Алкивиад. Мне кажется, да.
Сократ. Что же, выражается это в заботе человека о своих ногах или же о том, что им принадлежит?
Алкивиад. Я не понимаю тебя.
Сократ. Что ты называешь принадлежностью руки? Например, кольцо является принадлежностью пальца или какой‑либо иной части человека?
Алкивиад. Конечно, пальца.
Сократ. И то же самое можно сказать о башмаке в отношении ноги?
Алкивиад. Да.
Сократ. Равно как и о плащах и накидках в отношении остальной части тела?
b
Алкивиад. Да.
Сократ. Но когда мы заботимся о башмаках, мы тем самым заботимся и о ногах?
Алкивиад. Я не очень‑то возьму в толк, Сократ.
Сократ. Как так, Алкивиад? Ты понимаешь, что значит правильно заботиться о чем бы то ни было?
Алкивиад. Да, разумеется.
Сократ. Но ведь ты называешь правильной заботой, когда кто‑то что‑либо улучшает?
Алкивиад. Да.
Сократ. Так какое же искусство делает лучшими башмаки?
Алкивиад. Сапожное.
Сократ. Значит, мы заботимся о башмаках с помощью сапожного искусства?
c
Алкивиад. Да.
Сократ. И о ногах мы заботимся с его помощью? Или же с помощью того искусства, что улучшает ноги?
Алкивиад. Да, с помощью этого последнего.
Сократ. Но ведь то же самое искусство делает лучшим и все остальное тело?
Алкивиад. Мне кажется, да.
Сократ. Разве это делает не искусство гимнастики?
Алкивиад. Именно оно.
Сократ. Значит, с помощью гимнастики мы заботимся о ногах, с помощью же сапожного искусства о том, что ногам принадлежит?
d
Алкивиад. Безусловно.
Сократ. И с помощью гимнастики мы заботимся о руках, а с помощью искусства резьбы – о том, что принадлежит руке?
Алкивиад. Да.
Сократ. Далее, с помощью гимнастики мы заботимся о нашем теле, а с помощью ткачества и других искусств – о том, что ему принадлежит?
Алкивиад. Несомненно.
Сократ. Итак, одно искусство помогает нам заботиться о каждом из нас, другое же – о том, что каждому принадлежит?
Алкивиад. Очевидно.
Сократ. Значит, забота о своих принадлежностях еще не будет заботой о самом себе?
Алкивиад. Ни в коей мере.
Сократ. Следовательно, это разные искусства – то, с помощью которого мы заботимся о себе, и то, с помощью которого заботимся о своих принадлежностях.
Алкивиад. Ясно, что разные.
Сократ. Скажи же, что это за искусство, которое помогает нам заботиться о себе?
Алкивиад. Не знаю…
e
Сократ. Но ведь мы согласились хотя бы, что искусство это улучшает не то, что принадлежит нам, – чем бы это ни было – а нас самих?
Алкивиад. Ты молвишь правду.
Сократ. С другой стороны, знали бы мы, какое искусство улучшает башмаки, если бы не знали, что представляют собою эти последние?
Алкивиад. Это было бы невозможно.
Сократ. Точно так же мы не знали бы, какое искусство улучшает кольца, если бы не знали, что такое кольцо.
Алкивиад. Это верно.
Сократ. Что же? Можем ли мы знать, какое искусство нас улучшает, если не знаем, что мы такое?
129
Алкивиад. Нет, не можем.
Сократ. Легко ли познать самого себя (ведь не первый же встречный начертал это на Пифийском храме![306])? Или, наоборот, это трудно и доступно не всякому?
Алкивиад. Часто мне казалось, Сократ, что это доступно всем, а часто, наоборот, представлялось весьма трудным делом.
Сократ. Но, Алкивиад, легко ли это или нет, с нами происходит следующее: познав самих себя, мы одновременно познаем заботу, в которой нуждаемся, а без такого познания мы никогда этого не поймем.
Алкивиад. Истинно так.
b
Сократ. Послушай же: каким образом могли бы мы отыскать самое «само»?[307] Ведь так мы, быть может, узнали бы, что мы собой представляем, не зная же первого, мы не можем знать и себя.
Алкивиад. Ты прав.
Сократ. Будь же внимателен, ради Зевса! С кем ты сейчас беседуешь? Не со мной ли?
Алкивиад. С тобой.
Сократ. Значит, и я веду беседу с тобой?
Алкивиад. Да.
Сократ. Следовательно, ведущий беседу – это Сократ?
Алкивиад. Несомненно.
Сократ. А слушает Сократа Алкивиад?
Алкивиад. Да.
Сократ. Не с помощью ли речи ведет беседу Сократ?
c
Алкивиад. Само собой разумеется.
Сократ. А беседовать и пользоваться словом, по твоему мнению, это одно и то же?
Алкивиад. Несомненно.
Сократ. Ну а пользующийся чем‑то и то, чем он пользуется, разве не разные вещи?
Алкивиад. Как ты говоришь?!
Сократ. К примеру, сапожник работает резаком, ножом и другими инструментами.
Алкивиад. Да.
Сократ. Значит, тот, кто работает и пользуется резаком, и то, чем работающий пользуется, – это разные вещи?
Алкивиад. Как же иначе?
Сократ. Тогда, следовательно, инструмент, на котором играет кифарист, и сам кифарист – это тоже разные, вещи?
Алкивиад. Да.
d
Сократ. Вот об этом я только что и спрашивал – всегда ли представляются отличными друг от друга тот, кто пользуется чем‑либо, и то, чем он пользуется?
Алкивиад. Всегда.
Сократ. Что же мы скажем о сапожнике: работает он только инструментами или также и руками?
Алкивиад. Также и руками.
Сократ. Значит, и ими он пользуется?
Алкивиад. Да.
Сократ. Но когда он сапожничает, он ведь пользуется и глазами?
Алкивиад. Да.
e
Сократ. Следовательно, сапожник и кифарист – это не то, что руки и глаза, с помощью которых они работают?
Алкивиад. Это очевидно.
Сократ. Но ведь человек пользуется и всем своим телом?
Алкивиад. Несомненно.
Сократ. А ведь мы говорили, что пользующееся чем‑то и то, чем оно пользуется, это разные вещи?
Алкивиад. Да.
Сократ. Значит, человек – это нечто отличное от своего собственного тела?
Алкивиад. Похоже, что да.
Сократ. Что же это такое – человек?
Алкивиад. Не умею сказать.
Сократ. Но, во всяком случае, ты уже знаешь: человек – это то, что пользуется своим телом.
Алкивиад. Да.
130
Сократ. А что иное пользуется телом, как не душа?
Алкивиад. Да, это так.
Сократ. Значит, она им управляет?
Алкивиад. Да.
Сократ. Полагаю, что никто не думает иначе вот о чем…
Алкивиад. О чем же?
Сократ. Человек – не является ли он одной из трех вещей?
Алкивиад. Какие же это вещи?
Сократ. Душа, тело и целое, состоящее из того и другого.
Алкивиад. Это само собой разумеется.
Сократ. Но ведь мы признали человеком то самое, что управляет телом?
b
Алкивиад. Да.
Сократ. Что же, разве тело управляет само собой?
Алкивиад. Ни в коем случае.
Сократ. Мы ведь сказали, что оно управляемо.
Алкивиад. Да.
Сократ. Вряд ли поэтому оно то, что мы ищем.
Алкивиад. Видимо, да.
Сократ. Но, значит, телом управляют совместно душа и тело, и это и есть человек?
Алкивиад. Возможно, конечно.
Сократ. На самом же деле менее всего: если одно из двух, составляющих целое, не участвует в управлении, никоим образом не могут управлять оба вместе.
Алкивиад. Это верно.
c
Сократ. Ну а если ни тело, ни целое, состоящее из тела и души, не есть человек, остается, думаю я, либо считать его ничем, либо, если он все же является чем‑то, заключить, что человек – это душа.
Алкивиад. Безусловно, так.
Сократ. Нужно ли мне с большей ясностью доказать тебе, что именно душа – это человек?[308]
Алкивиад. Нет, клянусь Зевсом, мне кажется, что сказанного достаточно.
Сократ. Даже если доказательство было не вполне безупречным, однако в меру достаточным, этого нам довольно. Безупречно осведомлены мы будем тогда, когда выясним то, что пока опустили из‑за необходимости подробного рассмотрения.
d
Алкивиад. А что это такое?
Сократ. Перед этим было сказано, что прежде всего надо рассмотреть самое «само». Теперь же вместо «самого» как такового мы рассмотрели каждую «самость» – что она собой представляет, – и, быть может, этого нам будет довольно: мы ведь отметили, что в нас нет ничего главнее души.
Алкивиад. Разумеется, нет.
Сократ. Значит, правильным будет считать, что, когда мы общаемся друг с другом и пользуемся при этом речью, это душа говорит с душою?
Алкивиад. Несомненно.
e
Сократ. В этом и заключалось значение того, что я сказал несколько раньше: когда Сократ беседует с Алкивиадом, пользуясь речью, он обращается со своими речами не к лицу Алкивиада, как можно было бы думать, но к самому Алкивиаду, то есть к его душе.
Алкивиад. Я с этим согласен.
Сократ. Следовательно, тот, кто велит нам познать самих себя, приказывает познать свою душу.
131
Алкивиад. По‑видимому.
Сократ. Значит, тот, кому известно что‑либо о частях своего тела, знает то, что ему принадлежит, но не самого себя.
Алкивиад. Это так.
Сократ. Следовательно, ни один врач не знает себя как врача, и ни один учитель гимнастики не знает себя как такового.
Алкивиад. Видимо, нет.
Сократ. Значит, далеко до того, чтобы земледельцы и другие ремесленники знали самих себя; вдобавок они, по‑видимому, не знают и своих собственных свойств, но понимают лишь то, что более отдаленно относится к их ремеслу. Они разбираются только в том, что имеет отношение к телу и помогает за ним ухаживать.
b
Алкивиад. Ты прав.
Сократ. Если же рассудительность заключается в познании самого себя, то никто из них не разумеет этого искусства.
Алкивиад. Видимо, нет.