В то же время Достоевский открывает трагическую диалектику свободы. Оказывается, в своеволии, в конечном счете, истребляется свобода и отрицается сам человек. Родион Раскольников в “Преступлении и наказании” испытывает границы собственной природы, человеческой природы вообще. Он думает, что все можно, и хочет испытать свое могущество. Можно ли ради блага заведомого большинства людей убить ничтожную старушонку-процентщицу, которая ничего, кроме зла, не причиняет людям? Этот же ход рассуждений повторится в “Братьях Карамазовых” относительно Карамазова-отца – “Зачем живет такой человек?”. Но обнаруживается, что не все дозволено, потому что природа человека сотворена по образу и подобию Божьему и всякий, даже самый зловредный из людей, имеет безусловное значение и безусловную ценность. И когда человек в своем своеволии истребляет другого человека, решая сам быть высшим судией, он истребляет самого себя, перестает быть человеком, теряет человеческий образ. Происходит распад личности. Выясняется, что любая конкретная человеческая жизнь стоит больше, чем облагодетельствование будущего человечества, и никакие “возвышенные” цели не оправдывают преступного отношения к самому последнему из ближних.
Достоевский также показывает, что человек, начинающий в своем своеволии сам решать, что есть добро и что есть зло, как раз перестает быть свободной личностью и становится ведомым как бы посторонней силой. Так, Родион Раскольников превращается в пленника собственной “идеи”, его поведение, несмотря на все внутренние борения, в целом предсказуемо, как траектория движения механического тела в поле тяготения. Люди, выбравшие своеволие, сами превращаются в объект использования и манипулирования. Кириллов, Ставрогин, Шигалев в “Бесах”, стремящиеся стать по ту сторону добра и зла, используются Петром Верховенским в своих преступных комбинациях наподобие шахматных фигур. Иван Карамазов, бунтующий против несовершенства земного мира и Бога как творца этого мира, становится идейным соучастником преступления Смердякова.
Опыт героев Достоевского показывает невозможность решения антиномии человеческой свободы чисто умозрительным, рассудочным путем. Родион Раскольников, признавшись в убийстве и попав на каторгу, остается в состоянии отчуждения от мира и окружающих его людей. Его мысль продолжает ходить по кругу прежних рассуждений о благодетелях человечества, способных вынести преступление, и он страдает оттого, что не оказался достаточно сильным и пришел с повинной.
Он не понимает, какая сила заставила его жить, когда он стоял над рекой, и почему он не смог ее одолеть. Достоевский пишет: “Он... не мог понять, что уж и тогда, когда стоял над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своих глубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущего перелома в жизни, будущего воскресенья его, будущего нового взгляда на жизнь”. Действительно, невозможно логически понять, что может помешать человеку как свободному существу распоряжаться своею собственной или чужой жизнью. Но то, что Раскольников не смог покончить с собой, означает, что в самих этих вроде бы логически безупречных рассуждениях присутствует ложь.
Раскольников выходит из состояния отчуждения через любовь к Соне. “Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнений, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же, наконец, эта минута...”. Таким образом, решение антиномии свободы все-таки есть, но состоит оно в выходе за пределы навязчивых рассуждений о своей собственной свободе и в открытии в другом человеке не объекта моей личной свободы, но бесконечной ценности.
Вершиной творчества Достоевского является знаменитая поэма о Великом Инквизиторе, которую рассказывает Иван Карамазов брату Алеше во время их беседы в трактире. Н.Бердяев пишет об изумительном художественном приеме, использованном Достоевским: говорит один Инквизитор, Христос все время молчит, оставаясь в тени. Истина о свободе оказывается неизреченной, она раскрывается косвенно, через возражения против нее Великого Инквизитора.
Великий Инквизитор апеллирует к очевидным фактам по поводу человека. Свобода человеческого духа не существует для большинства людей. Ее выдерживают лишь немногие. Христос, обременив людей непосильной свободой, поступил как бы не любя их. “Нет ничего обольстительнее для человека как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее. И вот вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда – ты взял все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все, что было не по силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе”.
Инквизитор упрекает Христа за то, что тот отверг три искушения умного духа в пустыне – превратить камни в хлеба и накормить человечество; чудесно спастись, бросившись с храма, чтобы люди безоговорочно поверили, что Он – Сын Божий; наконец, использовав власть, насильно повести людей за собой. “Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за тобою, прельщенный и плененный тобою”. “Ты... жаждал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабских восторгов невольника перед могуществом, раз навсегда его ужаснувшим. Но тут Ты судил о людях слишком высоко, ибо, конечно, они невольники, хотя и созданы бунтовщиками”. “Уважая его менее, менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо легче была бы ноша его. Он слаб и подл”. “Ты обещал им хлеб небесный, но… может ли он сравниться в глазах слабого, вечно порочного и вечно неблагодарного людского племени с земным?”.
В словах Инквизитора проступает та же логика, что и в рассуждениях Раскольникова: люди делятся на немногих, выдерживающих свободу, и на подавляющее большинство тех, кто ее не выдерживает. Но теперь предлагается любить человека в его слабости. “И чем виноваты остальные слабые люди, что не могли вытерпеть того, что могучие? Чем виновата слабая душа, что не в силах вместить столь страшных даров? Да неужто же и впрямь приходил ты лишь к избранным и для избранных?”.
Инквизитор становится на защиту слабосильного человечества и во имя любви к людям отнимает у них обременяющий страданиями дар свободы, чтобы взамен дать счастье и спокойствие. “Мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы... . <…> Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, ибо они слабы и бессильны”.
Мысль Инквизитора состоит в том, чтобы из любви к слабым людям, не выдерживающим свободы, организовать им земной рай – такое идеальное состояние, в котором человек, наконец, избавится от трагизма жизни, сомнений и мук совести. Но достигается это ценой признания духовной неполноценности и незрелости человека. Дух есть тревога и мука, делающие человеческую жизнь проблематичной, превращающие ее в трагедию свободной ответственности и принятия решений. И не является ли это мучительное брожение всего лишь заблуждением, от которого нужно освободиться, как от ненужной и зловредной обузы? И не состояние ли простодушного блаженства и покоя является единственной и конечной целью человека? Таким образом, обнаруживается связь стремления осчастливить человечество с презрением к нему и с уничтожением человека как духовного существа.
Так человечество распадается на меньшинство вождей, наделивших себя правом определять добро и зло по собственному усмотрению, и подавляющее большинство, образующее послушное стадо счастливых рабов. “Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если будет сделан с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя. <...> И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими”.
Достоевский провидчески моделирует то, что реально произошло в ХХ веке. Революционеры, ради счастья людей шедшие на неслыханные жертвы – ссылки, тюрьмы, жизненную неустроенность, приходя к власти, порабощали народ еще больше, чем прежний строй. Революции, совершаемые ради освобождения угнетенных, оборачивались неслыханными диктатурами. Следовательно, какая-то подмена содержится в стройных рассуждениях Инквизитора, апеллирующего вроде бы к реальному человеку, к тому человеку, каков он фактически есть. В чем же состоит эта подмена? Попробуем это сформулировать.
Люди действительно хотят быть свободными, и быть свободными действительно чрезвычайно трудно. Однако из этой чрезвычайной трудности свободы совсем не обязательно следует необходимость лишения людей свободы, как считает Инквизитор. Свободе можно научиться, пусть через труд и страдания, но учиться ей можно лишь уже будучи свободными. Только в состоянии свободы можно научиться быть свободным. Инквизитор же из трудности свободы делает вывод о необходимости превращения людей в счастливое стадо, но тем самым он отнимает у них саму возможность научиться быть свободными. Ложь любви Инквизитора к слабым людям состоит в том, что такая любовь приводит к увековечиванию их слабости и неспособности к свободе. Тем самым лишается смысла человеческая история, которая и есть не что иное, как процесс овладения людьми собственной свободой.