Личность не остается неизменной. Она меняется с изменением общества и культуры. Изменение культуры возможно и без изменения общества. Хотя культура всегда продукт общества, всегда акциденция, а не субстанция, она тем не менее всегда обладает известной, а иногда и весьма значительной долей самостоятельности, которая наиболее ярко проявляется в ее развитии. Уже передача культуры от одного поколения членов общества к другому есть процесс отличный от процесса развития общества. А если принять во внимание столь характерную для процесса развития культуры аккумуляцию, то становится понятным, почему немалая часть исследователей стала рассматривать культуру как нечто совершенно самостоятельно и самостоятельно эволюционирующее. В результате у них понятие культуры в значительной степени заслонило понятие общества. Все это в достаточной степени четко проявилось, например, в работе знаменитого английского этнолога Э. Тайлора (1832–1917) «Первобытная культура» (1871).
В последующем была открыто, что культура может передаваться не только внутри общества, от одного поколения к другому, но от одного общества к другому. В случае культурной диффузии культуры отделяется не только от людей, которые ее создали, что имеет место и при межпоколенной передаче, но от и породившего ее общества. В результате у диффузионистов культура окончательно выступила как субстанция, а понятие общества отошло на задний план, а у некоторых из них совершенно исчезло, что можно видеть на примере труда немецкого этнографа Л. Фробениуса (1873–1938) «Происхождение африканских культур» (1898).
Во всяком случае, после открытия культурной диффузии стало ясным, что культура той или иной группы людей может претерпеть изменения в результате воздействия культуры другой группы людей. В определенных условиях может даже произойти замещение одной культуры другой. При этом культурная (этническая) ассимиляция может коснуться не только отдельных представителей того или иного этноса, не только отдельных его подразделений (субэтносов и этнографических групп), но и охватить весь этнос в целом. Чаще всего при этом происходит замещение и языка. Наиболее яркие примеры – замещение на территории Месопотамии в конце III – начале II тысячелетий до н.э. шумерской культуры аккадской и в долине Нила во второй половине I тысячелетия н.э. древнеегипетской культуры – арабской. В результате и в том, и в другом случае произошло изменение этнической специфики личности при сохранении в основном ее социальной сущности (5, стр. 45).
4. Ценности и смысл человеческого бытия
Что по большому счету для человека важнее: знать, почему звезды светят, или – где добыть средства к существованию? Последнее, видимо, все же «ближе к сердцу» обычного человека, более насущно. Да бог с нею, со Вселенной и ее устройством, нам бы разобраться с земными, повседневными делами и суметь прожить жизнь достойно. (А то и вообще просто выжить, что для очень многих людей на Земле по сей день является немалым достижением.) Но просто существовать, удовлетворяя свои естественные потребности, развитому человеку мало. Ему непременно нужно, чтобы это существование имело какой-то смысл.
Потребность в осмысленности бытия возникает из постоянно присутствующей в действиях человека целесообразности. Что бы мы ни делали, мы всегда делаем это «для чего-то», ради какой-то цели. Работаем ли мы, учимся, развлекаемся, создаем технические устройства или произведения искусства – все подчинено определенным целям, которые и наполняют смыслом, то есть обосновывают и оправдывают наши действия. И даже смерть человеку не страшна, если она принимается во имя высокой цели (защиты семьи, Родины, исполнения долга и пр.). Бессмысленность же деятельности (вспомните Сизифа) – самое страшное наказание.
Но если практически каждое действие человека целесообразно и осмысленно, то, очевидно, такой же характер должна иметь и вся его жизнь. Она должна быть осмысленна! В ней должны быть сквозные, мощные и достойные цели. Определить, в чем они заключаются, что может придать жизни человека приемлемый смысл, – это и есть главная задача философствования, его «основной вопрос» (3, стр. 23).
Однако попытки с ходу установить, в чем может состоять смысл человеческой жизни, наталкиваются на серьезные препятствия. Оказывается, смысл индивидуальной жизни человека не может быть найден в ней самой. Подобно тому, как смысл существованию любой сотворенной человеком вещи (компьютера, например, или книга) обнаруживается не собственно в ней, а в ее отношении к человеку и другим вещам. Поэтому смысл жизни отдельного человека может существовать только в том случае, если имеет хоть какой-нибудь смысл жизнь рода человеческого, вся его история. А последняя по тем же соображениям может иметь смысл только тогда, когда есть хоть какой-нибудь смысл в существовании природы, Вселенной, частью которой она является. Ну не может «часть» смысл иметь, а «целое» – нет.
Поэтому-то философия и включает в себя знание не только о человеке, но и об обществе в целом, его истории, а также и о природе, Вселенной и т.д. При этом Вселенная или биосфера интересуют философию не сами по себе (это предмет естествознания), а лишь в их соотнесенности с человеком, его целями и ценностями.
Таким образом, проблема бытия – это проблема способа, целей и смысла существования мира в целом, который только и может наполнить смыслом индивидуальное человеческое существование (2, стр. 98).
Возможен ли смысл бытия?
Но не слишком ли опрометчиво требовать от мирозданья смысла и целей? Не приписываем ли мы при этом Вселенной наших собственных человеческих особенностей, подобно тому, как древние греки наделяли олимпийских богов своими страстями и пороками? Такая опасность, безусловно, есть. В философии она именуется антропоморфизмом (от греч. антропос – человек, морфе – форма), т.е. рассуждениями об устройстве мира по аналогии с организацией социальной жизни. Но есть и не менее серьезные основания верить в правомочность постановки вопроса о смысле бытия.
Вопрос о смысле какого-либо явления обычно задается словами «зачем», «для чего», «ради какой цели». В естественных науках эти вопросы считаются практически запрещенными. Спрашивать, для чего разноименные заряды или тела, обладающие массой, притягиваются друг к другу, как-то нелепо. Но есть ведь и другие примеры. Биологам, допустим, вопросы типа «Зачем оленю рога?» или «Для чего кошке кривые когти?» совсем не кажутся странными. На них даже есть вполне удовлетворительный ответ: для выполнения определенной функции, возникшей в процессе эволюции определенного вида. (Причем это относится не только к телесным формам, но также и к формам поведения живых существ.) Означает ли это, что эволюция живого имеет цели и смысл? Буквально – скорее всего, нет. А вот метафорически, фигурально – определенно, да. Эволюция живых систем (а как выяснилось в последние годы – и не только живых) имеет явно выраженную направленность изменения их свойств. Эта направленность, имеющая характер закономерности, и позволяет интерпретировать мир в целом в терминах «смысла» и «целей». Последние в этом случае означают не субъективные намерения и ожидания людей, а выражение объективной необходимости того или иного явления.
Человек, например, смертен. Конечность человеческого бытия в принципе должна обессмысливать все его усилия. Чего ради мучиться, если все равно бесследно исчезнешь? Какой в этом смысл? А смысл между тем есть. Только не индивидуальный, а родовой, эволюционный. Смертность всего живого – это приспособительный механизм, с помощью которого биосистемы совершенствуют себя. Именно быстрая смена поколений обеспечивает простор действию естественного отбора. Только она и позволяет «отбраковывать» неудачные мутации, закреплять удачные и непрерывно «апробировать» новые формы. Не будь этого механизма, эволюция давно остановилась бы, и до человека разумного дело заведомо не дошло бы.
Или возьмем пример небезобиднее. Почему «отцы и дети» практически никогда не находят общий язык? Все сорок тысяч лет существования человечества старшие поколения сокрушаются, что «молодежь нынче совсем не та», а юная поросль возмущается консерватизмом своих «замшелых предков». Но если конфликт поколений так устойчив, значит, он зачем-то нужен обществу, т.е. в нем есть какой-то смысл? Ну, конечно же, есть. Смысл все тот же – эволюционный. Перманентный бунт «детей» против «отцов» делает передачу норм и традиций культуры от одного поколения к другому менее жесткой, более гибкой и подвижной. Что открывает перед обществом массу новых, не изведанных ранее возможностей и направлений развития. Вы только представьте себе, что было бы, если бы «дети» всегда и во всем слушались своих «родителей». Да развитие общества попросту остановилось бы. Или уж во всяком случае – очень сильно замедлилось.
___Таким образом, многие социальные и биологические явления «имеют смысл» в том плане, что их необходимость заложена в сам механизм эволюции живой природы. А в XX в. выяснилось, что эволюционирует не только живая материя, но и вся Вселенная. Эволюция Вселенной также имеет свою направленность, т.е. как бы «устремленность» к какой-то глобальной «цели». Поэтому «смысл», т.е. необходимость биологической и социальной эволюции может найти свое объяснение в механизме развития Вселенной в целом, естественным фрагментом которого она, видимо, является. «Смысл» бытия нашего мира – это, по сути, законы его существования и развития. Они, безусловно, объективны. Смысл же человеческого существования – категория во многом субъективная. Совместить, гармонизировать эти смыслы, поймать их «резонанс», найти надежную точку опоры конечной человеческой жизни в бесконечности объективного мира – значит, решить проблему бытия.