Но равенство трактуется Соловьевым не в формально-юридическом, а в нравственно-содержательном смысле, а именно – в нравственно-справедливом значении. Имея в виду справедливое равенство, он подчеркивает: "Справедли-вость есть, несомненно, понятие нравственного порядка"[23]. С подобной этизацией справедливости связано и присущее позиции Соловьева смешение права и нравственности, понимание права как нравственного явления: "право есть низший предел, или некоторый минимум, нравственности, равно для всех обязательный"[24]. Такая характеристика содержится и в "Оправдании добра": "право есть низший предел или определенный минимум нравственности"[25].
В целом определение права в его отношении к нравственности у него звучит так: "Право есть принудительное требование реализации определенного мини-мального добра, или порядка, не допускающего известных проявлений зла"[26].
Таким образом, право, согласно Соловьеву, – это выражение принудительной нравственной справедливости.
Как "воплощенное право"[27] и правовую организацию общественного целого, заключающую в себе полноту положительного права и единую верховную власть, трактует Соловьев государство. Речь у него идет о "правовом государстве"[28] с 3 властями – законодательной, исполнительной и судебной.
В контексте христианских идеалов нравственной солидарности человечества Соловьев подчеркивает "нравственную необходимость государства" и определяет его "как собирательно-организованную жалость"[29]. Связь права с нравственностью, замечает Соловьев, дает возможность говорить и о "христианском государстве" и в этой связи также и о прогрессивной задаче государства, состоящей в том, чтобы государство "как можно вернее и шире обеспечивало внешние условия для достойного существования и совершенствования людей"[30].
Таким образом, у Соловьева речь по существу идет не только о правовом, но и о социальном государстве (в его христианско-нравственной трактовке).
глава 5. Бердяев Н.А.
В центре творчества Н.А.Бердяева (1874-1948), одного из крупных русских религиозных философов ХХв., стояла проблема свободы. Он называл себя "сыном свободы" и подчеркивал: "Я основал свое дело на свободе"[31].
В своем персоналистическом учении о свободе человека Бердяев отличает личность от индивида. Индивид есть категория натуралистическая, биологическая, социологическая, несвободная, а личность – категория духовная, свободная. "Личность, – подчеркивал Бердяев, – есть свобода и независимость человека в отношении к природе, к обществу, к государству"[32].
Объективный, исторически данный мир рабства и несвободы (общество, государство, закон и т.д.) – это царство Кесаря, которому принципиально противостоит сверх историческое царство Духа и свободы человека.
В иерархии ценностей ценность личности выше ценности государства. Коллизию между ними Бердяев решает в пользу верховенства личности и ее неотчуждаемых прав с позиций всеобщего и последовательного отрицания суверенитета любой власти в этом мире.
Неотчуждаемые права человека выступают в трактовке Бердяева как форма выражения и существования в земном мире (царстве Кесаря) личной свободы, т.е. трансцендентного (и божественного) феномена из царства Духа. При этом он трактует неотчуждаемые права человека как именно духовные, а не естественные права. "В действительности, – подчеркивает он, – неотъемлемые права человека, устанавливающие границы власти общества над человеком, определяются не природой, а духом. Это духовные права, а не естественные права, природа никаких прав не устанавливает"[33].
Под правом в философии Бердяева имеются в виду лишь духовные неотчуж-даемые права человека – "субъективные права человеческой личности"[34], свобода духа, свобода совести, свобода мысли и слова. Эти неотчуждаемые субъективные права и свободы он называет также "идеальным правом"[35].
Соотношение права и закона в трактовке Бердяева в целом соответствует логике соотношения свободы (свободной личности) и государства и предстает как соотношение "идеального права" (т.е. духовных, не отчуждаемых субъек-тивных прав человека) и принудительного закона. Закон так же греховен, как и власть: "принуждающий закон" – "противоположение свободе"[36]. В рамках философско-правовых воззрений Бердяева право и закон – непримиримые противоположности, так что возможность правового закона здесь в принципе исключена. Тем более что в учении Бердяева отсутствует понимание правового смысла равенства, его связи со свободой и справедливостью. Напротив, он отвергает равенство и оправдывает неравенство[37].
Вместе с тем Бердяев признает поддержку государством "минимума добра и справедливости"[38], правда, не в силу любви государства к добру, которая ему чужда, а потому, что без такого минимума добра и справедливости наступит хаос, угрожающий силе и устойчивости государства. В таком контексте Бердя-ев признает, что "и сам принуждающий закон может быть охранением свободы от человеческого произвола"[39]. В этом же русле он признает определенные достоинства правового государства в его соотношении с абсолютистским государством, но тут же добавляет: "Правовое государство – вещь очень относительная... Права и свободы человека безмерно глубже, чем, например, всеобщее избирательное право и т.п., в них есть священная основа"[40].
Но эта "священная основа" права из-за своей не стыкуемости с грешным миром не становится и в принципе не может стать (в рамках бердяевского христианского персонализма) реальной основой для земного государства и закона.
Заключение
Это было время короткого и блестящего расцвета русской мысли, обещавшие хорошие плоды. Богатство ярких индивидуальностей, необозримое количество литературы самых разных философских жанров, необычайная популярность периодических журналов – "Вопросы философии и психологии", "Логос", "Новые идеи в философии" – и обычных в каждом "толстом" издании философских разделов, общественно-культурная деятельность издательств, наконец, нескончаемость философских споров в кружках, салонах, различных обществах и собраниях - все говорило о восприимчивости русского общества к философскому творчеству и о поощрении последнего. Для русской философии это время было поистине "золотым веком"[41].
Как известно, философия есть самосознание эпохи. Она создается особым слоем людей, имя которых – интеллигенция. Связанная тысячью нитей с обществом, государством и народом, питаемая прошлым и наличным культуры, интеллигенция выделяет из своих рядов совсем небольшую группу мыслителей философов и через них выражает свое видение мира.
В русских условиях другой стороной интеллигентского сознания было народолюбие, искреннее стремление помочь освобождению народа, пробудить дремлющие в нем силы. Она считала себя ходатаем за интересы народа пред царем и Богом и вела себя в соответствии с таким представлением. Народ был почвой, которую следовало неустанно возделывать, чтобы на ней могли вырасти и расцвести общечеловеческие идеалы. Интеллигенты взывали к народу, шли к нему, "волновали" и просвещали его, ожидая от него встречи шагов.
Русская либеральная идеология представляла собой довольно сложное образование. Наряду с европеизированными вариантами, представленными, в основном, в социологической литературе, сложился иной, сугубо национальный вариант идеологии, содержание которого определилось причудливой мозаикой: западническими и славянофильскими мотивами, интеллектуально-аристократической отстраненностью от народа и несомненным "народолюбием", критицизмом в отношении к религии и безусловным почтением к ней как к жизненной ценности и культурной силе, диффамацией марксизма как революционного учения и одновременным уважением к его "научно-реалистическому" содержанию, боязнью революции и желанием воспользоваться ею для установления парламентаризма, утверждением частной собственности. А также требованиями правового регулирования социальных отношений. Этот особенный вид либерализма обозначил свое недолгое существование тремя знаменитыми сборниками – "Проблемы идеализма" (1902), "Вехи" (1909) и "Из глубины" (1918).
Решительно оспаривая творческие возможности революционного социализма, русские либералы достаточно критично оценивали и перспективы классического буржуазного развития страны. Поэтому либеральная русская интеллигенция была вынуждена искать некоторый третий не социалистический в понимании революционных марксистов, и не классический буржуазный – путь развития, учитывающий живые традиции отечественной культуры, народного быта и приспосабливающий к ним новый технический, экономический и правовой западнический фундамент обновленного развития.
Поиск третьего, особого, но не обособленного от мирового культурного процесса религиозно-национального пути развития страны составил содержание "русского духовного ренессанса". Это явление нашей социально-культурной жизни по своему масштабу и значению может быть сравнено лишь с однопорядковыми ему славянофильством и западничеством.