Что же при такой форме рационализма доступно познанию? Все, что попадает в поле видения классической рациональности, понимается ею либо как субъект, либо как объект, – третьего не дано. При этом познаваемы исключительно предметы, то есть структуры и модели, созданные трансцендентальным «Я». Однако за рамками познания остается само сознание. Оно экранирует себя принципом «cogito», превращаясь в неразложимую элементарность, прозрачную точку чистой субъективности, из которой при помощи рефлексии можно извлечь весь мир, но которая при этом прячется за полем видения, «за спектаклем мира». Классический ум всегда предметен. Он познает предметы и себя знает только в качестве знающего предмет, предметно наполненного. Таким образом, в классической рациональности мы сталкиваемся с менталистским сращением мысли с ее содержанием. А расцепить это сращение нечем – классика не имеет для этого инструментов. Поэтому в таким образом обустроенном пространстве мышления ментализм неизбежен, он является необходимым эффектом работы данной формальной структуры. Мышление без предмета пусто, его вообще нет, о сознании самом по себе знать нельзя по той простой причине, что знать нечего – оно представляет собой прозрачную точку чистого субъекта. В результате классическому уму остается только наблюдать сконструированные в пространстве и времени объекты, проводить их реконструкцию. Он занят тем, что выясняет меру, пропорцию между вещью (явлением) и законом – явление рационально в той мере, в какой соответствует закону. Собственно говоря, это – научный идеал в чистом виде. Классика создала науку и сделала ее своим эталоном. Действительное познание должно быть научным, в противном случае оно рискует перестать быть познанием.
Итак, субъект–объектная структура опыта делает неизбежным менталистскую слитность сознания с его содержанием, в результате чего мысль начинает пониматься через предмет мысли. А это значит, что для того чтобы понять, как появилась мысль, достаточно объяснить формирование предмета. При этом процесс формирования принципиально связан с сущностью предмета – это и есть перевод сущности из потенци–ального состояния в актуальное, где сами шаги движения жестко диктуются внутренней логикой. Это понятно, ведь предмет – это всегда конструкт, а сущность конструкта – это способ его построения.
Если поместить в это мыслительное пространство проблему возникновения философии, то выглядеть здесь она будет следующим образом. Вопрос о начале философии – это не вопрос о том, каковы должны быть условия события мысли, а вопрос о формировании философской предметности. То есть не может быть и речи о том, чтобы понимать законы сознания, позволяющие мысли случаться. Классический разум не видит законов сознания, он видит только законы предметности. Собственно, ими–то и должна заниматься философия. Иными словами, философия начинается тогда, когда появляются глобальные идеи, скажем, об устройстве мира в целом, выраженные законообразно, структурно, и в категориях. Предмет философии всецело универсален, то есть действителен для любой точки пространства опыта. Короче говоря, это знание наиболее общих законов, идея о мире в целом. Поэтому объяснять необходимо каким образом и откуда это знание появилось, а это то же самое, что объяснить, каким образом может сформироваться такой предмет мышления. При этом для того, чтобы объяснение было убедительным, оно должно быть науко–образным (только наука дает достоверные объяснения – см. об этом выше).
Итак, решить проблему возникновения философии классически – значит описать процесс формирования философской предметности. Процесс формирования – это история. Рассмотрим подробнее, что такое история и история философии в классике, чтобы понять единственно возможный в этой структуре исторический метод и увидеть, чем является мысль, объясненная при помощи этого метода.
История классична в той мере, в какой она – наука и структурирована как история предмета, то есть описывается через субъект–объектные отношения. Поскольку в поле видения классической рациональности предмет всегда есть нечто внешнее субъекту, нечто, находящееся в пространстве наблюдения и, вообще говоря, пространственно артикулированное, объект истории всегда функционирует в пределе по типу физического тела. История – это изменение данного объекта во времени. Поскольку этот объект полностью вывернут вовне, то есть абсолютно наблюдаем, его изменения умопостигаемы, то есть не беспорядочны, а законосообразны. Время и пространство изменения предмета истории – это время и пространство физических тел, а значит, само изменение жестко детерминировано причинно–следственными связями. Цель истории как науки – выявить эти каузальные зависимости, выстраивая по возможности непрерывную цепь развития – необходимого (то есть соответствующего закону) преобразования одного явления в другое.
Что же это за закономерность? Это закономерность самораскрытия сущности – то есть ее перехода из потенциального состояния в актуальное. История есть диалектическая самореализация сущности некоего предмета. Поэтому логика исторического процесса – это логика сущности. Первое логически является также и первым исторически. Сущность постепенно развивается от простого к сложному – также движется и ис–тория. История – это однородный линейный процесс, в котором сущность непрерывно развивается по стадиям в сторону цветущей сложности. Иными словами, история прогрессивна.
Итак, объект истории по типу физичен[4] (ведь наука может говорить только о физических телах, в противном случае всякая наукообразность неуместна), а диалектика в истории присутствует как эволюция. Время этого изменения – астрономическое однородное время, способ изменения – постадиальная реализация сущности, причем внешний каузальный детерминизм служит раскрытию логики предмета. Цель истории как науки – предъявить непрерывность, детерминистически объяснить каждую новую стадию из предшествующей (как ее прогрессивное развитие). В той мере, в какой история желает быть наукой, она должна выполнять эти требования.
Все это вполне справедливо и тогда, когда речь идет об истории философии. Здесь мы имеем «специфическую логику специфического предмета». История философии – это становление, поступательное и закономерное развитие идей, историческая зависимость мыслительных образований. История философии желает быть одновременно и философией, и наукой. Философичной ее обязывает быть предмет – ведь речь идет о последовательности раскрытия внутренней логики какой–либо идеи. При этом история философии применяет чисто научные методы для описания и объяснения непрерывности развития мысли, помещенной в пространство и время, для выявления зависимостей, позволяющих мысли именно в этом временном отрезке раскрыться именно на этой стадии. Речь идет о зависимости философии от внешних причин, которая и делает ее протяженность во времени собственно историей в классическом, научном смысле этого слова, поскольку декорации мысли понимаются как однородное и непрерывное пространство опыта и наблюдения новоевропейской науки, которое может воздействовать на что–либо только одним способом – детерминистически. Время этой истории философии – астрономическое время, фиксируемое в датах униформного календаря. И именно универсальность времени обеспечивает непрерывность и наблюдаемость историческому процессу, что позволяет говорить о хронологии, о периодах и стадиях развития мысли, ее движения, измеряя их все годами, как если бы речь шла о временных характеристиках физических тел. (И только благодаря этому само собой разумеется, что «античная философия, то есть философия древних греков и римлян, зародилась в VI в. до н. э. в Греции и просуществовала до VI в. н. э. Таким образом, античная философия была жива около 1200 лет»[5].) То же самое можно сказать и о пространственной протяженности – понимается ли она не физически в своей основе? Даже если речь идет о социальном пространстве философии, это совершенно не меняет сути дела, поскольку последнее всецело объективно и детерминистично. Таким образом, если историю философии размещают в социальной среде, то простую хронологию временных периодов «подкрашивают» еще и названиями типа «рабовладельческая философия» или «буржуазная философия». Историк философии, желая служить науке, обязан объяснять своеобразие каждой стадии развития мысли спецификой внешних, объективных условий. Если эти условия – социальные, то философия связана с социумом как надстройка с базисом, то есть, как это обычно говорится, «в конечном счете его отражает». Это – легко узнаваемое «общее место» отечественного историко–философского подхода. Теперь, можно надеяться, нам понятны его основания.
Итак, речь идет о достаточно жестком детерминизме мысли пространством и временем ее локализации (и оговорки типа «конечного счета» или «косвенного образа» обыкновенно так и остаются только оговорками). В рамках классической рациональности иной подход просто невозможен.