С точки зрения принципа всеединства, человеческая духовность есть сложное системное образование, интегрирующее в себе такие добродетели или грани человеческого духа, как самосознание, мораль, понимание смысла жизни, свобода, творчество, любовь, трансцендентность и др. Онтологическая истинность духовности, безусловно, определяется входящими в нее компонентами (в том числе и компонентами красоты). Истинность духовности выражается ее интегральным, целостным характером. Пытаясь определить содержание духовности, В.С. Соловьев приходит к выводу, что ни один из этих компонентов, взятый в отдельности, не представляет ее целостности. «Благоговение, сострадание, самообладание (аскеза) – таковы нравственные черты нормального, духовно-здорового человека. Эти три добродетели неотделимы друг от друга, они дополняют одна другую и лишь в своей совокупности образуют нормальный нравственный характер. Взятые отдельно, они приводят к нездоровой односторонности. Так, благочестие без любви и аскезы – это ложная, нездоровая лжедуховность, ханжество; не святость, а святошество, пустосвятство. Любовь к человеку без любви к Богу вырождается в односторонний гуманизм, в человекоугодничество, в человекобожество (обожание – не обожение! – человека). Аскеза без любви и смирения, умерщвление плоти без любви к Богу и человеку создает тип, который Соловьев называет «святой сатана»[123].
В тоже время содержательная специфика каждой грани человеческого духа определяет и конкретизирует истинную реальность существования человеческой духовности в ее множественности форм, разнообразии видов и типов. Более того, эти «духовные силы, способности имеют значение только как способы внешнего выражения … как способы или средства осуществления … содержания духа»[124]. В.С. Соловьев, таким образом, подходит к «пределам» существования духа «для себя». Принцип развития личностного духа здесь является безусловным. Дух человека, пишет В. Соловьев: «должен быть занят не собою, а своим безусловным будущим содержанием»[125]. По Соловьеву истинна та духовность, которая в своей конструктивной духовной мощности гармонично сбалансированных в ней онтологических компонентов представляет собой реализацию духовных потенций человека. Отсюда духовность в своей онтологически истинной данности предстает как гармоничное и сбалансированное развитие в человеке его составляющих, когда «и ваш дух и душа и тело во всей целости» (1Фе. 5.23).
Онтологическая самобытность человеческой духовности в факте ее реального существования (функционирования) обнаруживается в «философии сердца» П.Д. Юркевича. «Сердце есть средоточие душевной и духовной жизни человека»[126]. В сердце как центр «внутреннего человека» П.Д. Юркевич помещает такие интенции духа как воля, желание, душевные чувства, страсти и волнения, совесть и стыд, доброта и моральный долг, любовь и вера, познание и понимание. Здесь нельзя не привести мнение Н.А. Бердяева, утверждающего, что «Дух … на Земле … выразим не в объективных структурах, а в свободе, справедливости, любви, творчестве, в интуитивном познании, не в объективности, а в экзистенциальной субъективности»[127]. В религиозном экзистенциализме при рассмотрении личности в качестве признаков духа указываются: разум, чувство долга, совесть, милосердие, добротолюбие, стыд, справедливость, любовь, сердечность, раскаяние и др. Поэтому П.Д. Юркевич совершенно справедливо полагал неверным сведение духовности к мышлению или к предметному дискурсу. Мир «…существует и открывается первее всего, – пишет он, – для глубокого сердца и отсюда уже для понимания мышления»[128]. К тому же одна из «тайн», раскрывающих истинность духовности заключается в том, что человеку обычно трудно говорить о ней. Он не может без внутреннего трепета углубляться в проблему любви, красоты и других предикатов, составляющих существо духовности. Гораздо легче говорить о таких рациональных предпосылках духовности, как «стремление к познанию мира и своего места в мире», «поиск смысла жизни» и т.п. Если следовать логике С.Л. Франка, то те предметы, о которых человек не стыдится говорить открыто, не представляют собой его подлинное существо. Иными словами, онтологическая истинность феномена человеческой духовности состоит в дополнении мира человека, состоящего, прежде всего, из определенных внутренних состояний, характеризующих духовность, объективным миром и миром познания. Истинна та духовность, которая может быть обнаружена и реализована только на основе единства постижения свободы, знания и любви, единства иррационального и рационального. Причем полнота онтологической истинности духовности человека требует, чтобы все элементы ее существования соответствовали всем элементам ее сущности. Онтологическая истинность духовности требует всесторонности и полноты учета всех элементов в сумме и в целом. Это положение П.Д. Юркевича разделялось многими русскими философами, в том числе, и Н.А. Бердяевым.
Идея всеобщности (тотальности) духовного, постоянно собой репрезентирующая в актах экзистенциального мира истинность феномена человеческой духовности, составляет один из центральных пунктов в работах русских религиозных философов серебряного века. Так В.В. Зеньковский пишет, что «начало духовности в человеке не есть некая особая и обособленная жизнь, а есть творческая сила, энтелехийно пронизывающая собой всю жизнь человека (и души и тела) и определяющая новое качество жизни»[129]. Н.А. Бердяев вслед за В.С. Соловьевым подчеркивает, что духовность совсем не противополагается душе и телу, но что она овладевает ими и преображает их, содействует духовной освобожденности и возвышению. ««Духовность», – пишет Н.А. Бердяев, – не противоположна «телу» или «материальному», а означает его преображение, достижение высшей качественности целостного человека, реализацию личности. Личность реализуется через победу духа над хаотическими душевными и телесными элементами»[130].
Апологизируя включенности природной жизни в духовность, Н.А. Бердяев указывает, что духовная жизнь не является реальностью, существующей параллельно действительности физической и психической, но что она «вбирает в себя всю действительность», так как «дух совсем не противоположен плоти, плоть есть воплощение и символ духа». Сама материя есть лишь символизация внутренних состояний духовного мира, его вражды и раздельности, а не субстанция, существующая сама в себе. Не спиритуализм и не отвлеченную духовность, писал Н.А. Бердяева, мы утверждаем, а символизм и конкретную духовность. И в этой непосредственной конкретизации внутреннего высшего в материальном и действительном проявляется истинность феномена человеческой духовности.
Духовность в своей онтологической экспликации и истинности есть та сила, идущая из глубины человека – его глубинного «Я», несущая в себе освобождение, преображение, красоту и человечность. Причем дух, как субстанция духовности и Божественное начало в человеке, аксиологически наполнен и функционально аксиологичен. Дух – это истина, красота, добро, смысл и свобода. При этом он принадлежит личности и раскрывается в ней. С помощью духа происходит преодоление животной, дикой, варварской природы человека, подлинно возрастает и аксиологически наполняется его сознание, осуществляется духовное пробуждение человека, являющееся движением к подлинному бытию. Духовность выступает как демаркационная линия между царством животных и обществом. В таком своем истинном данном ей качестве духовность, образует и поддерживает личность в человеке, помогает удержаться от отчаяния, дает определенную независимость от мира (социума), помогает обрести смысл жизни и высокоразвитое чувство моральной ответственности. Красота как критерий духовности и ее онтологической истинности, «спасает» мир, но, отнюдь, не сама по себе, а посредством «сердца» и любви. Поначалу «сердце» обретает способность к видению красоты, а уже потом красота воспломеняет «сердце», которое спасает мир любви.
Вместе с тем, несмотря на то, что духовность человека всегда субъективна, то есть смысловое содержание данного феномена кроется в тайнах организации духа человека, а не в социальной детерминированности, действие ее проявляется непосредственно в прорыве в социальную жизнь (по Бердяеву «дух индивидуализирует»). Дух, утверждает Н.А. Бердяев, выражает себя «социально». По утверждению философа «социальный вопрос есть вопрос человечности»[131]. Поэтому, по Н.А. Бердяеву, истинна та духовность, которая прорывается в объективированный мир, делая его лучше и краше[132].
К тому же реализация духовности или духовное освобождение, считает Бердяев, должно сопровождаться переходом к конкретности, а не к абстракции. Духовности отвлеченной, которую он характеризует как очень несовершенную форму духовности, отвлеченной от жизни мира природного, философ противопоставляет духовность конкретную, преображающую и просветляющую жизнь мира.