Клиний. Ты совершенно прав. С этим надо согласиться.
Афинянин. Зададим себе еще такой вопрос и сами же на него ответим: если бы все вещи тотчас же после своего возникновения остались неподвижными, как это осмеливается утверждать большинство людей, какое движение из перечисленных выше должно было бы необходимо возникнуть среди них первым?
b
Разумеется, то, что движет само себя[2153]. В самом деле: до того времени оно не могло подвергнуться изменению под влиянием другого [предмета], потому что в вещах тогда вовсе не было перемен. Следовательно, первоначало всех видов движений, первым зародившееся среди стоящих вещей и движимых, есть, по нашему признанию, самодвижущееся, наиболее древнее и сильное из всех изменений; а ту вещь, что изменяется под влиянием другой и затем приводит в движение другие вещи, мы признаем вторичной.
Клиний. Сущая правда.
с Афинянин. Раз мы в нашем рассуждении дошли до этого места, ответим вот на что…
Клиний. Да?
Афинянин. Если бы мы увидели зарождение этого первоначала в земляной, водной или огнеобразной среде[2154] – все равно, в чистом ли виде будет эта среда или в смешанном, – как бы мы назвали подобное состояние?
Клиний. Ты меня спрашиваешь, назовем ли мы это жизнью, раз оно само себя движет?
Афинянин. Да.
Клиний. Конечно, жизнью – чем же иным?
Афинянин. Что же, когда мы в чем‑либо замечаем душу, не должно ли согласиться, что это – то же самое, то есть жизнь?
Клиний. Конечно.
d
Афинянин. Запомни же это, ради самого Зевса! Не допустишь ли ты также, что о каждой вещи мы можем мыслить трояко?
Клиний. Что ты имеешь в виду?
Афинянин. Во‑первых, сущность вещи, во‑вторых, определение этой сущности, в‑третьих, ее название. И относительно всего бытия могут быть заданы два вопроса.
Клиний. Какие?
Афинянин. Можно предложить название какой‑либо вещи, а спросить относительно ее определения или же, наоборот, предложить ее определение, а спросить относительно имени. Не правда ли, о чем‑то подобном хотим мы и теперь сказать?
Клиний. О чем же именно?
e
Афинянин. О двучленности всех вещей, а также и числа. Применительно к числу это получает название «четное». Определение же этого названия: «число, делящееся на две равные части».
Клиний. Да.
Афинянин. Вот на это‑то я и хочу указать. Не правда ли, мы обозначаем одно и то же как в том случае, когда у нас спрашивают определение, а мы даем название, так и тогда, когда у нас спрашивают название, а мы даем определение? Ведь мы обозначаем одну и ту же вещь с помощью названия «четный» и посредством определения «число, делящееся на две части».
Клиний. Без сомнения.
896
Афинянин. Каково же определение того, чему имя «душа»? Разве существует другое какое‑либо определение, кроме только что данного: «душа – это движение, способное двигать само себя»[2155]?
Клиний. Как, ты утверждаешь, что «способное двигать само себя» есть определение той самой сущности, которую все мы называем душой?
Афинянин. Да, утверждаю. А если это так, станем ли мы считать, будто требуется еще что‑нибудь для полного доказательства того, что душа есть то же самое, что первое возникновение и движение вещей существующих, бывших и будущих, а равным образом и всего того, что этому противоположно,
b
– коль скоро выяснилось, что она – причина изменения и всяческого движения всех вещей?
Клиний. Нет. Вполне доказано, что душа старше всех вещей, коль скоро она возникла как начало движения.
Афинянин. Не правда ли, движение какого‑либо предмета, вызванное другим предметом и никогда и ни в чем не проявляющееся как движение само по себе, вторично? И какими бы незначительными числами ни измеряли мы продолжительность этого движения, все же оно останется изменением на самом деле неодушевленного тела.
Клиний. Верно.
Афинянин. Значит, мы выразились бы правильно, вполне основательно, всего более согласно с истиной и наиболее совершенно,
c
если бы сказали, что душа возникла у нас раньше тела, тело же – позже и потому оно вторично, так что властвует душа, а тело по своей природе должно находиться у нее в подчинении.
Клиний. Да, это вполне соответствует истине.
Афинянин. Вспомним же то, о чем мы согласились раньше: если окажется, что душа старше тела, то и все относящееся к душе будет старше всего относящегося к телу.
Клиний. Конечно.
Афинянин. Стало быть, нравственные свойства, желания, умозаключения, истинные мнения, заботы и память
d
возникли раньше, чем длина тел, их ширина, толщина и сила, – коль скоро душа возникла раньше тела.
Клиний. Это необходимо так.
Афинянин. Но после этого не нужно ли будет согласиться, что душа – причина блага и зла, прекрасного и постыдного, справедливого и несправедливого и всех других противоположностей, если только мы решим считать ее причиной всего?
Клиний. Как же иначе?
Афинянин. Не следует ли признать, что душа, правящая всем и во всем обитающая, что многообразно движется, управляет также и небом?
e
Клиний. Конечно.
Афинянин. Но одна ли [душа] или многие? Я отвечу за вас: многие. Ибо мы никак не можем предположить менее двух – одной благодетельной и другой, способной совершать противоположное тому, что совершает первая.
Клиний. Ты очень верно сказал.
Афинянин. Прекрасно. Итак, душа правит всем, что есть на небе, на земле и на море, с помощью своих собственных движений, названия которым следующие:
897
желание, усмотрение, забота, совет, правильное и ложное мнение, радость и страдание, отвага и страх, любовь и ненависть. Правит она и с помощью всех родственных этим и первоначальных движений, которые в свою очередь вызывают вторичные движения тел и ведут все к росту либо к уничтожению, к слиянию либо к расщеплению и к сопровождающему все это теплу и холоду, тяжести и легкости, жесткости и мягкости, белизне или черному цвету, к кислоте или сладости.
b
Пользуясь всем этим, душа, восприняв к тому же поистине вечно божественный ум, пестует все и ведет к истине и блаженству. Встретившись же и сойдясь с неразумием, она ведет все в противоположном направлении.
Что же, постановим ли мы, что все это так, или будем пока пребывать в сомнении, не обстоит ли это как‑то иначе?
Клиний. Никоим образом.
Афинянин. Итак, какой род души признаем мы господствующим над небом, землей и всем круговращением: разумный ли и исполненный добродетели или же не обладающий ни тем ни другим? Желаете ли вы, чтобы мы так ответили на этот вопрос…
c
Клиний. Как именно?
Афинянин. Чудак, скажем мы, ведь если путь перемещения неба, со всем на нем существующим, имеет природу, подобную движению, кругообращению и умозаключениям Ума, если то и другое протекает родственным образом, значит, очевидно, дулжно признать, что о космосе в его целом печется лучший род души и ведет его по наилучшему пути.
Клиний. Правильно.
d
Афинянин. Если же [космос] движется неистово и нестройно, то надо признать, что это – дело злой души[2156].
Клиний. И это верно.
Афинянин. Какую же природу имеет движение Ума? Вот на этот вопрос, друзья мои, уже трудно разумно ответить. Поэтому справедливо будет, если я помогу вам в этом.
Клиний. Ты прав.
Афинянин. Подобно тому как те, кто среди бела дня смотрит прямо на Солнце, чувствуют себя так, словно кругом ночь, и мы не скажем, будто можем когда‑либо увидеть Ум смертными очами и достаточно его познать.
e
Безопаснее мы усмотрим это, если станем взирать на образ того, о чем нас спрашивают.
Клиний. Что ты разумеешь?
Афинянин. В качестве такого образа возьмем из десяти перечисленных нами видов движений то, к которому всего более приближается Ум. Я напоминаю вам этот вид и затем вместе с вами отвечу.
Клиний. Так будет всего лучше.
Афинянин. Мы помним, между прочим, как мы установили раньше, что часть предметов движется, другая же часть пребывает в покое.
Клиний. Да.
898
Афинянин. В свою очередь часть движущихся предметов движется на одном месте, другая же часть носится по многим местам.
Клиний. Так.
Афинянин. То из двух этих видов движений, которое совершается на одном месте, по необходимости всегда происходит вокруг какого‑то центра, как некое подражание волчку. Оно‑то, насколько это только возможно, во всех отношениях подобно и всего более близко к кругообращению Ума.
Клиний. Что ты имеешь в виду?
Афинянин. Надеюсь, мы не покажемся плохими творцами словесных образов, если скажем, что оба, и разум, и совершающееся на одном месте движение,
b
движутся наподобие выточенного волчка тождественным образом, на одном и том же месте, вокруг одного и того же [центра], постоянно сохраняя по отношению к одному и тому же одинаковый порядок и строй?
Клиний. Ты сказал очень правильно.
Афинянин. Точно так же разве не было бы сродни всяческому неразумию движение, никогда не совершающееся тождественным образом, в одном и том же месте, вокруг одного и того же, – движение без определенного отношения к одному и тому же [центру], происходящее в беспорядке, без всякой последовательности?
Клиний. Сущая правда, это было бы сродни неразумию.
c
Афинянин. Теперь уже очень легко с точностью сказать, что раз душа производит у нас круговращение всего, то по необходимости надо признать, что попечение о круговом вращении неба и упорядочивание его принадлежит благой душе. Или же злой?