Протарх. Отчего же не сказать?
Сократ. А если бы он вслед за тем ответил себе, что это человек, разве не наугад сказал бы он так?
Протарх. Конечно, наугад.
Сократ. Подойдя же поближе, он, может быть, сказал бы, что видимое им есть изваяние, поставленное какими‑нибудь пастухами?[1264]
Протарх. Весьма возможно.
e
Сократ. А если бы кто‑нибудь был возле такого человека и слова, сказанные самому себе, этот человек обратил бы теперь к присутствующему, то разве то, что мы прежде называли мнением, не стало бы речью?
Протарх. Как же иначе?
Сократ. А ведь когда ему случается наедине с самим собою размышлять об этом, то в иных случаях он проводит в таких размышлениях продолжительное время.
Протарх. Совершенно верно.
Сократ. Так как же? Думаешь ли ты относительно этого то же, что и я?
Протарх. Что именно?
Сократ. Мне представляется, что наша душа походит тогда на своего рода книгу[1265].
39
Протарх. Как так?
Сократ. Память, направленная на то же, на что направлены ощущения, и связанные с этими ощущениями впечатления кажутся мне как бы записывающими в нашей душе соответствующие речи. И когда такое впечатление записывает правильно, то от этого у нас получаются истинное мнение и истинные речи; когда же этот наш писец сделает ложную запись, получаются речи, противоположные истине.
b
Протарх. Я с этим совершенно согласен и принимаю сказанное.
Сократ. Допусти же, что в наших душах в то же самое время обретается и другой мастер.
Протарх. Какой?
Сократ. Живописец, который вслед за писцом чертит в душе образы[1266] названного.
Протарх. А каким образом и когда приступает к работе этот живописец?
Сократ. Когда кто‑нибудь, отделив от зрения или какого‑либо другого ощущения то, что тогда мнится и о чем говорится, как бы созерцает в самом себе образы мнящегося и выраженного речью. Или этого не бывает с нами?
c
Протарх. Очень часто бывает.
Сократ. Не бывают ли в таком случае образы истинных мнений и речей истинными, а ложных – ложными?
Протарх. Конечно.
Сократ. Если сказанное нами правильно, то рассмотрим еще следующее…
Протарх. Что именно?
Сократ. Нам приходится испытывать такие состояния лишь относительно настоящего и прошедшего, а относительно будущего не приходится?
Протарх. Нет, одинаково приходится испытывать это относительно всех времен.
d
Сократ. Но разве мы не сказали раньше, что душевные удовольствия и страдания предваряют телесные, так что мы заранее радуемся и заранее скорбим о том, что должно случиться в будущем?
Протарх. Совершенно верно.
Сократ. Разве, далее, возникающие в нас, согласно только что сделанному предположению, письмена и рисунки относятся только к прошедшему и настоящему временам, к будущему же не относятся?
e
Протарх. Очень даже относятся.
Сократ. Не потому ли говоришь ты «очень», что всё это – надежды, относящиеся к последующему времени, а мы в течение всей жизни исполнены надежд?
Протарх. Без сомнения, поэтому.
Сократ. Ответь мне теперь еще на следующий вопрос.
Протарх. На какой?
Сократ. Человек, справедливый и во всех отношениях хороший будет угоден богам?
Протарх. Как же иначе?
40
Сократ. А человек несправедливый и во всех отношениях дурной будет, напротив, неугоден?
Протарх. Конечно.
Сократ. Но всякий человек, как мы только что сказали, преисполнен надежд. Не правда ли?
Протарх. Как же иначе?
Сократ. Значит, в каждом из нас есть речи, которые мы называем надеждами?
Протарх. Да.
Сократ. А также написанные живописцем картины. Иной нередко видит у себя изобилие золота и испытывает от этого большое удовольствие: ему очень приятно видеть себя участником этой картины.
b
Протарх. Еще бы нет!
Сократ. Что же? Сказать ли нам, что у хороших людей большей частью запечатлеваются истинные письмена, ибо хорошие люди угодны богам, у дурных же – как раз противоположные? Как по‑твоему?
Протарх. Нужно сказать именно так.
Сократ. Значит, и в дурных людях также нарисованы картины удовольствий, но только удовольствия эти, надо полагать, ложные.
Протарх. Как же иначе?
c
Сократ. Стало быть, дурные люди большей частью наслаждаются ложными удовольствиями, хорошие же – истинными.
Протарх. То, что ты говоришь, совершенно необходимо.
Сократ. Таким образом, согласно этим нашим рассуждениям, в душах людей есть ложные удовольствия и такие же страдания – смешная пародия на истинные.
Протарх. Да, это есть.
Сократ. Итак, тот, кто обычно мнит, мнит всегда на самом деле, хотя иногда мнит то, чего нет, не было и не будет.
d
Протарх. Совершенно верно.
Сократ. Это, думается мне, и порождает в таких случаях ложное мнение и заставляет мнить ложно. Не так ли?
Протарх. Так.
Сократ. Что же? Не должны ли мы приписать страданиям и удовольствиям свойство, соответствующее упомянутому свойству мнений?
Протарх. Как это?
Сократ. Так, что в действительности радость испытывает всегда даже тот человек, который обычно радуется попусту, иногда без всякого отношения к тому, что есть и было, и который часто – пожалуй, чаще всего – радуется тому, чего вообще никогда не будет.
e
Протарх. Да, Сократ, так непременно бывает.
Сократ. Не применимо ли то же самое рассуждение к страхам, к вспышкам гнева и ко всему подобному, то есть нельзя ли сказать, что все это бывает иногда ложным?
Протарх. Совершенно верно.
Сократ. Далее: можем ли мы сказать, что дурные мнения, а также хорошие возникают иначе, чем ложные?
Протарх. Нет, они возникают так же.
Сократ. По‑моему, и удовольствия мы считаем дурными по тем же причинам, по каким они бывают ложными.
41
Протарх. Нет, Сократ, дело обстоит как раз наоборот. Ведь страдания и удовольствия считаются дурными отнюдь не из‑за их ложности, но из‑за того, что их сопровождает другая, большая и многообразная порочность.
Сократ. О дурных удовольствиях и об удовольствиях, ставших дурными из‑за порочности, мы скажем немного позже, если сочтем нужным. Теперь же следует говорить о ложных удовольствиях, которые во множестве и часто бывают и возникают в нас иным образом. Может быть, это будет полезно нам для наших решений.
b
Протарх. Да, если только удовольствия эти есть.
Сократ. Они есть, Протарх, по моему по крайней мере мнению. Пока, однако, это положение сохраняет для нас силу, нельзя, конечно, оставить его неразобранным.
Протарх. Прекрасно.
Сократ. Станем же вокруг этого рассуждения, словно борцы!
Протарх. Давайте.
Сократ. Если помнишь, немного раньше мы сказали, что наше тело, когда у нас бывают так называемые вожделения, охвачено известными чувствами отдельно от души и помимо нее.
c
Протарх. Помню, это действительно было сказано.
Сократ. И то, что стремится к состояниям, противоположным состояниям тела, – это душа, а то, что доставляет страдание или какое‑либо удовольствие, связанное с претерпеванием страдания, – тело. Не правда ли?
Протарх. Да, это так.
Сократ. Сообрази же, что вытекает отсюда.
Протарх. Скажи, что?
Сократ. Если это так, то выходит, что страдания и удовольствия существуют у нас совместно и в одно и то же время возникают ощущения этих взаимно противоположных состояний, как только что обнаружилось.
Протарх. Очевидно.
d
Сократ. А не сказали ли мы также и не согласились ли уже раньше вот относительно чего…
Протарх. А именно?
Сократ. Что оба этих состояния, страдание и удовольствие, заключают в себе увеличение и уменьшение и относятся к беспредельному?
Протарх. Да, это было сказано. Так что же?
Сократ. Но нет ли какого‑либо средства правильно судить об этом?
Протарх. Какое именно и как?
e
Сократ. Так, что мы желаем судить об [удовольствии и страдании], пытаясь во всех подобного рода случаях распознать, какое из этих состояний больше по отношению к другому и какое меньше, какое дано в большей мере и какое сильнее: страдание по отношению к удовольствию, страдание – к страданию и удовольствие – к удовольствию.
Протарх. Да, это верно, и мы желаем судить именно так.
42
Сократ. Что же? Если говорить о зрении, то величина предметов зависит от расстояния, что затемняет истину и обусловливает ложность мнений; разве не то же самое происходит со страданиями и с удовольствиями?
Протарх. В еще большей степени, Сократ.
Сократ. А ведь немного прежде у нас получилось противоположное.
Протарх. Что ты имеешь в виду?
Сократ. Тогда ложные и истинные мнения при своем возникновении сообщали страданиям и удовольствиям свои свойства.
b
Протарх. Совершенно верно.
Сократ. Теперь же оказывается, что удовольствия и страдания меняются от созерцания издали или вблизи[1267], а также от взаимного сопоставления: удовольствия кажутся большими и более сильными по сравнению с горестями, а горести, наоборот, по сравнению с удовольствиями усиливаются.
Протарх. Так необходимо должно быть на основании сказанного.
Сократ. Стало быть, ты отсечешь величину, на которую каждое из этих состояний кажется больше или меньше, чем есть на самом деле, – эту кажущуюся, а не действительную величину – и не скажешь, что она – правильная видимость, а также никогда не посмеешь приходящуюся на нее часть удовольствия и страдания назвать правильной и истинной.