“Нам присущи два модуса мышления – восприятие разума (percepto intellectus) и действие воли (operatio voluntatis)”, - пишет Декарт в “Первоначалах философии”. Восприятие или действие разума – это чувство, воображение и чистое разумение. Воление же или действие воли – желание, отвращение, утверждение, отрицание, сомнение.
Человек заблуждается, когда судит о том, что воспринято им недостаточно осмысленно. Восприятие разума, само по себе, когда мы ничего не утверждаем и не отрицаем относительно воспринимаемого, не может быть истинным или ложным, то есть воспринимая мы не можем заблуждаться. Мы воспринимаем все истинно для себя, такое восприятие действительно для самого воспринимающего и нет никаких оснований сомневаться в том, что восприятие это то, в чем я, как воспринимающий, заблуждаюсь. “Наши заблуждения проистекают не из нашей природы”, – пишет Декарт. Воспринимать “то немногое, что ему (разуму) предлагается” есть природная функция человека. Я нечто воспринимаю и в этом смысле я действую согласно своей природе, но моя природа создана “Богом необманщиком” значит мои восприятия по моей природе действительны для меня и именно на этом только и может основываться претензия познавать вещи истинно. Значит, обнаружение мной вещи, то есть мои восприятия вещей согласно моей природе есть изначальная позиция к моему действию с воспринятым, а действия эти впервые и находят свое метафизическое основание в том, что восприятия, говоря языком Лейбница, сменяют друг друга, а говоря картезианским языком: естественный свет, или способность познания побуждают нас к смене восприятий. И демонстрирует это Декарт через метафизическое сомнение. Именно существо сомневающееся, “блуждающее” есть то существо, которое сменивает восприятия. Если Лейбниц понимает стремление к смене восприятий монад, как происходящее по самой природе монады, то Декарт впервые только и демонстрирует смену восприятий через сомнение. Почему человек сомневается? Почему человек приводит в действие механизм восприятий? Ответить на этот вопрос означает схватить человека в том его существе, когда он сам впервые и становится субъектом, когда он изначальным образом обращается к себе как к основанию истины всего сущего. Действительно, только обращаясь к восприятию и, главным образом, к механизму смены восприятий, именно здесь обнаруживает себя та свобода, которая в средние века принадлежала исключительно лишь творцу. Высвобождение же человека, как вход за границы религиозности, обнаружило человека как истинно свободное существо, потеснив волю к спасению через божественное Слово, волей к сомнению в Божественном Слове, сомнению, которое достигнув существа человека, погрузило его в “блуждание” и в котором впервые обнажилось существо новоевропейской истины. Теперь воля к сомнению характеризует человека. Воля к сомнению есть воля к истине, которая впервые раскрывается в сомнении. Дело, конечно, не обстоит таким образом, что начиная с Декарта человек стал сомневаться и обретать истину в своем сомнении и через сомнение, потому что человек сомневался во все времена, но то, что сомнение обнаружило себя как единственный выход для “блуждающего” человека, в этом мы благодарны Декарту.
Итак, сомнение разворачивается в двух “языках”. Во-первых, есть сомнение как комплекс мер, которые мы должны предпринять, чтобы впервые ощутить на себе то неотразимое воздействие, которое производит на нас финал сомнения – Ego cogito. Испытав это воздействие, мы теперь понимаем, как чуток наш дух и как он завораживается перед ясностью и отчетливостью Ego cogito. Наш дух любит ясность и отчетливость и говорит нам, что все то, что я воспринимаю ясно и отчетливо – истинно. Здесь истина формируется как наше личное переживание того, что мы воспринимаем ясно и отчетливо. И истина теперь требует метода. Такой метод для разыскания истины основывается на смене восприятий. Восприятия сменяют друг друга до тех пор, пока одно из них не очарует дух как ясное и отчетливое. Но сомнение содержит в себе и второй, метафизический разворот: Декарт впервые открывает существо свободного человека как “блуждающее”, то есть взявшее на себя судить о существовании вещей. “Блуждающий человек” оказался среди сущего, которого он лишил самостояния и которое возможно лишь как просчитываемое тотальным образом. Сущее теперь возможно так, как оно имеет перспективу стать подконтрольным человеку. Перспектива эта, разумеется, принадлежит человеку-объекту. Рассчитывать и контролировать сущее – это истинное существование “блуждающего” человека. Истоки человека теперь сказываются в будущем. Будущее – это то, что принимается человеком как существо своей свободы, свободы субъекта, которую он теперь разворачивает как осуществление всех своих свобод, который высказываются в плане тотального контроля над сущим. “Различие наших мнений происходит не от того, что один разумнее других, а только от того, что мы направляем наши мысли различными путями рассматриваем не одни и те же вещи.”
(“Рассуждение о методе”)
Следуя этому отрывку, как основополагающему тезису, попробуем раскрыть претензию человеческого существа познавать.
Проанализируем сначала непосредственно наш тезис, чтобы рассмотрение происходило максимально последовательным образом. Субъект, познавая объект, имеет мнение. Это мнение всегда о чем-то, то есть о предмете. Мнения различаются, если предметы их спровоцировавшие, сами различаются. Так же справедливо, что два мнения, полученные в процессе познания одного и того же предмета, не будут различаться. Отсюда очевидно, что познавательные процедуры при уже заданном для них предмете, функционируют общеобязательным, принудительным образом. Подразумевается, что человеческие существа имеют способности, которые по природной необходимости разворачиваются в познании по всеобщему принципу. Познание имеет свой предмет. Таким образом, субъект претендующий на познание объекта, познает (формирует мнение ) настолько успешно, насколько сущностным образом ему предложен предмет. Итак, познание можно представить двухчастным образом:
а) субъект каким-то образом предоставляет себе предмет познания;
б) формулирование общезначимыми процедурами суждения об уже предоставленном предмете.
Рассматривая познание подобным образом, мы уходим от рассмотрения обширной проблемы Просвещения как формирование однородных структур формулирования мнения, будь они априорные способности или же должны вменяться индивидуумам и, во-вторых, сужаем область рассмотрения в проблему “первого” акта познания - данности предмета познания субъекту. В этом случае мы обратимся к рассмотрению акта сознания, как смысловой определенности, который уже в продуктивной (рефлексивной) деятельности мышления будет содержаться именно как определенный, достоверный предмет ( тогда он будет иметь классическое для науки Нового времени значение объекта ). Именно объект может раскрываться через категориальный аппарат, развиваться по природной необходимости, так как задан он исчерпывающим, комплексным образом. Таким образом, естественно-научная установка сознания способна продуцировать знание об объекте, но не способна задаваться о сущности своего объекта. Сущность объекта не принадлежит объекту. Охарактеризовать эту проблему в картезианском геометрическом ключе значит задаться проблемой границ физического. Продуктивная, категориальное мышление может лишь надеяться на сущностную определенность своего объекта - так, работая с объектом, можно лишь верить, что работаешь с чем-то определенным, отличным от другого. С одной стороны, в естественно-научной установке мы не знаем, с чем имеем дело, не знаем предмета исследования, с другой стороны, в установке сознания на бытие сущего, мы не нуждаемся в процедурах свойственных естественно-научной установке. Новое время ориентировано на метод, основными категориями которого являются категории причины и следствия. В самом деле: пламя свечи есть причина моего ожога. При этом “пламя” и “ожог” должны быть различены кардинальным образом, то есть пламя и ожог должны обладать формой объекта, то есть пламя должно находиться в границах “пламени”, а ожог в границах “ожога”. Выражаясь геометрической метафорой: окружность должна отличаться от квадрата, иначе геометрия как метод не состоится. Таким образом, естественно-научное познание (познание методическое) возможно лишь при уповании на то, что вещь отличается от другой вещи фундаментальным образом.
Геометрический метод удобен тем, что позволяет говорить о границах, как существенных чертах своих предметов-фигур. И естественно-научная установка сознания указывает на “существо границ физического как метафизическое”.
Предмет познания должен быть предоставлен субъекту. Предмет познания - существующий. Он имеет онтологический статус. Это нечто сущее. В какой степени может быть заданно существование объекта? Положение Декарта “cogito sum” направлено на этот вопрос. Любой объект существует, если он удостоверен представлением представляющего. Дальше попытаемся показать в каком смысле представляющий (субъект) не нуждается в своем частном, определенном виде.
Сущее существует, если я имею его идею, если она представлена мне, причем, очевидно то, что представляющий эту идею есть Я. Существую Я и идея существует подобным образом. Существование меня и идеи есть как бы общее место, сущность, которая была необходима для осуществления акта предоставления предмета мышлению. Такой общий множитель можно вынести за скобки, тем самым снять вопрос о том, каким же образом существую Я представляющий. Степень существования субъекта и объекта одна, она и полагалась как одна, чтобы представить объект субъекту. Объект представляющего субъекта - идея, формируется самим представлением по образцу представления. Представлять – способность, которая предоставляет субъекту сущее “истонченное до воздушных образований голого мышления”.