На самом деле, воскрешение умерших представляется им не как сверхъестественно-мистический акт, а как результат развития науки и ее практического применения. Наука, как он считает, позволит собрать рассеянные частицы разложившихся тел и воссоздать из них тела оживших отцов и матерей. Но ведь в таком случае Земля не в состоянии вместить миллиарды всех существовавших людей! Поэтому-то Федоров и считает неизбежным выход человечества в космическое пространство, заселение людьми планет космического пространства.
Отсюда и знаменитый федоровский «космизм», который оказал влияние на миропонимание ряда философов, ученых, поэтов, художников. В этом ряду могут быть названы и Владимир Маяковский, и Андрей Платонов, и Борис Пастернак.
Идеи «московского Сократа» повлияли на философско-научное осмысление космоса. И дело, конечно, не просто в том, что, работая в общедоступной московской библиотеке («Чертковской»), Федоров встретил и стал опекать 15-летнего К. Э. Циолковского, который впоследствии отмечал: «Федорова я считаю человеком необыкновенным, а встречу с ним - счастьем», он мне «заменил университетских профессоров, с которыми я не общался». При всем различии, которое существует между космическими идеями Циолковского и Федорова, их, бесспорно, объединяет выдвижение самой проблемы «человек и космос», проблемы, поставленной Федоровым. Академик В. И. Вернадский называл Федорова как одного из «искателей истины», выразившего неудовлетворенность «узкими размерами Земли и даже Солнечной системы», стремящегося к поискам «мировой космической связи».
Цели, поставленные Федоровым перед человечеством, могут показаться бредом. Многим так и казалось. Даже Вл. Соловьев, разочаровавшись в федоровском «проекте», назвал его автора в письме к брату юродивым «воскресения ради». Однако сам Федоров в своей фантазии стремился опереться на действительные достижения науки и техники. На него произвел громадное впечатление опыт вызывания искусственного дождя посредством взрывчатых веществ. Он в этом практическом достижении людей видел первый шаг в спасении от неурожаев и, более широко, в регуляции отношений между человеком и природой. Само воскрешение умерших для Федорова и есть результат такой регуляции, «обращение слепой силы природы в сознательную». Реальную возможность самого воскрешения он усматривал опять-таки в реальных успехах науки: «В некоторых случаях, когда действительность смерти была уже признана, удавалось возвращать жизнь посредством гальванизма: как бы незначительны подобные случаи ни были, все же они заставляют нас дать более строгое определение так называемой действительной смерти». А ведь Федоров не знал о тех успехах, которые достигнуты современной медициной в реанимации, в преодолении клинической смерти! Не мог знать он и о выходе современного человечества в космос, который он предвидел в своих фантазиях.
У Федорова были последователи, верившие в осуществимость его «проекта», в возможность оживления умерших. Но даже если не считать воскрешение возможным, нельзя не отдать должное Федорову в его стремлении сохранить в памяти живущих людей образы и дела ушедших от нас «отцов» (через историю, музеи, библиотеки, храмы, искусство и т. п.), ибо, по его убеждению, духовное воскрешение должно предшествовать физическому.
Вообще следует подчеркнуть, что, хотя идея преодоления смерти и воскрешение умерших является центральной темой федоровского учения, в целом же это учение, как отмечает немецкий исследователь наследия Федорова М. Хагемайстер, представляет собой «практическую философию, руководство к правильному (нравственному) действию, следовательно, вид этики (Федоров сам говорил о «супра-морализме»)». Вряд ли можно согласиться с Г. Флоровским, что «в природе Федоров не видит и не признает никакого смысла, ни целей, ни красоты». Вопрос о цели и смысле человеческого существования в его отношении с природой стоит в центре его философии. Федоров подчеркивал триединство добра (блага), истины и прекрасного.
Нельзя не отдать должное стремлению Федорова объединить человечество общим делом. Пусть «общее дело», как его определял Федоров, утопично, но нельзя не признать благородность его стремлений для осуществления «общего дела» объединить всех людей «во всеобщей родственной, праотеческой любви как верующих, так и сомневающихся, ученых и неученых, сословия, город и село», через это дело решить «санитарный вопрос» и «продовольственный вопрос». Можно не соглашаться с Федоровым в конкретном понимании этого «общего дела» - физического воскрешения всех умерших, но то, что человечеству необходимо «общее дело», объединяющее людей для выживания человеческого рода, в этом Федоров несомненно прав. Разве спасение современного человечества и вместе с тем человечества вообще не заключается в общем деле регуляции отношений с природой, решении насущных экологических проблем, в преодолении разъединенности людей, разъединенности, которая несет в себе угрозу братоубийственной войны, грозящей гибелью человечеству?!
Читая труды оригинального мыслителя-подвижника, вспоминаешь старинную мудрую притчу об отце, который сказал сыновьям перед смертью, что он закопал клад в винограднике. Сыновья перерыли всю землю в винограднике, но клад так и не нашли. Вместе с тем они сделали полезное дело - взрыхлили землю... Трудно, разумеется, поверить в «проект» Федорова. Однако даже и в этом случае само стремление к регуляции отношения человека и природы, космический взгляд на человечество и человеческий взгляд на космос, утверждение нравственного значения столь актуального сейчас единения человечества и незабвенности памяти ушедших поколений «отцов» весьма плодотворно.