Парменид. А потому, что тогда оно находилось бы в другом месте таким же образом, как в том же самом.
Аристотель. Совершенно верно.
Парменид. Но для единого невозможно находиться ни в себе самом, ни в другом.
Аристотель. Невозможно.
Парменид. Следовательно, единое никогда не бывает в том же самом.
b
Аристотель. По‑видимому, не бывает.
Парменид. Но что никогда не бывает в том же самом, то не покоится и не стоит на месте.
Аристотель. Да, это невозможно.
Парменид. Таким образом, оказывается, что единое и не стоит на месте, и не движется.
Аристотель. По‑видимому, так.
Парменид. Далее, оно не может быть тождественным ни иному, ни самому себе и, с другой стороны, отличным от себя самого или от иного.
Аристотель. Как это?
Парменид. Будучи отличным от себя самого, оно, конечно, было бы отлично от единого и не было бы единым.
Аристотель. Верно.
c
Парменид. А будучи тождественно иному, оно было бы этим последним и не было бы самим собой, так что и в этом случае оно было бы не тем, что оно есть, – единым, но чем‑то отличным от единого.
Аристотель. Да, именно.
Парменид. Итак, оно не будет тождественным иному или отличным от себя самого.
Аристотель. Не будет.
Парменид. Но оно не будет также отличным от иного, пока оно остается единым, ибо не подобает единому быть отличным от чего бы то ни было: это свойственно только иному, и ничему больше.
Аристотель. Правильно.
Парменид. Таким образом, единое благодаря тому, что оно едино, не может быть иным. Или, по‑твоему, не так?
Аристотель. Именно так.
Парменид. Но если оно не может быть иным из‑за своего единства, то оно не будет иным и из‑за себя самого, а если оно не может быть иным из‑за себя самого, то само оно, никак не будучи иным, не будет и от чего бы то ни было отличным.
d
Аристотель. Правильно.
Парменид. Однако оно не будет и тождественно самому себе.
Аристотель. Почему же?
Парменид. Разве природа единого та же, что и природа тождественного?
Аристотель. А разве нет?
Парменид. Ведь когда нечто становится тождественным чему‑либо, оно не становится единым.
Аристотель. Чем же тогда оно становится?
Парменид. Становясь тождественным многому, оно неизбежно становится многим, а не одним.
Аристотель. Правда.
Парменид. Но если бы единое и тождественно ничем не отличались, то всякий раз, как что‑либо становилось бы тождественным, оно делалось бы единым и, становясь единым, делалось бы тождественным.
Аристотель. Совершенно верно.
e
Парменид. Следовательно, если единое будет тождественно самому себе, то оно не будет единым с самим собой и, таким образом, будучи единым, не будет единым. Но это, конечно, невозможно, а следовательно, единое но может быть ни отлично от иного, ни тождественно самому себе.
Аристотель. Да, не может.
Парменид. Итак, единое не может быть иным или тождественным ни самому себе, ни иному.
Аристотель. Конечно, не может.
Парменид. Далее, оно не будет ни подобным, ни неподобным чему‑либо – ни себе самому, ни иному.
Аристотель. Почему?
Парменид. Потому что подобное – это то, чему в некоторой степени свойственно тождественное.
Аристотель. Да.
Парменид. Но оказалось, что тождественное по природе своей чуждо единому.
Аристотель. Да, оказалось.
140
Парменид. Далее, если бы единое обладало какими‑либо свойствами, кроме того чтобы быть единым, то оно обладало бы свойством быть большим, чем один, что невозможно.
Аристотель. Да.
Парменид. Следовательно, единое вовсе не допускает тождественности – ни другому, ни самому себе.
Аристотель. Очевидно, нет.
Парменид. Значит, оно не может быть и подобно ни другому, ни себе самому.
Аристотель. Выходит, так.
Парменид. С другой стороны, единое не обладает свойством быть иным, ибо и в таком случае оно обладало бы свойством быть большим, чем одно.
Аристотель. Да, большим.
Парменид. Но то, что обладает свойством быть отличным от самого себя или от другого, неподобно как себе самому, так и другому, коль скоро подобно то, чему свойственна тождественность.
b
Аристотель. Правильно.
Парменид. Единое же, вовсе не обладая, как выяснилось, свойством быть отличным, никак не может быть неподобным ни себе самому, ни иному.
Аристотель. Конечно, не может.
Парменид. Следовательно, единое не может быть ни подобным, ни неподобным ни себе самому, ни иному.
Аристотель. Очевидно, нет.
Парменид. Далее, будучи таким, оно не будет ни равным, ни неравным ни себе самому, ни другому.
Аристотель. Почему так?
Парменид. Будучи равным, оно будет иметь столько же мер, сколько то, чему оно равно.
Аристотель. Да.
c
Парменид. А будучи больше или меньше тех величин, с которыми оно соизмеримо, оно по сравнению с меньшими будет содержать больше мер, а по сравнению с большими – меньше.
Аристотель. Да.
Парменид. А по отношению к величинам, с которыми оно не сопоставимо, оно не будет иметь ни меньше, ни больше мер.
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Но разве возможно, чтобы непричастное тождественному было одной и той же меры ила имело что‑либо тождественное другому?
Аристотель. Невозможно.
Парменид. А что не одной и той же меры, то не может быть равно ни себе самому, ни другому.
Аристотель. Как видно, нет.
d
Парменид. Но, заключая в себе большее или меньшее число мер, оно состояло бы из стольких частей, сколько содержит мер, и, таким образом, опять не было бы единым, но было бы числом, равным числу содержащихся в нем мер.
Аристотель. Правильно.
Парменид. А если бы оно содержало всего одну меру, то было бы равно этой мере; но ведь выяснилось, что ему невозможно быть чему‑либо равным.
Аристотель. Да, это выяснилось,
Парменид. Итак, не будучи причастно ни одной мере, ни многим, ни немногим и будучи вовсе непричастно тождественному, единое, очевидно, никогда не будет равным ни себе, ни другому, а также не будет больше или меньше себя или иного.
Аристотель. Совершенно верно.
e
Парменид. Теперь вот что. Представляется ли возможным, чтобы единое было старше или моложе или одинакового возраста с чем‑либо?
Аристотель. Почему бы и нет?
Парменид. А потому, что, будучи одинакового возраста с самим собой или с другим, оно будет причастно равенству во времени и подобию; а мы уже говорили, что единое не причастно ни подобию, ни равенству.
Аристотель. Да, мы это говорили.
Парменид. Далее, мы говорили также, что оно непричастно неподобию и неравенству.
Аристотель. Совершенно верно.
141
Парменид. Но будучи таковым, может ли единое быть старше или моложе чего‑либо или иметь с чем‑либо одинаковый возраст?
Аристотель. Никоим образом.
Парменид. Следовательно, единое не может быть моложе, старше или одинакового возраста ни с самим собой, ни с другим.
Аристотель. Очевидно, нет.
Парменид. Но если единое таково, то может ли оно вообще существовать во времени? Ведь необходимо, чтобы существующее во времени постоянно становилось старше самого себя?
Аристотель. Да, необходимо.
Парменид. А старшее не есть ли всегда старшее по отношению к младшему?
Аристотель. Как же иначе?
b
Парменид. Значит, то, что становится старше себя, становится вместе с тем и моложе себя, Коль скоро в нем будет то, старше чего оно становится.
Аристотель. Что это ты говоришь?
Парменид. А вот что. Если что‑нибудь уже отлично от иного, оно не может становиться отличным от него, поскольку таковым уже является: если что‑нибудь было или будет отличным от иного, значит, оно уже стало или станет таковым; но если что‑нибудь становится отличным от иного, то, значит, таковым оно не является в настоящем, не будет в будущем и не было в прошлом, оно только становится отличным, и не иначе.
Аристотель. Да, это необходимо.
c
Парменид. А старшее есть нечто отличное от младшего, а не от чего‑либо другого.
Аристотель. Да.
Парменид. Следовательно, то, что становится старше самого себя, должно неизбежно становиться вместе с тем и моложе себя.
Аристотель. Выходит, так.
Парменид. С другой стороны, по времени оно, конечно, не бывает ни продолжительнее, ни короче самого себя, но становится и есть, было и будет в течение равного себе времени.
Аристотель. Да, и это необходимо.
Парменид. А следовательно, оказывается необходимым, чтобы все, что существует во времени и причастно ему, имело один и тот же возраст с самим собой и вместе с тем становилось старше и моложе себя.
d
Аристотель. По‑видимому.
Парменид. Но единому не свойственно ни одно подобное состояние.
Аристотель. Да, не свойственно.
Парменид. Следовательно, единое не причастно времени и не существует ни в каком времени.
Аристотель. Действительно, не существует; по крайней мере, так показывает наше рассуждение.
Парменид. Что же далее? Не представляется ли, что слова «было», «стало», «становилось» означают причастность уже прошедшему времени?
Аристотель. Конечно.
e
Парменид. Далее, слова «будет», «будет становиться», «станет» не указывают ли на причастность времени, которое еще только должно наступить?
Аристотель. Да.
Парменид. А слова «есть», «становится» на причастность настоящему времени?
Аристотель. Именно так.
Парменид. Следовательно, если единое никак не причастно никакому времени, то оно не стало, не становилось и не было прежде, оно не настало, не настает и не есть теперь и, наконец, оно не будет становиться, не станет и не будет впоследствии.