4. Наука как вид субъективной деятельности.
4.1. Человекоразмерность в параллелях между искусством и наукой.
В научной деятельности особую, выделенную роль играет интуиция, представляя собой нечто лишнее, нежелательное в упорядоченном ходе научного исследования. И если для ответа на поставленный вопрос в процессе научной деятельности еще признается необходимость интуиции, для завершенности научной работы важным условием является как раз полное от нее избавление. Особенностью интуиции является то, что она есть познание личностное, субъективное, а научное знание безличностно, объективно. Уже поэтому возникает видимое противоречие между такими двумя сферами человеческой деятельности, как наука и искусство.
Основными различиями между наукой и искусством являются следующие три утверждения. Во-первых, наука обосновывает и объясняет, а искусство добивается понимания. Это связано с отличием между гуманитарным знанием и знанием естественнонаучным и основано не на разнице в способах получения этих знаний, а на разнице в способах их восприятия. Во-вторых, наука как бы обращается к всеобщему, к разуму. Искусство же – к личному, к интуиции, к инсайту. И, наконец, в-третьих, задачей науки является доказательство соответствия чего-либо определенной норме, а искусство допускает существование объектов особенных и нестандартных. Однако, как показывает история науки и искусства между двумя этими сферами человеческой деятельности можно провести весьма явные параллели. Для начала – это нечеткость границы между так называемым внутренним и внешним, объективностью и субъективностью, с одной стороны, и уникальность момента понимания в науке, сходная с уникальностью творения нового в искусстве – с другой. Как заметил философ А. Бретон, искусство, наравне с наукой, представляет собой некий кумулятивный процесс. Ведь если искусство оценивать не по объектам, а, так же как и науку, по результатам, то есть по тому, как меняется представление человека о мире, то прослеживается четкая аналогия, с той лишь разницей, что научные открытия изменяют представление о внешнем мире, а творения искусства изменяют внутреннее восприятие того же внешнего мира. Вместе с тем необходимо отметить, что сближение науки и искусства шло, скорее, в направлении объективизации искусства, нежели субъективизации науки. Например, от прямого отпечатка человеческого, столь важного в искусстве, в науке тщательным образом избавлялись.
Возвращаясь же к понятию интуиции можно сказать, что если параллели между наукой и искусством имеют обоснованный характер, то объединяющая их интуиция, наоборот характеризуется своей необоснованностью. Подходы к ее роли с точки зрения науки и с точки зрения искусства принципиально различаются, так как в науке знание не доказанное не является конечным знанием, а в искусстве, напротив, интуитивное озарение есть и начало, и конечная цель, и даже оправдание самого искусства. Однако и в науке почти всегда остается некоторая часть понятий, которые практически невозможно дедуктивно обосновать, так называемая «интуиция-суждение», например, достаточность опытных данных для подтверждения теоретического положения [8]. Вспомнив возрастающую трудность экспериментальных доказательств той или иной теории, становится ясно, почему рано или поздно к интуиции обращаются для обоснования научного знания. В итоге, приходим к выводу, что интуиция присутствует в системе доказательств, как в науке, так и в искусстве, но искусство почти целиком опирается на нее, а наука использует её только как связку в спорных, сложнодоказуемых местах.
4.2. Национальные и религиозные компоненты науки.
Следы человеческого в науке можно проследить, анализируя зависимость научных теорий и текстов ученого от его религиозных взглядов и от специфики культурных, этнографических, географических или лингвистических особенностей региона. Здесь появляется такой термин, как «национальный стиль» в науке.
Исторически сложилось, что «национальная наука» - понятие географическое, но вместе с тем, отношение к нему всегда было специфическим. Так, долгое время понятие национальная наука использовалось как инструмент разделения науки на «плохую» и «хорошую», то есть как своеобразный способ политических репрессий. Прослеживалась явная идеологическая зависимость, которая подрывала основной постулат науки – независимость от человеческих особенностей и субъективных факторов.
Как бы избегая излишних сложностей, к национальной науке чаще всего относили науку, созданную в определенной стране, но при этом к представителям данной науки относили, как правило, людей с совершенно другим культурным развитием, и даже получивших образование в другой научной среде. Это вызывало многочисленные возражения, ведь если ученым отдельной страны сделано открытие, доказана теория, выходящая за границы мира человеческого, то недопустимо приписывать ей следы человеческой субъективности, и тем более принадлежность к какой-либо культуре. С точки зрения науковедения, национальные особенности науки отдельной страны напрямую зависят от преимущественного развития той или иной дисциплины в какой-то конкретный отрезок времени. И если рассматривать подход к одной и той же области науки, взятый в разных странах, то это сопоставимо с различными системами координат, так как «точка отсчета» будет зависеть от достигнутого на тот момент уровня национального образования, культурного и философского наследия и т.д. Существует также некая иерархия достоверности, которая, предположительно, соотносится с особенностями религиозной жизни страны на момент становления науки. В частности, от религии могут зависеть два аспекта личности ученого: его моральные принципы и принимаемая им картина мира. В определенном смысле, отношение к миру вокруг себя религиозного человека уже изначально заложено «отношением» к этому миру, принятом в самой религии: мир был создан и сконструирован еще до ученого, и необходимо развивать свои теории с учетом этого мира вокруг.
Выделить такие понятия как национальный или религиозный стиль, применительно к науке, как правило сложно, т.к. наука – это целостность, которая складывается из работ ученых различных стран и религий, но не сводится к совокупности отдельных, даже самых значимых из них. И все же можно проследить определенную тенденцию развития науки в разных странах: зависимость от социальной неустойчивости ученых-теоретиков Германии, их положение почти отверженных в обществе. Ощущение неуверенности в разумности бытия французских ученых, вызванное событиями Французской революции. Горячее желание наверстать упущенное, догнать европейскую науку русских ученых. Все это свидетельствует о том, что понятие национального стиля напрямую соотносится с культурными и социальными особенностями страны, которые выступают обычно как временные величины.
Таким образом, национальные и религиозные особенности, безусловно, можно выделить в развитии науки, если тщательно проанализировать ход ее исторического развития. Но при этом они могут быть выделены только для большого числа ученых или теорий. Попытки же определения таких особенностей для конкретного ученого приводят лишь к проявлению субъективности, то есть данное явление носит, в большинстве своем, массовый характер, меняющийся только с течением времени.
5. Виртуальные миры, границы и человекоразмерность науки.
5.1. Множественность миров как эпистемологическая и онтологическая проблема и человеческое.
В связи с созданием аппарата квантовой механики всё чаще вставал вопрос, что одной и той же математической структуре могут соответствовать различные интерпретации. Наиболее ярким проявлением интерпретаций является гипотеза множественности (виртуальности) миров, призванная максимально объективно интерпретировать реальность. Причём понятие виртуальности подразумевает просто наличие неких особых состояний или особых областей предстоящего нам реального мира, а не наличие различных, разнородных миров. В физике понятие виртуальности впервые появилось ещё в классической механике, с введением виртуальных перемещений – перемещений возможных, но не ставших действительными. В квантовой механике идея развилась в появлении виртуальных частиц – материальных агентов законов сохранения, хоть и не полученных в действительности, но имевших экспериментальное подтверждение, без которых мир классических понятий физики не строился. Вместе с тем, понятия виртуального перемещения и виртуальной частицы имеют глубокие концептуальные различия. Виртуальные перемещения описываются вариационными принципами, то есть подразумевают иной ход событий, иное решение. Возникающие при этом миры являются копией классического физического мира, а их разнесённость в пространстве или времени есть лишь искусственный приём. При решении же квантовых задач от выбора допустимого решения может зависеть сам физический смысл, а возникающие виртуальные миры действительно разные. Пока квантовая механика рассматривается только как инструмент, набор «рецептов», противоречий не возникает. Они появляются, когда в рассмотрение водится квантовая реальность, теоретическая интерпретация происходящего. Это не вызывает катастрофу на данном этапе, но в случае распространения квантовой механики на релятивистскую область, возникающие внутренние противоречия могут свести на нет её работоспособность как в релятивистской, так, следом, и в нерелятивистской области. Дело в том, что возникающие противоречия, по соображениям, например, Дж. Т. Кашинга, есть ни что иное, как специфика выбранного нами «реального» мира. В каждом из миров, решение, признанное правильным, может быть отлично от остальных, но при этом миры, как матрёшки, взаимосвязаны некими базовыми ограничениями.