(а еще чаще изображается в кинокартинах и романах) как "великая любовь", это
любовь-поклонение. Если человек не достиг уровня, на котором он обретает
чувство аутентичности, собственного "я", благодаря продуктивной реализации
своих собственных возможностей, он имеет склонность "поклоняться" любимому
человеку. Он отчужден от своих собственных сил и проецирует их на любимого
человека, которого почитает как высшее благо (summum bonum), воплощение
любви, света, блаженства. В этом процессе он лишает себя всякого ощущения
собственной силы, теряет себя в любимом человеке вместо того, чтобы находить
себя в нем. Поскольку обычно никакой человек не может в течение долгого
времени жить согласно ожиданиям своего поклоняющегося почитателя, то
наступает разочарование, и, как лекарство, отыскивается новый идол, иногда
так происходит по многу раз. Что характерно для этого типа поклоняющейся
любви, так это сила и внезапность любовного переживания на начальном этапе.
Эта любовь-поклонение часто описывается как истинная, великая любовь; но
хотя она, казалось бы, должна свидетельствовать о силе и глубине любви, на
самом деле она лишь обнаруживает голод и отчаяние поклоняющегося. Нет
необходимости говорить, что нередко два человека относятся друг к другу с
взаимным поклонением, которое иногда, в крайних случаях, представляет образ
folie a deux.
Другая форма псевдо-любви может быть названа "сентиментальной любовью".
Ее сущность в том, что любовь переживается только в фантазии, а не в здесь и
сейчас существующих отношениях с другим реальным человеком. Наиболее широко
распространенная форма этого типа любви это заместительное любовное
удовлетворение, переживаемое потребителем кинокартин и романов с любовными
историями, песен о любви. Все неосуществленные желания любви, единства и
близости находят удовлетворение в потреблении такой продукции. Мужчина и
женщина, которые в отношениях к своим супругам неспособны проникнуть сквозь
стену отчужденности, бывают растроганы до слез, когда принимают участие в
счастливой или несчастливой любовной истории, разыгрываемой на экране. Для
многих пар, смотрящих эти истории в кино, это единственный способ пережить
любовь - не друг к другу, а вместе, в качестве зрителей "любви" других
людей. Пока любовь существует как сон наяву, они могут принимать в ней
участие; но как только они спускаются в мир реальности отношений двух
реальных людей, - они становятся холодны.
Другой аспект сентиментальной любви представляет собой абстракция любви
во времени. Пара может быть глубоко растрогана воспоминаниями о своей
прежней любви, хотя когда это прошлое было настоящим, никакой любви не
чувствовалось, - или фантазиями о своей будущей любви. Как много
помолвленных или молодоженов мечтают о блаженстве любви, которая придет в
будущем, тогда как в данный момент, в котором они живут, они уже начинают
скучать друг с другом. Эта тенденция совпадает с общей установкой,
характерной для современного человека. Он живет в прошлом или в будущем, но
не в настоящем. Он сентиментально вспоминает свое детство и свою мать или
строит счастливые планы на будущее. Переживается ли любовь заместительно,
как участие в фиктивных переживаниях других людей, переносится ли она из
настоящего в прошлое или будущее, такая абстрактная и отчужденная форма
любви служит наркотиком, который облегчает боль реальности, одиночества и
отчуждения.
Еще одна форма невротической любви состоит в использовании проективных
механизмов для того, чтобы уйти от своих собственных проблем, сосредоточив
внимание на недостатках и слабостях "любимого" человека. Индивиды поступают
в этом отношении во многом как группы, нации и религии. Они оказываются
способными прекрасно разобраться в маленьких недостатках другого человека и
блаженно проходят мимо своих собственных, игнорируя их, - всегда поглощенные
стремлением обличать или реформировать другого человека.
Если два человека делают это одновременно - как часто и бывает -то
отношения любви превращаются в отношения взаимной проекции. Если я властен,
или нерешителен, или жаден, я обличаю это в моем партнере и в зависимости от
моего характера желаю или излечить его или наказать. Другой человек делает
то же самое - и таким образом оба успешно игнорируют свои собственные
проблемы и потому не предпринимают никаких шагов, которые помогли бы им в их
собственном развитии.
Другая форма проекции это проекция своих собственных проблем на детей.
Прежде всего такая проекция часто проявляется в желании иметь ребенка. В
таких случаях желание иметь ребенка задается главным образом проекцией
проблем своего собственного существования на ребенка. Когда человек
чувствует, что он не в состоянии придать смысл своей собственной жизни, он
старается обрести этот смысл в ребенке. Но так можно ввергнуть в беду как
самого себя, так и своего ребенка. Себя потому, что проблема существования
может быть разрешена каждым человеком только внутри самого себя, а не при
помощи посредника; ребенка потому, что в человеке могут отсутствовать
качества, которые необходимы для воспитания ребенка. Дети служат проективным
целям и тогда, когда встает вопрос о расторжении несчастливого брака.
Главный аргумент родителей в такой ситуации тот, что они не могут разойтись,
чтобы не лишать ребенка благодеяний единой семьи. Всякое тщательное изучение
показало бы, однако, что атмосфера напряженности и несчастливости внутри
"единой семьи" более вредна для ребенка, чем открытый разрыв - который по
крайней мере учит, что человек в состоянии посредством смелого решения
изменить непереносимую ситуацию.
Следует упомянуть здесь еще одну часто встречающуюся ошибку. А именно,
иллюзию, что любовь обязательно означает отсутствие конфликтов. Так же как
люди привыкли думать, что боли и печали надо избегать при любых
обстоятельствах, так же они привыкли думать, что любовь означает полное
отсутствие конфликтов. И они находят верные доводы в пользу этой идеи в том,
что столкновения, которые они видят вокруг, оказываются лишь разрушительным
взаимным обменом, который не несет ничего хорошего ни одной из сторон. На
самом деле для большинства людей конфликты являются попытками избежать
действительных конфликтов. Это скорее несогласие по незначительным и
поверхностным вопросам, по самой своей природе не поддающимся прояснению или
разрешению. Действительные конфликты между двумя людьми служат не тому,
чтобы что-то скрыть или свалить на другого человека, а переживаются на
глубоком уровне внутренней реальности, из которой они исходят. Такие
конфликты не разрушительны. Они ведут к прояснению, они рождают катарсис, из
которого оба человека выходят обогащенными знанием и силой. Это заставляет
еще раз подчеркнуть то, о чем говорилось выше.
Любовь возможна, только если два человека связаны друг с другом
центрами существования, а значит каждый из них воспринимает себя из глубины
своего существования. Только в таком " центральном переживании" состоит
человеческая реальность, только здесь жизненность, только здесь основа
любви. Любовь, так переживаемая, это постоянный риск, это состояние не
отдыха, а движения, роста, работы сообща; нали-чие гармонии или конфликта,
радости или печали является вторичным по отношению к основному факту, что
два человека чувствуют полноту своего существования, в единстве друг с
другом каждый из них обретает себя, а не теряет. Есть только одно
доказательство наличия любви: глубина отношений, жизненность и сила каждого
из любящих: это плод, по которому узнается любовь.
Как автоматы не могут любить друг друга, так не могут они любить и
бога. Разложение любви к богу достигло тех же размеров, что и разложение
любви к человеку. Этот факт разительно противоречит идее, что мы в данное
время являемся свидетелями религиозного ренессанса. Ничего не может быть
дальше от истины. Мы свидетели (даже несмотря на некоторые исключения)
возврата к идолопоклонскому пониманию бога и превращения любви к богу в
нечто, соответствующее структуре отчужденного характера. Возврат к
идолопоклонскому понятию бога вполне очевиден. Люди тревожны, у них нет ни
принципов, ни веры, они не видят для себя другой цели кроме движения вперед;
поэтому они продолжают оставаться детьми, надеяться, что мать или отец
придут к ним на помощь, когда эта помощь потребуется.
Конечно, в религиозных культурах, таких как средневековая, обычный
человек тоже смотрел на бога как на дающих помощь отца и мать. Но в то же
время он принимал бога всерьез в том смысле, что высшей его целью была жизнь
в согласии с божьими заповедями; "спасение" составляло то высшее, чему были
подчинены все другие действия. Ныне никаких таких усилий не обнаруживается.
Повседневная жизнь четко отделена от всех религиозных ценностей. Она
посвящена борьбе за материальные блага и за успех на личном рынке. Принципы,
на которых основаны наши светские усилия, это принципы безразличия и эгоизма
(последний часто величается "индивидуальной инициативой"). Человека истинно
религиозных культур можно сравнить с ребенком лет восьми, который нуждается
в отце-помошнике, но который старается применять его учения и принципы к
своей жизни. Современный человек скорее похож на трехлетнего ребенка,
который зовет на помощь отца, когда нуждается в нем, и которому вполне
достаточно самого себя, когда он занят игрой.