Основы неевклидовой геометрии казанского ученого Н. Н. Лобачевского, изложенные в его труде «О началах геометрии» и представленные в 1832 г. в Академию наук, были не восприняты в столице известный математик М. В. Остроградский оценил ее отрицательно, а журнал «Сын отечества» в 1834 г. поместил статью, просмеивающую труд Лобачевского.
Открытие фундаментального закона природы - закона сохранения энергии Ю. Р. Майером, изложенного в его статье 1841 г. «О количественном и качественном определении сил», не была принята ведущие для того времени журналом физиков «Annalen der Physik» издателя И. К. Поггендорфа.
Основополагающие работы по наследственности Г. Менделя, проведенные на экспериментальном материале по гибридизации гороха уже я 1856-1863 гг., хотя и были известны ряду именитых ботаников, тем не менее были не поняты и забыты до аналогичных опытов X. Де. Фриза в 1900 г. и почти одновременных опытов ряда других биологов.
Выше мы приводили примеры непонимания и непризнания величайших достижений человеческой мысли в сфере научного познания. Может быть, в технике, близкой своими результатами потребностям человека, дело обстояло много лучше? Пожалуй, не намного. Фонограф Эдиссона в 1878 г. был осмеян на собрании французской Академии как фокус шарлатана. В изобретении телефона, запатентованного А. Беллом в 1876 г., не видели большого будущего и вообще его считали вредным для ушей. В электродвигателях на ранних этапах их создания не отмечали большой практической перспективы. Наконец, в художественном искусстве (техника тоже искусство) мы хорошо знаем, как резко отрицательно принимались новые музыкальные решения и формы выдающихся композиторов, почитаемых сейчас за классиков первой величины. Наконец, новое выдающееся явление становления исконно русского литературного языка в «Руслане и Людмиле» юного Пушкина критиковали за просторечье. Непризнание нового обществом (или, в частном случае, научным сообществом) - не досадные исторические инциденты, а характерная черта становления всякого нового мировидения при его восприятии адептами, апологетами, интерпретаторами установившихся догм, коих всегда большинство, и их «голоса» при демократическом решении вопросов о признании того или иного нового знания всегда в большинстве.
На основании всего сказанного можно назвать следующие основные эвристические установки искать нестандартные познавательные пути, необычные даже для самого себя, уже обладающего такой установкой, не только негативно-критически, но и позитивно-творчески рассматривать необычные экспериментальные и теоретические результаты, терпимо относиться к необычным результатам коллег, если они, конечно не результат явной некомпетентности или недобросовестности. Последнее должно войти в идеологию научного сообщества в целом во избежание многочисленных ошибок по подавлению нового, чему нас учит история науки.
Таким образом, из действительно эвристических познавательных установок, из контекста истории науки в различных областях можно выделить только одну главнейшую установку изо всех сил терпимо относитесь ко всем необычным (нетрадиционным, не укладывающимся в привычные понятия, концепции, схемы, шаблоны, стереотипы, словом, в существующие парадигмы) идеям, теоретическим концепциям, экспериментальным результатам. Для ученых же, ищущих принципиально новых знаний, установка при их общении с познаваемой Природой может быть только одной единственной: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» [Мф. 7,7-9].
Вот и вся «эвристика» все остальное - горы макулатуры. Дополнить сказанное можно только примерами.
Для преодоления парадигм, стереотипов, шаблонов, схем, традиций, сложившихся в той или иной специальной области знания и науке в целом, можно порекомендовать ученым стремящимся к принципиально новым открытиям, путь Р. Декарта. Декарт, как известно (см, например, в 17 лет от роду покинул в 1612 г. элитарную школу La Fleche и начал странствовать по свету я учиться у самой жизни и природы. Как пишет К Фишер, у Декарта «за эпохой школьного образования следовал период самообразования, в буквальном смысле самообразования, не желающего ничего воспринимать извне и принимать на веру, но желающего все вывести из себя, обосновать своим мышлением, исследовать и открыть. Он часто говорил своим друзьям, что и без ученого воспитания, данного ему отцом, он мог бы написать совершенно те же научные книги, с той только разницей, что все они были бы написаны по-французски, а не по-латыни»[86].
Сам Декарт так комментировал свой шаг оставления изучения наук ради изучения «книги мира»: «Я не хотел более искать никакой долгой науки, за исключением той, которую я мог бы найти в самом себе или в великой книге мира, и, таким образом, посвятил остаток моей юности путешествиям для того, чтобы изучить дворы, войска, вступать в общение с людьми различного душевного склада и общественного положения, запастись многообразным опытом. Таким образом освобождался я постепенно от многих заблуждений, затемняющих наш естественный свет и делающих нас менее способными повиноваться разум» (цитировано по [Фишер, 1994, с. 172-173]. Заметим существенное обстоятельство, что здесь мы рассматриваем пример становления не беллетриста или политика, а великого математика и философа-рационалиста. Вряд ли современный ученый может себе позволить путешествовать по «Белому свету» более десяти лет, но иметь установку освобождения от сложившихся догм, если желает прославиться открытием нового, он должен.
Существует много методик алгоритмов с попытками оптимизировать познавательный научный процесс. Например, Джон Лара приводит семь составляющих исследовательского процесса. Первые шесть - достаточно типичные (выбор предмета исследования, обоснование точности и надежности исследовательского инструментария, анализ исходных данных и проработка литературы и т. д.). Приведем седьмой компонент, наиболее специфичный для познания нового: «Седьмое и последнее - я хотел бы напомнить будущему исследователю, что не все вещи объяснимы словами и что есть место для интуиции в разработке любой проблемы. Большинство велеречивых и многословных людей часто являются не лучшими, а худшими из исследователей. Исследование в конечном итоге является так же искусством, как и наукой. Способность увидеть необычное в обычном (например, в «обычном» случайном событии «необычную» закономерность) является очень ценным качеством. Если вы знаете объект ваших исследований и если у вас есть силы восстать против установленных догм, вы сможете достигнуть цели в научном исследовании»[87].
Наконец, для открывателей нового можно дать и психологический совет - не расстраиваться от длительного непризнания новой идеи, это естественно, на то она и новая. Кеплер в ситуации нужды, одиночества и непризнания говорил: «Неужели мне может казаться тяжелым, что люди ничего не хотят знать о моем открытии? Если всемогущий Бог шесть тысяч лет ждал человека, который увидел бы, что Он сотворил, то я могу подождать лет двести, пока найдется кто-нибудь, кто поймет то, что я увидел)[88].
Что касается «методологии самой методологии», конкретизированной на основании сказанного выше, то это принцип невозможности (наподобие невозможности создания вечного двигателя) создания эвристической методологии как алгоритмизированного инструмента прогнозируемых открытий. Максимум, на что способна эвристика - это создавать благоприятные условия для творческой деятельности. Начиная с того, что, как минимум, голова должна быть на плечах, далее для открытия нового нужно, как минимум, быть настроенным на постижение нового, а не жить растительной жизнью обывателя, а максимум - это те выводы, которые сделаны выше. Как писал Гете «Суха теория, мой друг, но вечно зелено древо жизни». Дело в том, что есть совершенно определенная доля правды во взглядах А. Ф. Лосева на то, что научное знание опирается, конструируется на основе того или иного мифа, наполняющего жизнь человека, а далеко не только в результате эмпирико-рационалистского познания ((объективного мира» В данном случае мир в понимании Лосева есть ((конкретнейшее и реальнейшее явление сущего». Он, в частности, писал «Нельзя живому человеку не иметь живых целей и не общаться с живой действительностью, как бы она ни мыслилась, на манер ли старой религиозной догматики или в виде современной механистической Вселенной. Мифология - основа и опора всякого знания, и абстрактные науки только потому и могут существовать, что есть у них та полнокровная и реальная база, от которой они могут отвлекать те или иные абстрактные конструкции»[89].
В свете положений настоящего раздела систему методологических принципов (методология в нормативной форме) нужно рассматривать как систему рекомендательных ориентации познавательной деятельности, задаваемых основоположениями, выраженными хотя и в нормативной форме, но являющимися по сути не принципами, а рекомендациями.
Перейдем теперь собственно к характеристике основных (точнее, наиболее известных, так как выделение основных принципов спорный вопрос) методологических принципов и подходов. Хотя, как я многократно оговаривался, методологические принципы и подходы не дают однозначного пути к познанию нового, и в этом смысле они расплывчаты, все же сформулировать их в отличие от эвристических учений можно вполне в строгом и явном виде. Эти познавательные подходы и до их явной формулировки именно как принципов, конечно, в неосознанной форме, применялись «давным-даавно», но рефлексия их конкретизация, подробный анализ сфер функционирования были произведены преимущественно в методологии науки XX века.