопатин Л.М. Вопрос о реальном единстве сознания // Лопатин Л.М. Аксиомы философии. Избранные статьи. М., 1996.
Лопатин Л.М. Декарт как основатель нового философского и научного миросозерцания // Лопатин Л.М. Философские характеристики и речи. М., 1995.
Лосев А.Ф. Владимир Соловьев и его время. М., 1990.
Мотрошилова Н.В. Вл. Соловьев и поиски новых парадигм в западной философии последней четверти XIX века // История философии. Учебное пособие для студентов и аспирантов высших учебных заведений. М., 2001.
Соловьев Э.Ю. Философско-правовые идеи В.С. Соловьева и русский "новый либерализм" // История философии. Учебное пособие для студентов и аспирантов высших учебных заведений. М., 2001.
Шпет Г.Г. Сознание и его собственник // Шпет Г.Г. Философские этюды. М., 1994.
Ehlen P. “Impersonalismus” und die “werdende Vernunft der Wahrheit” in Solov'evs Sp?tphilosophie // Studies in East European Thought. Vol. 51. No. 3. September 1999.
Oittinen V. Solov'ёvs Letzte Philosophie - Eine Ann?herung an Kant? // Studies in East European Thought. Vol. 55. No. 2. June 2003.
Swiderski E.M. Vladimir Solov'ёvs “Virtue Epistemology” // Studies in East European Thought. Vol. 51. No. 3. September 1999.
Wenzler L. Die Freiheit und das B?se nach Vladimir Solov'ev. Freiburg/M?nchen, 1978.