Теэтет. Ничего не могу возразить.
Сократ. Следовательно, мы не согласились бы, если бы кто‑нибудь утверждал, что слог познаваем и выразим, а буква – наоборот?
Теэтет. Нет, если мы будем верны нашему рассуждению.
206
Сократ. А с другой стороны? Не примешь ли ты скорее противоположное утверждение, правоту которого ты мог осознать, обучаясь грамоте?
Теэтет. Какое именно?
Сократ. Ведь, обучаясь, ты только и делал, что старался различить каждую букву самое по себе на взгляд и на слух, чтобы при чтении и письме тебя не затрудняло их расположение?
Теэтет. Ты говоришь сущую правду.
Сократ. А в совершенстве обучиться у кифариста разве не значило для тебя уметь следить за каждым звуком и определять, от какой струны он исходит?
b
А что звуки – буквы музыки, это всякий согласится повторить.
Теэтет. Не иначе.
Сократ. И если бы на основании постигнутых нами букв и слогов нужно было судить о прочих, то мы сказали бы, что род букв дает гораздо более ясное познание и более основательное, чем слоги, и позволяет достичь совершенства в любом виде учения. И если бы кто‑то утверждал, что слог познаваем, а буква по своей природе непознаваема, то мы подумали бы, что он волей‑неволей впадает в детство.
Теэтет. Несомненно.
c
Сократ. Здесь, мне кажется, можно было бы привести и другие доказательства. Но как бы нам не забыть об исходном утверждении. Рассмотрим, что это, собственно, значит: объяснение вместе с истинным мнением оказывается совершенным знанием.
Теэтет. Это следует рассмотреть.
Сократ. Скажи, чту можно было бы подразумевать под объяснением? Сдается мне, что речь идет об одном из трех.
Теэтет. Из каких же трех?
d
Сократ. Первое, пожалуй, вот что: [объяснять – значит] выражать свою мысль звуками с помощью глаголов и имен, причем мнение как в зеркале или в воде отражается в потоке, изливающемся из уст. Или объяснение представляется тебе иначе?
Теэтет. Мне – так. По крайней мере, про действующего так мы говорим: он объясняет.
Сократ. Значит, всякий может это делать быстрее или медленнее – показывать, что он мнит по поводу каждой вещи, коль скоро он не глух и не нем от рождения. Таким образом, сколько людей ни имеет правильное
e
мнение, все они обнаруживают это посредством объяснения, и ни у кого еще правильное мнение не возникло помимо знания.
Теэтет. Ты прав.
Сократ. Не будем же легкомысленно осуждать того, кто предложил рассматривать знание так, как мы теперь это делаем, за то, что он будто бы ничего не сказал. Ведь может статься, он имел в виду совсем не это, но то, что на вопрос о каждой вещи можно дать ответ при помощи начал.
207
Теэтет. Что ты имеешь в виду, Сократ?
Сократ. Например, Гесиод говорит, что в повозке сто деревянных частей[1150]. Я не в состоянии их назвать, да и ты, я думаю, тоже. Но достаточно и того, если на вопрос, что такое повозка, мы сможем назвать колеса, оси, кузов, поручни, ярмо.
Теэтет. Вполне достаточно.
b
Сократ. А может быть, он нашел бы нас смешными, если бы на вопрос о твоем имени мы стали выговаривать его по складам и, хотя мы имеем о нем верное представление и произношение, сочли бы себя знатоками грамматики, располагающими грамматически точным объяснением имени Теэтета. Ведь нельзя говорить о чем‑либо со знанием дела, прежде чем не определишь каждую вещь при помощи начал, имея при этом истинное мнение, как это было уже сказано раньше.
Теэтет. Да, это было сказано.
c
Сократ. Так и о повозке мы имеем правильное мнение, но лишь тот, кто способен уяснить ее сущность с помощью ста частей, присоединивши [к мнению] и это умение, присоединяет к истинному мнению объяснение и вместо имеющего мнение становится искусным знатоком сущности повозки, определив целое с помощью начал.
Теэтет. И ты находишь это благом, Сократ?
Сократ. Только если и ты так находишь, мой друг, и если ты допускаешь, что описание каждой вещи с помощью начал [букв] и есть ее объяснение, а описание по слогам или еще бульшими частями – отсутствие такового. Но подтверди это, чтобы мы вместе подвергли это рассмотрению.
d
Теэтет. Я охотно это допускаю.
Сократ. Считаешь ли ты кого‑либо знатоком чего‑то, если он одно и то же относит то к одному, то к другому или если об одном и том же он имеет то одно, то другое мнение?
Теэтет. Клянусь Зевсом, я – нет.
Сократ. А не припоминаешь ли ты, с чего ты и другие начинали изучение букв?
Теэтет. Ты имеешь в виду, что к одному и тому же слогу мы относили то одну, то другую букву или одну и ту же букву ставили то в подобающий, а то и в иной слог?
e
Сократ. Я имею в виду это.
Теэтет. Нет, клянусь Зевсом, я этого не забыл и не считаю знатоками тех, кто так поступает.
Сократ. Но что же? Если в одно и то же время кто‑нибудь, письменно изображая имя «Теэтет» (Θεαίτητος), подумает, что следует написать тету (Θ) и эпсилон (ε), и так и напишет, а с другой стороны, принимаясь писать имя «Феодор» (Θεόδωρος), напишет тау (Т) и эпсилон (ε), подумав, что так и следует, скажем ли мы, что он знает первый слог ваших имен?
208
Теэтет. Но мы только что согласились, что поступающий так не знаток.
Сократ. А что мешает ему так же поступить со вторым и с третьим и с четвертым слогом?
Теэтет. Ничто.
b
Сократ. Значит, у него бывает правильное мнение в соединении с побуквенным описанием, когда он пишет имя Теэтет по порядку?
Теэтет. Ясно же.
Сократ. Значит, еще не будучи знатоком, он уже ь имеет правильное мнение, как мы говорим.
Теэтет. Да.
Сократ. И вместе с правильным мнением он имеет объяснение, поскольку он применял побуквенное описание, а этот путь мы и назвали объяснением.
Теэтет. Правда.
Сократ. Выходит, бывает правильное мнение с объяснением, которое нельзя назвать знанием.
Теэтет. Боюсь, что да.
Сократ. Как видно, мы обогатились еще одним сном, считая, что располагаем наиболее истинным объяснением знания. Или не будем винить себя раньше времени?
c
Может быть, его нужно определять не так, а с помощью третьего способа: ведь мы говорили, что только один из трех способов имел в виду тот, кто определил знание как правильное мнение с объяснением.
Теэтет. Ты прав. Действительно, один способ еще остался. Первый был как бы изображением мысли в звуке, второй – недавно разобранный способ перехода от начал к целому, а что же третье? Как ты скажешь?
Сократ. Как сказали бы многие: [объяснять] – значит иметь какой‑либо знак, по которому искомую вещь можно было бы отличить от всего остального.
Теэтет. Можешь ты мне дать пример [объяснения] какой‑либо вещи?
d
Сократ. Например, если угодно, о Солнце достаточно будет, по‑моему, сказать, что оно самое яркое из всего, что движется в небе вокруг Земли.
Теэтет. Разумеется.
Сократ. Подумай же, ради чего это сказано. Не о том ли мы только что толковали, что, если подметить отличительный признак отдельной вещи – чем она отличается от прочих вещей, – тем самым, как говорят некоторые, можно найти объяснение этой вещи? А пока ты касаешься только общего, у тебя будет объяснение лишь того, что обще вещам.
e
Теэтет. Понимаю. И мне кажется, что прекрасно назвать это объяснением.
Сократ. Кто соединяет с правильным мнением отличительный признак вещи, тот и окажется знатоком того, о чем он прежде имел лишь мнение.
Теэтет. Так мы и скажем.
Сократ. И вот теперь, когда я оказался уже совсем близко, словно перед картиной того, о чем я толковал, я не понимаю ни капли. А издали мне казалось, будто я рассуждал не без толку.
Теэтет. В чем же дело?
209
Сократ. Скажу, если смогу. Если я имею правильное мнение о тебе, то, присоединив к нему еще касающееся тебя объяснение, я узнаю тебя, если же нет – останусь с одним только мнением.
Теэтет. Да.
Сократ. Объяснение же было истолкованием твоего отличительного признака?
Теэтет. Так.
Сократ. Когда же я всего лишь имел мнение, я не схватывал мыслью ничего из того, чем ты отличаешься от других?
Теэтет. Видимо, нет.
Сократ. Значит, я мыслил что‑то общее, что тебе присуще ничуть не больше, чем кому‑то другому?
b
Теэтет. Безусловно.
Сократ. Так скажи, ради Зевса, чем же больше в таком случае я имел мнение о тебе, нежели о ком‑то другом? Предположи, что я мыслил, что существует вот этот Теэтет, который есть человек, с носом, глазами, ртом и прочими членами тела. Разве такая мысль заставила бы меня мыслить Теэтета скорее, чем Феодора или – по пословице – последнего из мисийцев[1151]?
Теэтет. А как же быть?
c
Сократ. Но если я мыслю не только имеющего нос и глаза, но курносого и с глазами навыкате, то больше ли я мыслю тебя, нежели себя самого и всех в таком же роде?
Теэтет. Ничуть.
Сократ. И не прежде, думаю я, составится у меня мнение о Теэтете, чем когда эта твоя курносость даст мне какой‑то отличительный признак в сравнении с любой другой, какую я видел, курносостью, и так же обстоит со всеми остальными твоими членами: если я завтра тебя встречу, этот отличительный признак напомнит мне тебя и внушит мне правильное о тебе мнение.
d
Теэтет. Ты совершенно прав.
Сократ. Значит, правильное мнение о каждой вещи касается и отличительного признака?
Теэтет. Очевидно.
Сократ. Тогда что бы еще могло значить это присоединение объяснения к правильному мнению? Ведь крайне смешным оказывается наставление, предписывающее примыслить, чем что‑то отличается от прочего.
Теэтет. Почему?
Сократ. Потому что оно наказывает нам составить себе правильное мнение [о вещах], – чем они отличаются от других вещей, в то время как мы уже имеем правильное мнение о них на основе отличия их от других,