Эрос — основа жизнеспособности цивилизации, ее сердце и душа, И когда снятие напряжения вытесняет творящий эрос, падение цивилизации становится неминуемым.
Вопрос 2: Представление любви в античной философии
Любовные традиции западного мира берут свое начало в Древней Греции. Вспомним диалог Платона «Пир». Он пересказывает миф о рождении любви, в котором так же, как и в современном психоаналитическом учении о любви, преобладают темы утраты, страстного влечения и обретения утраченного. В «Пире» читателя поражает полное отсутствие упоминания о женщинах как объектах или субъектах эроса, а также о плотской любви. Если во времена Гомера и великих греческих трагиков женщина обладала значительной властью и влиянием, принимала участие в общественной жизни, то в эпоху Платона ее роль значительно уменьшилась. Женщин из высших слоев общества выдавали замуж для того, чтобы рожать детей и вести хозяйство. Женщины не получали образования и не принимали участия в общественной жизни. Жены не воспринимались как объект, достойный любви. Идеальная любовная пара того времени состояла из пожилого, но не старого мужчины и мальчика, получавшего столько эмоций, заботы и внимания, сколько в другие исторические времена выпадало на долю объекта гетерогенной любви. Любовь между мужчинами занимает значительное место в платоновской лестнице любви, по которой, как он считает можно подняться лишь благодаря сублимированию гомосексуальных влечений. Не осуждая физическую сторону так любви, по крайней мере в «Пире», он, без сомнения, предпочитал ее сублимированный вариант.
Возможно, что отсутствие упоминаний о женщинах в трактате о любви объясняется интеллектуальной революцией произошедшей в античные времена. Эта революция заключалась в последовательных попытках заменить мифологические способы восприятия и объяснения мира аналитическим мышлением, которое считалось исключительно мужским качеством. Это был исторический момент, когда разум восстал против эмоций, а культура — против естества. Превосходство духовного творчества над физическим (деторождением) основывалось на независимости от естества и от женщин.
Что такое любовь? Чем она отличается от эроса, от молитвенного экстаза? Эрос — это таинство. Может быть, это величайшая, неостановимая страсть, смутное томление по единению, таинственная устремленность людей, обреченных на смерть, к некоей вечной жизни?
В древних космогониях Эрос — это изначальная стихийная мощная страсть, которая приводит в действие механизм порождения мира. Образ живительной природы, вечной царицы бытия был, скажем, неотторжимым компонентом мистических культов начала времен. Поклонение ей проявлялось в разнообразных формах, иногда аскетических, иногда бурных, оргиастических. Так, культ богини Изиды из древнеегипетской мифологии был сопряжен с отречением от земных радостей, с подвигами в честь богини плодородия. Жрецы даже оскопляли себя ради этого вечного символа супружеской верности и материнства. А вот в храмах Афродиты вершился обряд священной проституции...(Гуревич П. С.)
Подольный Р. Г. из книги «Мир и эрос»
Больше двух с половиной тысяч лет назад в мире началась так называемая философская революция. Мысль потеснила слепую веру в богов, объяснявшую их волей все происходящее, логика подорвала миф, человек стал в меру своего разумения искать причины и следствия, искать законы, управляющие событиями.
Один из трех очагов этой революции — Средиземноморье; два других — Индия и Китай. Но только в первом, западном, философия с такой пристальностью обратилась к проблеме половой любви. Античное Средиземноморье было очень разным — во времени и пространстве. Мудрецы из городов-государств крошечной и великой Греции заложили начало почти всех основных философских течений, по сей день спорящих между собой. Преемниками и сотворцами афинян и других эллинов стали философы Рима, мыслители эллинистического Египта, пророки и проповедники раннего христианства.
В своем философском осмыслении любви каждый, конечно, опирался (и опирается) не только на знания, полученные от учителей мудрости, не только на способности к суждению и логицизированию, но и на эмоциональный личный опыт, горечью или памятью о счастье отложившийся в его душе, на темперамент, на чувства. Поэтому так часто (хотя и далеко не всегда) столь поэтичны размышления о любви, поэтому их нередко облекают в стихотворную форму, либо подкрепляют и подтверждают чужими стихами собственные мысли (кстати, даже тогда, когда доказывают, как Цицерон, что страстная любовь — вещь общественно вредная).
В античном Средиземноморье господствовал рабовладельческий строй. И философы той поры, разумеется, были воспитаны в обществе, где раба не считали за человека, а женщину ставили бесконечно ниже мужчины. Но именно в этом обществе возникли, тем не менее, и первые учения о равенстве и братстве всех людей, как и учения, поднимавшие женщину, по крайней мере, в любви, до абсолютного равенства с мужчиной.
У людей разных эпох, что там ни говори, гораздо больше общих черт, чем различий; философские же положения, переживающие века, формулируют в каждую эпоху мудрейшие из современников. Удивительно ли, что мы так часто узнаем, читая древних, свои мысли — хотя на самом деле это их мысли, успевшие стать для новых поколений, в том числе и нашего, своими.
Как уже говорилось в предисловии к книге, любовь — дитя истории, растущее и развивающееся вместе с нею. Но и две с половиной тысячи лет назад это было уже довольно развитое дитя.
В XIX веке некоторые историки и философы сочли, что в античной древности любовь в нашем понимании этого слова попросту не существовала. И высказали множество доводов, среди коих нашлись весьма основательные, в пользу такого взгляда.
Но сами-то греки и римляне, как и их современники, принадлежавшие к другим народам, не сомневались ни в существовании любви, ни в могуществе ее, ни в проистекающих из этого могущества благе и зле. Другое дело, что большинство мыслителей древности полагали сильную любовь скорее опасной, чем полезной, видели в страстном стремлении мужчины к женщине, прежде всего то, что вносит в жизнь тревогу, беспорядок, угрозу и беду. Но большинство философов — это ведь еще не все философы. Мнения мыслителей о любви в древности расходились, пожалуй, не меньше, чем в наше время. На одном полюсе тут оказывается основатель школы киников Диоген Синопский, учивший тому образу жизни, который считал естественным и близким к природе. Страстную же любовь, полагал Диоген, никак нельзя считать вещью естественной, и потому он объявил, что любовь — дело тех, кому делать нечего. На другом полюсе — старший современник Диогена Платон, определивший (со ссылкой на Сократа), что любовь — стремление к бессмертию, что это благодаря ей разрешается величайшее противоречие между смертью человека и бессмертием рода людей и человеческого духа.
«Пир» — тот диалог Платона, где высказана, в частности, и эта мысль,— самое знаменитое в истории философии сочинение о любви. Впрочем, сказать здесь «знаменитое» — значит не сказать почти ничего. На протяжении двадцати пяти веков, прошедших с появления «Пира», многие сотни мыслителей, философов и художников слова ведут непрекращающийся разговор с автором диалога и с его героями, развивая и оспаривая их суждения. Сами имена некоторых из этих героев получили значение символов.
Уже в античности появились десятки комментариев к «Пиру», все новых и новых его истолкований. К этому произведению философская мысль снова и снова возвращается и в средневековье, и в пору Просвещения, и в последние уже столетия. Бесконечный диалог с Платоном ведут по-своему и русский философ Владимир Соловьев, и венгерский марксист Дьёрдь Лукач, и английский философ и математик Бертран Рассел. А утверждение, что любовь дает человеку ощущение бессмертия, как и другое, согласно которому любовь есть удовлетворение жажды целостности, звучит сегодня не менее убедительно, чем двадцать пять веков назад. Позиция Диогена Синопского тоже имела, конечно, своих сторонников, но даже его ближайшие ученики-киники откровенно признавали свою беспомощность перед могуществом любви, хотя совсем не считали себя бездельниками.
Странным образом поддержал Диогена Цицерон. Вот его логика: «Если бы любовь была чувством естественным, то любили бы все, любили бы постоянно и одно и то же, не чувствуя ни стыда, ни раздумья, ни пресыщения». Итак, любовь, выходит, какое-то извращение нормального человеческого поведения...
Однако Цицерон ведь римский философ, а те, будь они стоиками, как Сенека, или эпикурейцами, как автор поэмы «О природе вещей» Лукреций Кар, относились к любви почти всегда с опаской и недоверием. И хотя для Лукреция любовь, не в пример Цицерону, дело вполне естественное (поэт не раз напоминает, что любовь властвует и в мире животных), но тем более, по Лукрецию, должен человек уметь собой управлять и не поддаваться приманкам любви, чтобы не угодить в ее ловушки.
Благороднейший из римлян, император и мудрец Марк Аврелий в своих глубоких размышлениях о жизни уделяет всего несколько строк очень человечному, но не слишком вдохновляющему совету, который (единственное такое место в размышлениях) можно считать относящимся и к половой любви: мол, с кем привелось жить, тех и люби. И это — через шесть веков после Платона, возвеличившего любовь, через семь с лишним после Эмпедокла, согласно которому любовь создала мир, заставив соединиться частицы вещества...