Обратимся к краткому анализу некоторых религиозно-христианских, философско-этических вариантов постижения нравственного отчуждения человека. Одним из тех, кто сделал предметом философско-гносеологического анализа грехопадение первых людей как причину «падшести мира» и появления нравственного отчуждения, был Гегель. Он считал, что человек только через грехопадение, которое есть шаг вперед, а не назад, как утверждала христианская церковь, становится моральным человеком, получает возможность выбора между добром и злом. Внутреннюю раздвоенность, разлад с самим собой после грехопадения (о чем писал ап. Павел) Гегель понимал как отражение самоотчуждения абсолютного духа в процессе его саморазвития. Гегель замечал, что человек греховный – это человек в состоянии отчуждения. Но в то же время Гегель подчеркивал и положительный аспект возникновения и развития морального отчуждения, которое имеет такие характеристики, как грех, вина, чувство стыда, вменяемость, ответственность[15]. Как заметил еще С.Н. Булгаков, религиозное отчуждение у Гегеля преодолевается в философии, так как религия у него обозначает лишь ступень, и не самую высшую, в сознании духа[16]. Рассмотрение христианской религии преимущественно в плоскости этики позволило Канту, Фихте, Гегелю обнаружить и проанализировать независимые от доктринальных черт религии важные свойства нравственного отчуждения.
Нравственный аспект отчуждения был в центре внимания русского философа Н. Бердяева. «Когда субъективный дух, – писал он, – выходит в объективный мир, то происходит отчуждение духа от самого себя...»[17]. Философ заключает: «Объективация духа в мире и истории цивилизации может быть понята как отчуждение от человека его духовной природы»[18]. При этом объективация имеет два смысла. С одной стороны, она означает «падшесть мира», его разорванность, раздробленность и порабощенность (отрицательный момент), а с другой – объективация духа устанавливает связи в «падшем мире», познает мир в соответствии с «падшестью» (положительный момент). Человек проходит через объективацию духа в культуре, в государстве, в национальной и хозяйственной жизни и т.д. Нравственная деятельность, часто выражаемая в символах культуры, также важнейшая сфера объективации духа и, в силу этого, – отчуждение. Объективация и сопровождающее ее нравственное отчуждение происходит в силу того, что человек, по Бердяеву, перестает искать царства Божьего. Ведь преодоление нравственной отчужденности возможно только через процесс трансцендирования, который означает переход к жизни в свободе, освобождение человека от плена самого себя, экзистенциальную встречу с Богом, где Бог не судья и каратель, а Бог «оценка и как совесть».
Духовная жизнь теснейшим образом связывается у Н. Бердяева с темой зла и страдания. Если бы не было страданий, и не был бы унижен и бессилен человек, то не было бы и духовности как трансцендирования жизни этого мира, не возникла бы вера в сакральный мир. Духовность в этом мире всегда остается связанной с опытом страдания, с противоречиями и конфликтами в человеческом существовании, с переживаниями предельной формы зла и страдания – смерти. Способность чувствовать и экзистенциально переживать зло и страдания в мире – атрибутивный признак духовно-морального человека.
Как же спастись человеку от зла и страданий в этом мире, как искупить свой грех? Смысл и цель жизни человека, считает Н. Бердяев, не сводится к сотериологии, Человек призван Богом к раскрытию своей духовной родовой сущности, нравственности, свободы. Онтологическим же основанием свободы является творчество. Последнее есть свобода и одновременно победа над «необходимостью и тяжестью мира», победа над отчуждением. Деятельность по спасению души, как видим, должна быть соединена со всякой иной творческой деятельностью – экономической, политической, правовой, нравственной, художественной, религиозной и философской, ориентированной на «спасение» мира и самого человеческого бытия. Для Бердяева проблема спасения моральности человека есть проблема преодоления многообразных форм его социального отчуждения от мира и самого себя. Но преодолеть отчуждение человек не может, идя исключительно по пути «исторического христианства», т.е. веруя в традиционно-церковного Бога. В этом христианстве Христа не узнать. Бердяев стремился очистить идею Бога и религию Христа от исторических искажений: «ложного социоморфизма человеческой бесчеловечности, объективированной и перенесенной в трансцендентную сферу». «Фейербах был прав, – признавал он, – не в отношении к Богу, а в отношении идеи Бога»[19].
Человек может обрести божественное бытие и спастись, согласно Н. Бердяеву, только одним способом – своей творческой активностью, деятельностью. В такой деятельности получают разрешение основные экзистенциальные противоречия и парадоксы, волнующие человека. Прометеевским бунтом против карамазовского образа мира стала его главная философская мысль. Не христианской жизнью человеку необходимо оправдать свое земное существование, наоборот, – оправдать жизнь ее свободным творческим актом. Он, взятый вне зависимости от продуктов объективирования, есть самоценность. Это самое значительное и оригинальное утверждение его философии, понятое не христиански. «Религиозная эпоха творчества, – по профетической вере Н. Бердяева, – есть третье откровение, откровение антропологическое, следующее за откровением Ветхого и Нового Завета»[20]. Непокорный философ не желал оставаться в рамках евангельского и исторического христианства. В нем реальный исторический человек, утратив статус онтологически свободного морального существования, – отчужденный человек. Новый антибуржуазный «бердяевский человек» должен творить новую жизнь, новый совершенный социальный строй.
Остановимся в заключении на нашем видении проблемы. Отчуждение человека в сфере морали можно рассматривать, как отчуждение от блага как добра. Речь идет о морали как важнейшем условии, возможности и сущности бытия как экзистенции. Мораль – его атрибутивное качество. Все сущее и должное бытие таково, что оно несет в себе моральный смысл своего оправдания или осуждения с помощью понятий добра и зла.
Следовательно, мы исходим из того, что специфику морали невозможно раскрыть вне аксиологического постижения бытия. Жизнь человека вне творения (освоения и использования) добра в истории философии воспринималась или как невозможная, или как отчужденная. Благо как добро всеми философами вплоть до середины XIX века осмысливалось как такое явление, которое полезно в отношении к потребностям человека. Добро есть социальная ценность. Можно принять определение понятия добра (ценности), которое давал В.П. Тугаринов. Он определял добро как «...поведение, которое осуществляется с сознательной целью принести обществу действительную пользу, способствующую общественному прогрессу»[21].
Итак, поскольку человеческое бытие причастно к добру и злу, что вносится в него в результате человеческой деятельности, деятельности отчужденной, возникает нравственное отчуждение, т.е. бытие морально отчужденного человека. Это отчуждение не только от добра, но и от основных конкретных форм его выражения (совесть, долг, честь, достоинство человека, счастье и т.д.). Проблема человеческого отчуждения – это, прежде всего проблема фиксации человека в его экзистенциальной ситуации – противоречия между субъективностью и объективным миром, потребностями, интересами, жизненным идеалом и сущим (наличным) бытием. Эта противоречивость преодолевается через реализацию потребностей индивида, главной среди которых является потребность в поиске нравственного смысла совершенствования человеческого бытия. С учетом этого, сущность основного морального противоречия, лежащего в основе нравственного отчуждения, мы предлагаем определить следующим образом: моральное противоречие есть противоречие между необходимостью (потребностью) творить доброе и невозможностью (социальной и моральной) быть добрым. Суть того, к чему приводит историческое движение этого противоречия, на наш взгляд, была уже давно выражена в приведенных выше словах ап. Павла.
Понятие нравственного отчуждения отражает, следовательно, неподлинное существование, конкретные противоречия становления и развития морального человека (Homo moralis). Это понятие выражает всю сложную диалектику взаимоотношений личности и общества, ситуации морального выбора, при котором возникает принудительное противоречие между «я должен» и «я хочу». Нравственное отчуждение не может быть преодолено лишь в сфере морали и только моральными средствами. Антиномия жизни и морали, как свидетельствуют различные философские традиции, не может быть решена рационально-логическими средствами. «Антиномия вот в чем, – заметил в свое время Ницше, – поскольку мы верим в мораль, мы осуждаем бытие»[22]. «Решение» этой антиномии поэтому и привело Ницше к нигилистическому мировосприятию, провозглашению вместо христианской религии мифа о вечном возвращении[23]. Вспомним, наконец, как Н. Бердяев с позиций своего профетического христианства одобряет шестовскую критику «моралистического» миросозерцания, развенчания идеи суверенности «добра», обнаружения его бессилия. «Самый злой враг для Шестова, – разъясняет Бердяев его философию трагедии, – обоготворение нравственного закона, кантовский категорический императив, толстовское «добро есть Бог»»[24]. Бердяев, как и Шестов, не за суд «добра» над людьми, а за суд человеческий над «добром» как за суд божеский.