Если животное "информирует" с помощью собственного организма и продуктов его жизнедеятельности, то человек впервые стал использовать для передачи опыта предметы внешней ему природы. Но такое возможно лишь там, где окружающая природа - мое "неорганическое тело". И как раз эта особенность способа трансляции человеческого опыта стала решающим аргументом у сторонников изофункционализма.
Радикальным аргументом сторонников изофункционализма в пользу "мышления" машины является то, что в качестве цифрового компьютера можно использовать любой регулярный процесс. В книге Сёрла "Открывая сознание заново" приводятся доводы П.Н.Джонсона-Лэирда в пользу того, что аналог цифрового компьютера может быть сооружен из костяшек и прутков, а также из водопроводных труб, если из них капает вода[501]. Сёрл приводит примеры З.В.Пилишина, предлагающего делать компьютеры из клюющей стаи голубей, и Н.Блока, полагающего, что тот же принцип можно реализовать с помощью кошек, мышек и кусочков сыра[502].
Сёрл остроумно заявляет о том, что для передачи сообщений посредством таких систем, нам может не хватить голубей и кошек. Тем не менее, кодировать и передавать нужные человеку сведения можно самыми разными способами. Другое дело, насколько эффективен будет такой компьютер?
В споре Сёрла с Джонсон-Лэирдом, Блоком, Пилишиным и др. по большому счету "оба неправы". Ведь проблема не в том, каково будет "устройство" компьютера, а в том, кому и что будут "сообщать" такие действия. Кошки и голуби сами по себе не "организуются" в компьютер. За их спиной всегда стоит человек, использующий их движения как средство. Есть существенная разница между матросом, передающим информацию с помощью флажков, и голубями, передающими нечто поеданием зерен. Первый понимает, что делает, а последние - нет. Вот где главный аргумент против концепции "сильного искусственного интеллекта". В конце концов, посылать сообщения можно, захлопывая форточку с определенной периодичностью. Но ни форточка, ни голуби, ни компьютер не мыслят, хотя их действия могут быть внешне разумно организованы. Все они средства в руках человека, который является единственным известным нам мыслящим субъектом.
Мышление невозможно без способности понимать смыслы сообщений. А понять смысл - это создать деятельный идеальный образ на основе знакового сообщения. Такой деятельный образ - знание, а сообщение - только его необходимая материальная основа. И до деятельного "перевода" таких сообщений в идеальный образ, мышления нет нигде, ни в процессоре, ни в мозгу профессора.
Решать проблему "искусственного интеллекта" нельзя вне соотношения материального и идеального. Тем более, что, несмотря на скорость "работы" и огромную "память", компьютеры до сих пор не обрели ни мышления, ни души. В Сети уже представлен весь опыт человечества - философия, наука и искусство. Но компьютер, "владея" всем этим, не только не сравнялся с человеком, наоборот, человек стал мерить себя компьютерной меркой.
Суть указанного парадокса в том, что появление информационных систем - это не только результат технического прогресса. Это изобретение возникло в русле приспособления самого человека к функционированию техники. В индустриальном обществе наиболее "эффективно" то знание, которое обрело анонимную и абстрактную форму. И информация - это и есть то, что остается от человеческих знаний и опыта за вычетом их идеального смысла. Информация - это уже формализованное сообщение, содержание которого потому и можно высчитывать в мегабайтах. И в таком виде оно доступно для "переработки" машине.
Иначе говоря, в основе использования персональных компьютеров лежат два разнонаправленных процесса: редуцирование знакового сообщения, например, стихотворения, до состояния информации, и продуцирование на его основе идеального образа. Без редуцирования сообщение нельзя передать по электрическим цепям. Без продуцирования сообщение не может стать фактом нашего сознания. Но то и другое возможно только в мире культуры, где человек не только познает мир, транслирует свой опыт, но и способен трансформировать этот опыт в анонимную, количественную информацию.
Что касается своеобразия теперешнего момента, то современный человек радостно меряет себя и мир "информационной" меркой, освобождая тем самым свои мысли и поступки от идеального содержания. Информационный миф стал "новым словом" отчужденного состояния культуры. Ведь там, где, подобно Сёрлу, провозглашают, что "животные мыслят", мышление уже редуцировано до "переработки информации". Будучи лингвистом, Сёрл решает проблему языка не в свете материального знака и идеального значения, а на почве нейрофизиологии и когнитивной науки. И это внушает не гордость, а разочарование.