Прокл, находясь на последнем этапе развития греческой философии, отсылает нас в исходный пункт, раскрывая мысль Парменида: Единое необходимо должно порождать многое, поскольку оно само есть рождающий принцип, или, говоря на языке позднейшей метафизики, понятие включает в своё содержание само содержание; «пустое» понятие есть бессмыслица. Именно эта мысль является бесспорной и самоочевидной для Парменида: «ибо без бытия, о котором её изрекают, мысли Тебе не найти». Если вещь есть и дана нам, то своё бытие как определённое и устойчивое бытие она получает не только лишь в разуме наблюдателя, через «синтез» (в чём уверен Кант): если вещь есть, то это подразумевает наличие у неё определённых атрибутов, которые отличают её от другой вещи и которые могут быть мыслимы нами; так же атрибуты или сущность не суть следствия бытия, поскольку бытие и есть бытие как существенно определённое и атрибутированное бытие. Совсем не субъект приписывает сущность, не он «назначает» атрибуты, но он может совершить мыслительный акт, чтобы «очертить» сущность вещи для себя. В попытках «ухватить» мысль Парменида и Прокла велик риск пойти по соблазнительному пути, проторенному Фихте и Гегелем и представить бытие как бытие-ради-субъекта, обретающее в мыслящем субъекте свою истину: для Парменида истина не нуждается ни в своём заверении, ни, тем более, во «внесении» себя в предмет – иначе последний был бы «подотчётен» субъекту.
3.5 Развитие науки и идея исхождения
В Древней Месопотамии и Египте существовала система исчисления, но ни один историк науки не говорит о древнешумерской, древнеаккадской, древневавилонской или древнеегипетской науке в собственном смысле этого слова. С идеей научности мы связываем теоретизирование или способность выводить общие правила и законы, способные служить посылкой для выведения других законов; шумерская и епгипетская арифметика не имела теоретического аппарата; все вычисления производились «по случаю» и, возможно, каждый раз ход рассуждений начинался практически «с нуля». Шумеры не имели возможности выстроить и то, что мы сегодня называем «научной картиной мира», которая предполагает взаимосвязанность теорий, их доказуемость, взаимовыводимость, и, как следствие, негласное полагание бытийной однородности мира. Для того чтобы мир подчинялся законам мысли, последняя должна лежать в основе космоса. Впервые вера в то, что мир может быть описан – и обобщения, сделанные на основе такого описания, будут применимы к последнему – зародилась в сознании древних греков. При этом, будучи последовательными, мы, вместе с греками, должны сделать вывод о том, что, указывая на существование общего закона, определяющего соотношение гипотенузы треугольника и суммы квадратов его катетов, мы с необходимостью должны задаться вопросом о законе образования самого этого закона – или о принципе бытия. Очевидно, что, будучи сущим, – одним из многих – человек сам оказывается причастным принципу бытия; несводимый к биологическим характеристикам и обладающий даром познания, человек оказывается в большей степени причастным Единому, нежели горшок или даже лошадь, но, лишь причастный к принципу единения, он лишён возможности познания Принципа. Как мы видим на примере Плотина, Прокла и всей восточной мистики – включая исламскую – противоречие, возникающее при попытке обосновать научность на недоступном для познания основании, разрешается только обращением к мистическому опыту или, - пример тому мы видим в русской религиозной философии конца XIX – начала XX века, - более рафинированному интуитивизму.
Сомнительное сопоставление спинозизма и системы Прокла, обусловлено, тем не менее, отождествлением имён обоих мыслителей с обоснованием научности. По мере развития научного аппарата – подразумевающего построение непротиворечивых теорий и, главное, опытную верифицируемость последних (и здесь мы должны попытаться отрефлексировать и отодвинуть на задний план коннотации на отцов современной нам физики и новоевропейскую научность вообще), всё более проблематичным становится применение – парадоксально возможное - теорий на практике. Геометр, которого не занимают проблемы философии, продолжит без угрызений совести исполнять свои прямые обязанности, в то время как для философа очевидно отличие закона от конкретного набора вещей, чьё взаимодействие этот закон подтверждает. Единое для Прокла выступает как опора мироздания и возможности научного мышления – а логические построения призваны лишь подтвердить экзистенциальный опыт философа.
Иерархия в «Первоосновах теологии» и «Платоновской теологии» построена на принципах подобия (2 слова у Прокла различают отношение вышестоящей причины в нижестоящей – me>qexiv, причастность – и parousi>a, или присутствие вышестоящей причины в нижестоящей) и аналогии; первое определяет отношение в рамках отдельно взятого ряда или чина (ta>xiv), второе может означать и отношение между элементами разных рядов. Три термина описывают сочетание бытия-у-себя - в противоположность стремлению к иному - и своеобразия – стремления избежать «штампования» сущего - каждого отдельно взятого элемента. Сущее на каждой ступени, подобно Единому, сохраняет свои границы и, с другой стороны, оставляет пространство, очерченное этими границами, не закреплённым за определённым содержанием; мы видим, следовательно, что процессы пребывания, исхождения и возвращения (Герш называет эту триаду «динамической»)[37], как и предельность, беспредельность и их смешение («статическая» триада), в силу подобия Единому, присущи каждому элементу иерархии.
Логика иерархизации сущего в «Первоосновах теологии» принципиально отличается от того, что привык называть логикой современный учёный; можно, не испытывая угрызений совести, усомниться и в прочтении Прокла с точки зрения субъект-объектной парадигмы, хотя пористость текста и привносит соблазн оправдать «вчитывание». Проблема заключается, вероятно, в том, что основание текста лежит за текстом и едва ли полностью осознаётся автором. По свидетельству Марина, на Прокла – и через него на судьбу всей Афинской Академии – оказала сильное влияние поездка в Азию и знакомство с культом Великой Матери[38]; приобщение к тайнам халдеев и склонность к теургии не могло не оставить след в философии Прокла. Без сомнений, ошибочно было бы искать основание прокловской иерархии и проблемы исхождения во внутренней логике текста; очевидно то, что каждая последующая ступень мировой иерархии не выводится из предыдущей, - что для Прокла является предметом не доказательства, но собственного экзистенциального опыта. Тем не менее, отношение Прокла и всей стоящей за ним традиции к Единому, безусловно, не могло существовать изолированно от личности мыслителя.
В исследованиях философии Прокла Диадоха мы можем выделить 3 основных «схемы» мировой иерархии; причиной тому являются закономерные и объяснимые разночтения у самого Прокла, связанные с развитием философских взглядов философа и, вероятно, невнимательностью переписчиков. Мы приводим здесь вместе две пересекающиеся схемы А.Ф. Лосева[39] и С.В. Месяц[40] (пункты, отсутствующие у Лосева, помечены звёздочкой; см. Схема 1), а также, отдельно, классическую схему, составленную Доддсом в комментариях к «Первоосновам»[41] (см. схема 2).
Схема 1.
1) Единое
2) Предел и беспредельное*
3) Генады (единичности или боги)*
4) Ум
5) Душа
6) Природа*
7) Космос
8) Материя*
Схема 2.[42]
1) Единое (hen) [Беспричинно]
2) Бытие (on)[Единое]
3) Жизнь (zoe) [Единое, Бытие]
4) Ум (nous) [Единое, Бытие, Жизнь]
5) Душа (psuhe) [Единое, Бытие, Жизнь, Душа]
6) Животные (zoa) [Единое, Бытие, Жизнь, Душа]
7) Растения (futa) [Единое, Бытие, Жизнь]
8) Неодушевлённые тела (nekrasomata) [Единое, Бытие]
9) Материя (hule)[Единое]
Необходимо сделать замечание, подводящее нас к пониманию проблемы материи и исхождения у Прокла: если элементы 2-5 относятся к разряду имеющего бытие (ta< o]nta) – подразумевается его неподвижность – то «ступени» 6-9 попадают в разряд становящегося (ta< gigno>mena, см. el.th. 107). Близость к Единому обеспечивает более высокую порождающую способность; материя, как видно из схемы Доддса, порождается лишь им и потому, согласно трактату Прокла[43], не является носителем зла, противостоящего Единому. Материя как «дно» исхождения предстаёт проявлением беспредельного начала, присутствие которого в самом Едином проблематично – как и вообще атрибутирование последнего – но являющегося первым проявлением абсолюта. Проблема исхождения, таким образом, оказывается напрямую связанной с проблемой предела и беспредельного.
Если мы посмотрим на приведённую схему Доддса через призму теоремы 58 El.Th. (Всё, производимое большим числом причин, в большей мере составное, чем то, что производится меньшим) и учтём принцип предпочтения целого, общий для всех неоплатоников, то окажемся перед загадочным фактом совпадения цельности и, следовательно, рождающей способности бытия, – следующего сразу вслед за Единым – и материи. И то, и другое, просто – хотя простота материи может вызвать возражения, тем не менее, последняя представляет собой совершенно простое проявление беспредельного. Диалектика предела и беспредельного, по-разному проявляющаяся на каждой ступени мировой иерархии, выступает в качестве принципа, удерживающего мир от небытия.
Не атрибутируемость Единого, - ставшая краеугольным камнем для восточнохристианского богословия, - насколько странным бы это не показалось, - чётко артикулируется только у Ямвлиха:[44] плотинова экзегетика «Парменида» ещё достаточно бережна. Плотин выделяет Единое как таковое, Единое-сущее (ум) и Единое-и-сущее (душа), тогда как для Ямвлиха уже очевидна необходимость введения «средних терминов» между неделимым – на предикаты – и трансцендентным Единым, как и очевидность того, что на роль «средних терминов» может претендовать только пара «предел-беспредельное».