Для отечественной культуры Руссо оказался важен уже потому, что его апология «сердца» и простой, чистой жизни «на лоне природы», оспаривавшая просвещенческий идеал цивилизованной, рассудочно–рациональной жизни в пользу «естественной» жизни, освобождала русского человека от взятой им на себя обязанности следования «норме», «образцу» и обосновала его право быть самим собой, сделав предметом художественного описания и осмысления свои чувства и мысли, свою жизнь – какой бы простой и обыденной она ни казалась. Если в досентименталистскую эпоху русский человек оказывался зависим от принятого им образца «цивилизованной», «разумной» жизни и должен был с сожалением смотреть на собственных сограждан, пребывающих в «первобытной дикости», то Руссо обратил внимание русского европейца внутрь его души, побуждая сделать ее материалом для творчества. Раскрепощение письменной речи, её сближение с разговорным языком образованного общества способствовало складыванию нового литературного языка; приближение литературы к непосредственному переживанию, выражение тонких душевных движений в поэзии и прозе углубляло внутреннюю жизнь души автора и читателя, учило сосредоточенности и чуткости к запросам сердца. Медитативно–созерцательное настроение сентиментализма, его упоение внутренней жизнью уединенной души нашло выражение в характерной для тех лет моде на «меланхолию». Замечательный образец переживаний меланхолически–задумчивой души сентиментального поэта дает стихотворение Карамзина «Меланхолия» (1800):
Страсть нежных, кротких душ, судьбою угнетенных,
Несчастных счастие и сладость огорченных!
О Меланхолия! Ты им милее всех
Искусственных забав и ветреных утех.
Сравнится ль что–нибудь с твоею красотою,
С твоей улыбкою и с тихою слезою?
<…>
Безмолвие любя, ты слушаешь унылый
Шум листьев, горных вод, шум ветров и морей.
Тебе приятен лес, тебе пустыни милы;
В уединении ты более с собой.
Природа мрачная твой нежный взор пленяет:
Она как будто бы печалится с тобой.
Когда светило дня на небе угасает,
В задумчивости ты взираешь на него.
Не шумныя весны любезная веселость,
Не лета пышного роскошный блеск и зрелость
Для грусти твоея приятнее всего,
Но осень бледная, когда изнемогая
И томною рукой венок свой обрывая,
Она кончины ждет. Пусть веселится свет
И счастье грубое в рассеянии новом
Старается найти: тебе в нем нужды нет;
Ты счастлива мечтой, одною мыслью – словом!
Там музыка гремит, в огнях пылает дом;
Блистают красотой, алмазами, умом:
Там пиршество… но ты его не видишь, не внимаешь
И голову свою на руку опускаешь;
Веселие твое – задумавшись, молчать
И на прошедшее взор нежный обращать[13].
Сентиментализм дал мощный толчок развитию русской литературы, помог ей обрести творческую самостоятельность и вместе с тем способствовал формированию в России той «лирической души», которая открыта для философского вопрошания. Представляется очевидной связь масонского и сентименталистского круга идей с философским движением двадцатых годов XIX–го века (русское шеллингианство, «Общество любомудрия»), с характерными для славянофильства И. Киреевского медитациями на тему «цельности»[14].
Сентиментализм, таким образом, с одной стороны, делал акцент на частной жизни простого человека и его сердечных переживаниях, а с другой – оправдывал «свое», «природное» как вполне достойное внимания и уважения, помогал изжить комплекс «отстающего ученика», отбившегося от своих более способных товарищей по классу европейской культуры. Подобно масонству, сентиментализм обострил внимание к душевной жизни, к неуловимым оттенкам переживаний, в которых сентименталисты видели «веяние духа», отображение сокровенной связи человека с «мирами иными». Увлечение сентиментализмом совпало по времени с широким распространением мистических настроений в александровской России. Обращая внимание русского человека на движения его сердца, сопрягая «добро» и «красоту», рассматривая моральное и эстетическое чувство как область откровения «высшего», «духовного» начала, сентиментализм возвращал русского человека к забытому в рамках светской культуры XVIII века идеалу «благообразной жизни». В сентиментализме (и романтизме) произошло «обмирщение» религиозного идеала «благообразия», его ассимиляция в рамках новой, секулярной культуры. Теперь на первый план выходит не Бог, уподобление которому делает человека и жизнь в целом «благообразной», а сам человек и его душа с ее религиозно–нравственными и эстетическими устремлениями. Здесь отправляются не от Бога к человеку, а напротив, углубляясь в жизнь человеческой души, прозревают в ее глубине нечто «божественное», «духовное». «Прекрасная душа» (Schцne Seele) Шиллера потому и захватывала так русских людей от Жуковского до Достоевского, что в новой, светской, гуманистической перспективе выражала идею единства этического и эстетического начал.
Заслуга писателей–сентименталистов состояла в том, что благодаря их сочинениям русская литература вошла в сферу повседневной жизни, стала органической принадлежностью дворянского быта. Между книгой и душой вновь установилась связь: ведь именно с эпохи сентиментализма русский писатель обращается не только к уму и нравственному сознанию читателя (как это было в литературе эпохи классицизма), сколько к его сердцу. Именно в стихах, повестях и романах русский человек искал ответы на волнующие его жизненные вопросы, именно там он находил удовлетворение своим эстетическим потребностям. Если западноевропейский роман вошел в быт дворянской семьи (в том числе и провинциальной) с середины XVIII–го века, то русская проза завоевывает широкого читателя с конца восемнадцатого столетия. Со времени издания первых толстых журналов Н. Карамзиным и просветительской деятельности Новикова светская книга и журнал становятся частью повседневной жизни русского дворянина, тем новым институтом, который работал на создание общероссийского культурного пространства. На страницах журналов структурировались и обретали голос разнообразные философские, общественные и эстетические позиции.
С девяностых годов XVIII–го века книга и книжность вновь занимают в жизни секуляризованной культуры императорской России то исключительное положение, которое она занимала в культуре древнерусской. Различие в способе функционирования старой и новой русской литературы состояло в том, что древнерусская книга была по своей направленности религиозно–учительной (то есть должна была способствовать спасению читателя посредством душеполезного чтения) и, соответственно, воспринималась как свидетельство высшей, божественной Истины, а новая русская литература, сохранив эту традиционную для литературного русского слова нравственную серьезность (то есть сохраняя свой учительный статус), становится светской и воспринимается не как слово Бога, Церкви или государственной власти (не как голос авторитетного другого), а как слово автора. Сила влияния того или иного авторского слова на души и умы современников определялась как унаследованным от предшествующих поколений почтительным отношением к книге, так и художественным дарованием автора и его способностью говорить о «серьезном», повествуя о переживаниях и жизненных коллизиях людей в их мирской жизни. С конца XVIII–го столетия книга становится живым зеркалом, не только отражающим, но и формирующим чувства, мысли и образы современников.
Со времен Карамзина художественная литература, литературная критика и публицистика начинают играть определяющую роль в формировании сознания русской интеллигенции. Формирование новой литературы занимает собой весь XVIII–й век, но только начиная с эпохи сентиментализма, русские писатели, наряду с западноевропейскими авторами, становятся властителями умов, формируют общественное мнение, дают образованному обществу слова и образы для выражения мыслей и чувств. Если в центре внимания русской философии XIX–го века находится человек, если добро и красота становятся ее неизменными темами, то это потому, что рано достигшая зрелости и самостоятельности русская литература была той культурной средой, в пространстве которой происходило становление отечественной философской мысли.
Завершая краткую характеристику Просвещения в России, необходимо со всей определенностью подчеркнуть: просветительская направленность есть обязательная составляющая и объединяющая черта всех направлений философствования XVIII в. в России, включая религиозные. Другими специфическими чертами этого периода были антропологизм и стремление подвести естественно-научное обоснование под философские построения.
Обзор философских направлений и взглядов их представителей в XVIII в. целесообразно разделить на две части, соответствующие эпохам Петра I (первая половина века) и Екатерины II (вторая половина). Это не формальное деление: пафос петровских реформ заключался в приобщении России к западной цивилизации; екатерининские времена, особенно после восстания Пугачева, наиболее точно характеризуются идеологической борьбой по поводу проблемы крепостного права. Эта разнонаправленность не могла не отразиться на философии.