Наряду с этим значением понятие "вера", по Хомякову, означает также высшее состояние разума, уже преодолевшего "логический рассудок", поднявшегося до "целостного разума", "всецелого разума". "Всецелый разум" - это "болящий разум", или "разумеющая воля", "тождество умного естества и воли". Разуму присуща и вера как его "отражательная восприимчивость", способность видеть невидимое. Вера - высшее состояние разума, и она сама разумна. Вера вносит в разум "нравственное начало", ибо сама "вера есть начало, по самому существу своему, нравственное", так как "вера - жизнь и истина в одно и то же время", она "есть такое действие, которым человек, осуждая свою собственную несовершенную и злостную личность, ищет соединиться с существом нравственным по преимуществу, с Иисусом праведным, с Богочеловеком".
Поэтому "верующий знает истину". Истина недостижима без любви. Любовь - Божественный дар, который обеспечивает "за людьми познание безусловной истины". Притом "недоступная для отдельного мышления истина доступна только совокупности мышлений, связанных любовью". Таким образом, Хомяков утверждает принципы, по словам исследователя, "соборной гносеологии".
"Соборность" - центральное понятие философии Хомякова, усвоенное последующей русской религиозной философией. Слово "соборность", очевидно, связано со словом "собор", притом не только в значении "главная церковь в городе", но и как "сбор", "собрание" ("вселенский собор" - сбор всех епископов, "поместный собор" духовенства или же светский "земский собор"). По словам Хомякова, "собор" "выражает идею собрания, не обязательно соединенного в каком-либо месте, но существующего потенциально без внешнего соединения. Это единство во множестве". В его понимании "соборность" - прежде всего имеет религиозный смысл, с особой силой выявленный в православии.
С точки зрения православного богослова, "человек в протестантстве" подобен песчинке, поскольку она "действительно не получает нового бытия от груды, в которую забросил ее случай". "Войдите в протестантский храм. Не в совершенном ли одиночестве стоит в нем молящийся? " - риторически спрашивает Хомяков. В католическом же храме на первый взгляд молитва каждого сливается в одну общую молитву, но "и здесь человек остается одиноким перед молитвою, ибо от него не требуется, чтоб он ее понимал", так как богослужение происходит на непонятном большинству людей латинском языке. Если человек в протестантизме, по выражению Хомякова, уподобляется песчинке, то в католицизме он подобен кирпичу: этот "кирпич, уложенный в стене, не претерпевает порчи и не приобретает совершенства от места, назначенного ему наугольником каменщика". Если в католицизме существует "единство внешнее, отвергающее свободу и потому недействительное", то в протестантизме, наоборот, "свобода внешняя, не дающая единства, а потому также недействительная". В истинном же христианстве человек не утрачивает своей индивидуальности, своей свободы ("любовь только там, где личная свобода"), однако он - "не одинокая личность; он стал членом Церкви, которая есть тело Христово, и жизнь его стала нераздельною частью высшей жизни, которой она свободно себя подчинила".
Истинной Церкви (а для Хомякова это православная церковь) дано и "христианское единство", и "христианская свобода", "потому что единство ее есть не иное что, как согласие личных свобод". Соборность - это и есть "согласие личных свобод"; она присуща Церкви, "собранной в святом единении любви и молитвы", ибо "никто один не спасается. Спасающийся же спасается в Церкви как член ее и в единстве со всеми другими ее членами".
Видный русский богослов Н.М. Зернов считает, что "кардинальная ошибка Хомякова состояла в том, что в своих рассуждениях он пользовался "двойным стандартом": если римо-католикам и протестантам, со всеми их недостатками, он давал характеристику на основе подлинных исторических фактов, то вместо исторической православной Церкви он описывал свой идеал - Церковь, которую чаял видеть".
Соборность как "единство во множестве", как "согласие личных свобод", как "святое единение любви и молитвы" - это и есть религиозный и нравственный идеал Хомякова, с позиций которого он критически оценивал реальное историческое развитие и современное состояние православной церкви.
На наш взгляд, то, что Хомяков понимал под "соборностью", великолепно выразил Андрей Рублев в своей знаменитой иконе "Троица". Средствами живописи, гармонией композиции и красок великий художник изобразил в образах прекрасных женоподобных юношей - ангелов, представляющих три лика Троицы: Бога-Отца, Бога-Сына и Святого Духа, - соборное общение. Как лики Троицы, они "нераздельны и неслиянны", они объединены дружеским согласием, любовью, но в то же время каждый из них имеет свой лик, свою свободную индивидуальность. И хотя три ангела, являющиеся Аврааму, в христианском художественном осмыслении олицетворяли три лика Троицы, в "Троице" Рублева они настолько равнозначны, настолько взаимопроникновенны, настолько гармонически едины при всей своей индивидуальности, что все попытки определить, какой именно ангел представляет Отца, Сына, Святого Духа, в принципе безрезультатны. Вот это, думается, и есть идеал соборности, который провозглашал Хомяков.
Хотя соборность - прежде всего религиозно-нравственный идеал, принцип соборности, как мы видели, Хомяков включает и в теорию познания, так как "истина доступна только совокупности мышлений, связанных любовью". Принцип соборности, считает он, проявился в таких социальных формах быта русского народа, как сельская община и артель, своего рода братское объединение рабочего люда по профессиям (артели ткачей, каменщиков, плотников и т.п.). В общине Хомяков ценил воплощение демократических и гуманных начал: община управлялась "миром", выбранным народом; на "сходах" - собраниях общины - выявлялось или вырабатывалось общественное мнение, утверждавшее справедливость в отношениях между людьми; принимаемое решение должно быть одобрено всеми членами общины на основе традиций, обычаев, народного, православного представления о справедливости, совести и истине. Хомяков считал, что община и артель противостоят западному индивидуализму, спасают рабочий люд от пролетаризации. Поэтому община может быть прообразом будущего справедливого общественного устройства.
Представления Хомякова о всемирном историческом процессе (его историософия) исходят из того, что "картина человечества", сведенная в одну систему, должна разделяться "по высшему признаку его духовного развития", т.е. по видам вероисповеданий, религий, поскольку религиозная вера есть "совершеннейший плод народного образования, крайний и высший предел его развития. Ложная или истинная, она в себе заключает весь мир помыслов и чувств человеческих". Свои историософские воззрения Хомяков изложил в обширном труде "Исследования истины исторических идей", названном при посмертной публикации "Записками о всемирной истории" (Гоголь назвал его "Семирамидой"). В этом сочинении, начатом Хомяковым еще во второй половине 30-х гг., содержится огромный исторический, мифологический, религиоведческий, языковедческий, этнографический, литературный материал, соответствующий уровню знаний своего времени. В методологическом отношении он стремился преодолеть панлогизм "гегелевской школы", представители которой "воссоздают весь мир из логического развития какой-нибудь произвольной догадки и питают благородное презрение к фактам". В то же время ему чужд эмпиризм "школы исторической", сторонников которой философ именовал "чистыми фактистами".
По мнению Хомякова, процесс всемирного исторического развития пронизывают два религиозных начала, характер которых определяется отношением к свободе и необходимости. Одно из этих начал Хомяков назвал иранским, другое - кушитским (от названия древней страны Куш, располагавшейся в южной части реки Нил, в античности называвшейся "Нильской Эфиопией", находящейся сейчас на территории Судана и части Египта). Иранское верование основано "на предании о свободе или на внутреннем сознании ее". "Бог в значении Творца есть основная характеристическая черта иранства. Свобода положена началом, благо нравственное - высокою целию всякого дробного бытия". В древности иранское начало, по Хомякову, проявилось в "писаниях народа израильского", в индийском брахманизме и в книгах о нравственной свободе, приписываемых реформатору древнеиранской религии Зардушту (называемому также Зороастром или Заратуштрой).
Кушитские верования исходят из подчинения "строгим законам логической необходимости", что было обусловлено практикой жизни, зависимой от внешней природы. Если иранство характеризовалось "самостоятельною духовностью", то кушитство - "грубо вещественным началом". Если иранство утверждало Бога как Творца, то кушитство уже в древности переходило "в совершенную безличность Верховного Существа, в пантеизм", который Хомяков называет "религией необходимости". Кушитское начало автор "Семирамиды" определяет как признание "вечной органической необходимости, производящей в силу логических неизбежных законов". В кушитстве "заключалось крайнее искажение человеческой природы". "Кушитство распадается на два раздела: на шиваизм - поклонение царствующему веществу, и буддаизм - поклонение рабствующему духу, находящему свою свободу только в самоуничтожении".