Смекни!
smekni.com

Философия 9 (стр. 72 из 104)

Философская оценка этих явлений прежде всего свя­зана с разграничением понятий «сила» и «насилие». Под насилием понимается противозаконное и аморальное при­менение силы, кроме тех случаев когда «революционное насилие» имеет соответствующее социальное оправдание. Один из идеологов ненасилия, лидер борьбы Индии за не­зависимость М. К. Ганди сказал так: «Ненасилие — это оружие сильных», полагая, что законы любви между людь­ми действуют как закон гравитации и необходимо учить людей ненасильственным способом разрешения проблем. Развивая эту мысль, выдающийся американский обще­ственный деятель Мартин Лютер Кинг писал, что «нена­висть умножает ненависть, насилие умножает насилие, и жестокость умножает жестокость, закручиваясь в адской спирали разрушения». Дабы не провалиться в «мрачную бездну взаимного уничтожения», мы должны, согласно М. Л. Кингу, осуществить на деле евангельскую заповедь и возлюбить наших врагов, научиться прощать, ибо зло, творимое нашим ближним, не отражает всей сущности че­ловека, а также искать не поражения и унижения нашего врага, а взаимопонимания и дружбы. Мы не можем изба­виться от врагов, отвечая ненавистью на ненависть, мы должны избавиться от чувства вражды.

В современной западной социологии описано около 200 'Методов ненасильственных действий в разных сферах

343


жизни, направленные как на отдельных людей, так и на государство и общество в целом. Эта сфера социально-философской мысли сейчас интенсивно развивается, что обусловлено необходимостью ненасильственного решения проблем развития человечества в XXI в.

3. Нравственные и эстетические ценности

и их роль в человеческой жизни.

Справедливость и право

Прежде чем говорить о проблеме ценностей, следует, хотя бы кратко остановиться на феномене свободы чело­века, как базового понятия, определяющего суть цен­ностного подхода.

Свобода — это способность человека действовать в со­ответствии со своими интересами и желаниями. В русском языке термин «свобода» употребляется прежде всего в зна­чении «свобода от», т. е. отсутствие внешнего принужде­ния, гнета, ограничений и т. д. Понятие «воля» имеет бо­лее широкое значение, которое оформилось примерно в XV—XVI вв. в Московском государстве. С одной стороны, «вольница» отнюдь не означала автономии личности, а напротив, заменяла ее авторитетом группы, что является в определенном смысле несвободой. С другой стороны, в воле есть и свое желание и повеление природы, степи, дали, что так характерно для русского восприятия мира (вспомните гоголевскую птицу-тройку). Понятие свободы закрепилось в христианстве как выражение идеи равенства людей перед Богом и возможности для человека сво­бодного выбора на пути к Богу. Однако реализация этой идеи оказалась в противоречии с идеалами равенства и справедливости.

Вместе с тем очевидно, что игнорирование необходи­мости (природной, исторической и т. д.) чревато произво­лом и вседозволенностью, анархией и хаосом, что вооб­ще исключает свободу. Следовательно, свобода есть нечто большее, чем учет объективной необходимости и устране­ние внешних ограничений. Гораздо более существенна внутренняя свобода, «свобода для», свобода в выборе исти-

344


ны, добра и красоты. В рамках «свободы от» вполне резон­на формула: «Разрешено все, что не запрещено». Но по сути дела — это логика раба, оставшегося без надсмотрщика.

Существеннейшей характеристикой свободы является ее внутренняя определенность. Ф. М. Достоевский верно заметил: «Свое собственное, вольное и свободное хотение, свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздражающая, иногда хотя бы даже до сумас­шествия — вот это-то все и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классифи­кацию не подходит и от которой все системы и все тео­рии постоянно разлетаются к черту. И с чего это взяли эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, како­го-то добровольного хотения? С чего это вообразили они, что человеку надо благонамеренно выгодного хотения, чего бы эта самостоятельность не стоила и к чему бы не привела». Человек не примет никакое общественное уст­ройство, если оно не учтет выгоды его быть личностью и иметь свободу для ее реализации.

Таким образом, свобода — это сложнейший и глубоко противоречивый феномен жизни человека и общества, имеющий величайшую притягательность и являющийся в то же время тяжким бременем. Не зря в западной фило­софской мысли анализировалось явление «бегства от сво­боды», особенно если реализация свободы приводила к росту неравенства и несправедливости. Эта проблема — как соотнести свободу и равенство, не приводя к подав­лению и уравниловке, — стоит перед каждым обществом и государством. Решая ее, приходится ориентироваться на ту или иную систему ценностей.

Понятие ценностей отражает значимость тех или иных объективных явлений для жизни людей. Ценностное от­ношение формируется в процессе человеческой дея­тельности, где выделяют три вида производства: людей, вещей и идей.

Первой (и основной) ценностью является сам человек во всем многообразии его жизни и деятельности. Это пред­ставление возникло не сразу, а стало итогом довольно дли­тельной эволюции общественного сознания. Убеждение, что каждый человек самоценен независимо от его возра-

345


ста, пола, расы и нации, происхождения и т. п., возника­ло и укреплялось либо в сравнении человека с высшей ценностью (Бог, Дух), либо в силу действия общих зако­номерностей жизни общества. Так, в буддизме равенство людей и признание их ценности происходило вследствие того, что все рожденное обречено на страдание и должно преодолеть его и обрести нирвану. В христианстве цен­ность человека усматривается в возможности искупления греховности и обретения вечной жизни во Христе, а в ис­ламе ценность человека — в отдаче себя Аллаху и испол­нении его воли.

Понятие ценности человека — универсальное и его нельзя сводить к «полезности» человека для общества. Попытки делить людей на «нужных» и «ненужных» по­рочны по самой сути, ибо их реализация неминуемо по­рождает произвол, ведущий к деградации и человека и общества. Ценность человеческой личности в определен­ном смысле выше всего того, что делает или говорит дан­ный человек. Ее нельзя свести к труду или.творчеству, к признанию со стороны общества или группы людей. Как объективные критерии (плоды труда, акты творчества), так и их субъективная оценка со стороны современников грешат односторонностью. История многократно доказы­вает, что истинный масштаб и направленность деяний и помыслов многих личностей становится очевидными спу­стя много лет, а то и столетий. Ценность многих трудов исторических деятелей как бы непрерывно возрастает; в то же время немало примеров, когда время развенчивает дутые авторитеты.

Возникает вопрос: а существуют ли стоимостные харак­теристики человека, можно ли говорить не только о его ценности, но и о цене? Как известно, в системах класси­ческого (античного) рабства несвободный человек рас­сматривался как «говорящее орудие», цена которого со­ставляла в среднем 30 монет (отсюда и евангельские 30 сребреников). Продавался не только человек в целом, но и его функции. Феномен проституции (продажи тела) был известен уже в эпоху первых государств, и она не зря при­обрела статус «древнейшей профессии». Маркс называл современное ему общество системой всеобщей проститу-

346


ции или всеобщей полезности и годности для взаимного употребления. Так или иначе, в условиях рынка люди об­мениваются на эквивалентной основе плодами своей де­ятельности, талантами и способностями, навыками и умениями, которые несут на себе печать самого человека и зачастую неотделимы от него.

В последние годы появилось немало новых проблем, связанных с продажей органов (почек, глаз и т. д.) для пересадки другим людям, с суррогатной беременностью (вынашиванием до родов плода, пересаженного от другой женщины) и т. д. Возникают непростые, вопросы: чем от­личается продажа своих рук или мозга от продажи своих органов? Вправе ли человек распоряжаться в этом отно­шении сам собой? Решать их нужно с учетом того, что человек является не только материальным, но и духовным существом, а этот род ценностей не имеет стоимостных характеристик. Образно говоря, человека можно купить и продать целиком или частично, он сам вправе это сделать, но самое страшное — это, говоря словами Гете, — «продать душу дьяволу», отказавшись от самого себя. Рано или по­здно человечество преодолеет товарное отношение к че­ловеку, он вырвется из отношений экономической необ­ходимости, хотя, видимо, было бы опрометчиво говорить о полном исчезновении в обозримом будущем стоимост­ных характеристик человека и его тела.

Вторым феноменом мира ценностей являются вещи, про­изводимые человеком на протяжении всего исторического пути. Мир вещей охватывает все — от древнейших пира­мид до суперсовременных компьютеров и ускорителей, космических аппаратов и полимеров. Этот мир материаль­ной культуры, созданный людьми для удовлетворения сво­их потребностей представляет как бы «неорганическое тело» человека, многократно усиливая его мощь, опредме-чивая его способности и таланты. Вещественный мир стал «второй природой» человека и неслучайно ценностное отношение к нему являетсй достаточно точным критери­ем ценности самого человека. Вопрос о соотношении цен­ности человека, его жизни, здоровья и его имущества все­гда был центральным для любой мировоззренческой системы. Все религии сурово осуждают стремление к на-

347


коплению материальных ценностей, алчность. Христиан­ство считает людей, погрязших в вещах и чувственных удовольствиях, неспособными на душевность и духов­ность. Делиться своим имуществом с бедными — один из «столпов» ислама, обязательное правило поведения му­сульманина. Буддисты считают, что отказ от накопления вещей — первый шаг на пути к просветлению.