Писатель касается не только церкви, но и религии. Земля - "атом", "только точка во вселенной", а боги не что иное, как порождение фантазии самого человека, создавшего их по своему образу и подобию. "Кто-то удачно сказал, - пишет он, - что если бы треугольники создали себе бога, то они придали бы ему три стороны".
В 1751 г. некий аббат Готье издал брошюру против писателя под названием "Персидские письма" - кощунственная книга".
Монтескье позволяет себе остроумные шутки и каламбуры по адресу священной персоны бога. Философ прекрасно понимал политически реакционную сущность церкви и религии. В его бумагах сохранилась такая запись: "Христианство, как и магометанство озабочены только благополучием будущей жизни и приносят ему в жертву жизнь земную, и по мере того как религия подавляет в нас стремление к обеспечению земного благополучия, деспотизм, повсюду распространенный, угнетает нас все более и более" ("Мысли и фрагменты").
Монтескье поддерживает учение о материальности мира и движении материи. "Мир, любезный Реди, отнюдь не неизменен. Это относится даже к небесам. Астрономы воочию убеждаются в происходящих там изменениях, которые являются вполне естественным следствием всеобщего движения материи".
Письма Узбека полны остроумных изобличений тунеядства, тщеславия, страсти к щегольству, болтливости, любопытства и прочих пороков французских дворян.
Монтескье решительно осуждает захват чужих земель, колонизаторскую политику так называемых цивилизованных государств, бесчеловечную жестокость в обращении с туземцами. Колонизаторов он называет варварами, которые показывают миру, до каких пределов может доходить жестокость. Торговля рабами, насильственный вывоз негров в Америку находят в нем самого непримиримого противника. Он признает только два вида справедливых войн: защиту отечества от иноземных захватчиков и помощь союзнику, подвергшемуся нападению. Все остальные пойны по самому своему существу несправедливы и противозаконны. Противозаконен союз двух государств для притеснения третьего. Неприкосновенность народа, его суверенность есть его естественное право, так же как и его право на мирную жизнь. "Мирные договоры столь священны для людей, что являются как бы голосом природы, заявляющей свои права".
Монтескье в письмах своих героев обращается подчас к далекой истории, рассуждает о правах народа. Иногда рассуждения эти довольно наивны, как, например, заявление о том, что "справедливость вечна и отнюдь не зависит от человеческих законов". Справедливость, по воззрениям Монтескье, заложена в самих вещах, она существует независимо от человека и всегда одна и та же, кто бы ее ни рассматривал.
Непосредственно из этой теории об абсолютности понятия справедливости вытекает насквозь идеалистическая мысль Монтескье о том, что идея справедливости, внутренне свойственная всем людям, является великим социальным фактором, противодействующим злоупотреблениям деспотизма и тирании.
"Мы окружены людьми, которые сильнее нас, они могут вредить нам на тысячу ладов, и притом в большинстве случаев безнаказанно. Какое же успокоение для нас сознавать, что есть в сердцах человеческих некое внутреннее начало, которое постоянно борется за нас и ограждает нас от их козней".
Монтескье противоречит себе. Узбек, изрекающий эти мысли, не нашел в себе, очевидно, этого внутреннего начала справедливости, когда обрекал своих жен бесчеловечным пыткам и наказаниям. Заблуждается Монтескье и тогда, когда заявляет, что "душа властелина - форма, по которой отливаются все другие". Это преувеличенное значение, которое придавали все просветители роли монарха в государстве, породило ложную теорию просвещенной монархии.
Просветители не понимали того обстоятельства, что сам монарх является выразителем и исполнителем воли господствующего класса, что стоит ему отклониться от курса, заданного ему господствующим классом, как он будет немедленно сменен под благовидным предлогом.
Монтескье довольно высоко ставит принцип частной собственности. Он заявляет, что там, где неприкосновенность частной собственности не обеспечена законом, там не может быть общественного благосостояния, там не может быть прогресса. На страницах своей книги Монтескье развертывает полемику между Узбеком и его другом Реди по вопросу, который впоследствии поставит Дижонская академия и ответом на который станет первый трактат Жан-Жака Руссо "Способствовало ли развитие наук и искусств очищению нравов?". Этот вопрос волновал современников Монтескье. Реди - противник цивилизации. Он полагает, что каждое новое изобретение только помогает тиранам. "Одно только изобретение бомб отняло свободу у всех народов Европы". Реди говорит о том, что огромные опустошения на земле произвела химия, что рано или поздно будет открыто такое средство, которое уничтожит все человечество. Он заключает свое пессимистическое отрицание наук и искусств следующими словами: "Блаженно невежество детей Магомета! Милая простота, столь любезная нашему пророку, ты всегда напоминаешь мне простодушие первобытных времен и спокойствие, царившее а сердцах наших праотцев".
Узбек и вместе с ним автор книги оспаривает мысли, высказанные Реди. Он, наоборот, утверждает прогрессивный характер развития наук и искусств, однако подходит к этому вопросу с чисто буржуазной точки зрения. Двигателем прогресса является, по его мнению, страсть к обогащению, эта страсть проходит через все слои общества, начиная от ремесленника и кончая министрами. Страсть к наживе порождает труд и изворотливость; "выгода - величайший монарх на земле".
Государство, в котором признавались бы только искусства, необходимые потребностям человека, и отвергались бы искусства, вызванные стремлением к роскоши и наслаждению, было бы самым жалким и погибло бы, "кончился бы оборот капитала и рост доходов".
Так во Франции XVIII столетия, косневшей в давно изживших себя формах феодальных отношений, осуществлялась идеологическая подготовка отношений буржуазных.
"Персидские письма" Монтескье имели поразительный успех у современников. "Книготорговцы пускались на все, чтобы заполучить продолжение их. Они хватали за полу всех встречных и поперечных. "Сударь! - говорили они, - сочините мне "Персидские письма", - вспоминал потом писатель.
Имя автора "Писем" вскоре стало всем известно. Легкая, изящная и несколько фривольная форма изложения открыла им доступ и в аристократические салоны, где, читая их, увлекались описанием жизни восточных сералей, намеками на скандальные стороны придворной жизни Франции, не вникая в истинный смысл книги.
Церковники, однако, увидели в книге величайшую опасность для существующих устоев. Когда кандидатура Монтескье была выдвинута во Французскую академию, "Персидские письма" послужили серьезным препятствием для его избрания академиком. Книга была подвергнута церковному запрету.
Однако она жила, прокладывая себе широкую дорогу в народ, в массы. Она была тем более доступна и понятна сердцу широкого читателя, что заключена в прекрасную форму. Стиль Монтескье - "это настоящий поток французского ума: он течет по несколько каменистому ложу, но как прозрачны воды! сколько веселья, прелести и света в струйках и маленьких каскадах!
Это поток, направляющийся к Вольтеру и Бомарше", - писал французский историк Сорель о книге Монтескье.
После "Персидских писем" Монтескье уже не обращается серьезно к художественному творчеству. Правда, он написал две галантные поэмы в духе тогдашней классицистической поэзии - "Храм в Книде" и "Путешествие на Пафос". Этим поэмам сам Монтескье не придавал большого значения. Он всецело отдался исследовательскому труду в области исторических и юридических наук. Мысли, изложенные в "Персидских письмах", не переставали волновать писателя.
Монтескье, дабы проверить правильность своих взглядов на политические учреждения, законодательство, различные государственные системы, совершил путешествие по Западной Европе. В течение трех лет (с апреля 1728 по апрель 1731 г) он жил вне Франции, изучая серьезно и основательно социально-политическое устройство Италии, Голландии, Германии и особенно Англии.
Монтескье заметил порок буржуазной системы. "Мы видим, что в странах, где один только дух торговли одушевляет людей, все человеческие дела и даже моральные добродетели становятся предметом торга" ("Дух законов", кн. XX, гл. II). И далее в другом сочинении: "Деньги в Англии в большом почете, честь и добродетель ценятся мало, и подкупность проникла во все сословия" ("Заметки об Англии").
Однако в целом Монтескье остался весьма удовлетворенным порядками, установившимися в Англии после "славной революции" 1688 г. Он вернулся во Францию убежденным сторонником английских политических учреждений и даже парк свой разбил во вкусе английских парков: "Для меня будет праздником поводить вас по моему имению Ла-Брэд, где вы найдете замок, прекрасно украшенный по идее, заимствованной мною в Англии", - писал он друзьям.
В Англии Монтескье встречался с видными политическими деятелями той поры - Уолполом, Болингброком. С графом Честерфилдом он даже совершал вместе путешествие по Европе. У Честерфилда Монтескье познакомился со Свифтом и поэтом Попом. Он был представлен также и королеве. В Англии он был избран членом ученого Королевского общества.
Монтескье, вернувшись во Францию, несколько поправел. Теперь он, по примеру Англии, уже хочет союза буржуазии с аристократией, считая это самым лучшим выходом из положения, отстаивает привилегии дворянства. Обращаясь к министрам, он пишет: "О вы, которым вверены интересы французского дворянства, не направляйте завистливых взоров на почетные права этого сословия и не протягивайте алчных рук к его имуществу". Он заботливо составляет генеалогию своего рода, тогда как раньше в "Персидских письмах" смеялся над теми, кто стремится "пообчистить предков и украсить гербами дверцы карет".