В критике официальной культуры и особенно науки Толстой во многом сближается с Бакуниным, который тоже считал их лицемерными ивраждебными народу, поскольку они служат интересам буржуазного общества. Но у Толстого критика как материальных, так я духовных ценностей переросла критику культуры эксплуататорского общества и превратилась в отрицаниекультуры и науки в их собственном содержании и значении.
Отражательное отношение к культуре Толстого прямо связано с его взглядом на характер производственных отношений современного ему общества, несостоятельность которого он выводит из разделения труда. Вопреки всем выводам экономической науки Толстой с позиций патриархального крестьянства отвергал капиталистическую кооперацию на том основании, что она предполагает специализацию производителей по выполнению определенных производственных функций. По его мнению, каждый человек должен личным трудом обеспечивать все свои бытовые и хозяйственные, материальные и духовные потребности. В противном случае нарушается нормальное развитее и функционирование личности, возникает однобокое совершенствование либо физических, либо умственных способностей, что пагубно сказывается на обществе в целом. Но с особой настойчивостью Толстой возражал против разделения труда на физический и умственный, усматривая в этом крайнее проявление социального неравенства, более того, он, по существу, отождествлял противоположность труда физического и умственного с противоположностью между бедностью и богатством, между трудящимися и собственниками. Разделение труда, по словам Толстого, есть в действительности перенесение всех общественных тягот на простой народ для того, чтобы привилегированные классы могли вести праздный образ жизни.
Аналогичная постановка вопроса содержится и в социологической концепции Н. К. Михайловского. Подобно Толстому, он также противопоставлял простую кооперацию сложной и так же, как Толстой, считал, что общественный идеал “позади нас”, что общинные отношения русской деревни являются высшим типом кооперации. Однако Михайловский рассчитывал на перерастание общинной формы организации в социалистическую.
Толстой же абсолютизировал натуральное крестьянское хозяйство и считал его мерилом организации производства, выдвигая на первый план земледельческий труд.
Этот взгляд Толстого явился реакцией на развитие капиталистических отношений в России, которые стали проникать в деревню. Именно на капитализм возлагалась им вся ответственность за “невыгодное” положение земледелия: «Бедность России происходит не только от неправильного распределения поземельной собственности. Этому содействовали в последнее время и ненормально привитая России внешняя цивилизация, в особенности пути сообщения, железные дороги, повлекшие за собою концентрацию людей в городах, и развитие роскоши, и в ущерб земледелию развитие фабричной промышленности, кредита и его спутника — биржевой игры».
По мере укрепления капиталистического уклада в России отношение Толстого к его проявлениям делалось все более непримиримым. При этом он обращал внимание главным образом на обнищание и разорение широких масс народа. Для Толстого существует только один мотив, объясняющий цель капиталистического производства, — выгоды капиталистов и правительства, которое действует с помощью насилия и в ущерб интересам народа, создавая армию, полицию, шпионов, бюрократию, суды и тюрьмы. Так Толстой переходит к критике государства.
Было время, когда низкий уровень нравственности и склонность людей к насилию оправдывали существование государства и верховной власти тем, что зло государственного насилия было меньшим злом, чем насилие людей друг над другом. Но, когда нравы людей смягчились, а власть, нестесненная в своих действиях, напротив, разрослась, ее деятельность “превратилась в преступление”. Народы попали сначала в материальную зависимость от государства, которое присвоило себе право распоряжаться землей, взимать с населения налоги и займы для содержания чиновников и попов, строительства дворцов и ведения войн. Толстой, враг милитаризма, к числу самых возмутительных насилий власти относит воинскую повинность, называя ее худшим видом рабства. Наконец, самым ужасным злом властей он считал умственное и нравственное развращение народов: причисление людей к господствующим религиям, внушение им в учебных заведениях, в книгах и газетах, подкупленных правительствами, что власть есть необходимое условие жизни и что всякое насилие совершается во имя общего блага. Толстой не делал различия в формах государственного устройства, утверждая, что все они — от открыто-деспотических до либерально-республиканских, от Чингисхана до Чемберлена — сохраняют свою насильственную сущность и те средства с помощью которых порабощаются люди во имя этого земного рабства.
Проблему государства, как и другие проблемы своей философии и социологии, Толстой переводит в плоскость нравственности. В работе “Патриотизм и правительство” онписал: “Правительства, нетолько военные, но правительства вообще, могли бы быть, уже не говорю полезны, но безвредны только в том случае, если бы они состояли из непогрешимых святых людей.… Но ведь правительства, по самой деятельности своей, состоящей в совершении насилий, всегда состоят из самых противоположных святости элементов, из самых дерзких, грубых и развращенных людей”. Толстой поясняет далее, что люди, стоящие у власти, обычно доказывают, что власть необходима для защиты добрых людей от злых, причисляя себя именно к тем добрым, т.е. к защитникам справедливости. Но можно ли считать всякого завоевателя, устанавливающего свою власть, добрее покорённых? Или: при совершении переворотов всегда ли власть переходила к более добрым?
Идеал Толстого вырастал из наблюдений над жизнью и хозяйственно-административными отношениями сельской общины и организации окраинного казачества. Вслед за К. Аксаковым он, по существу, проводил идею о раздельности “земли” и “государства”. В духе славянофилов и революционных демократов, сторонников теории “русского социализма” он считал общину тем учреждением, которая позволяла земледельческому населению жить, не испытывая никакой нужды в существовании государственной власти. Оно само, писал Толстой в статье “Единое на потребу”, устраивает свои сборы, своё управление, свой суд, свою полицию; крестьяне и казаки “всегда благоденствуют до тех пор, пока правительственное насилие не вмешается в их управление”.
В критике государственности Толстой выступает как анархист, и его позиция по многим пунктам совпадает со взглядами Бакунина и Кропоткина. Как и народники-анархисты, главным признаком государства он объявлял насилие и не делал различия между реакционными и революционными органами власти. Как и они, не различая типы государства по классовой их сущности, он не мыслил никаких отношений между государством и народом, кроме тех, которые издавна существовали в эксплуататорском обществе. И наконец, как и народники анархического направления, Толсто тоже рассчитывал на общественный переворот, долженствующий разрушить государство. Но если Бакунин и Кропоткин имели в виду, который должен привести к безгосударственному социализму, или коммунизму, то Толстой выдвигал религиозную утопию пассивного сопротивления — неучастия в насилии и непротивление насилию, в чём он видел суть общественного переворота и установления “царства Божьего внутри нас”.
Толстой, как выразитель настроений русского крестьянства, всюду в своей теории апеллирует к народу, которого он объявляет носителем истинной веры и чистой нравственности; труд народа считает основанием всего общественного здания; отталкиваясь от положения народа и его нужд, толкует опрогрессе и культуре, критикует капитализм и государство; в народной жизни видит залог будущего России.
Вопросы, связанные с местом и ролью народа в судьбах истории, занимали Толстого едва ли не на протяжении всего его творчества. Но наиболее развернуто свои теоретические взгляды по этим вопросам он изложил в специальном историческом прибавлении к роману «Война и мир», где суммировал свои идеи, положенные в основу художественного изображения эпохи наполеоновских войн.
Определив предмет истории как описание жизни народов и всего человечества, Толстой ставит вопрос о том, какая сила движет народами? Не приняв за основательные концепции, объясняющие историю факторами сознания, культуры и просвещения, он особенно подробно останавливался на теориях, которые процесс истории объясняют действиями выдающихся личностей. Толстой доказывает, что жизнь народов “не вмещается в жизнь нескольких людей, ибо связь между этими несколькими людьми и народами не найдена. Теория о том, что связь эта основана на перенесении совокупности воль на исторические лица, есть гипотеза, неподтверждаемая опытом истории”. Историк, объясняющий таким образом ход событий, подобен человеку, который о причинах направления в движении стада судит по тому, какое животное идет впереди. По мнению Толстого, степень влияния выдающейся личности на массы порождает столько же недоуменных вопросов, сколько и причины появления данной исторической личности. Толстой ставит вопрос так: “Брожение народов запада в конце прошлого века (речь идет о французской буржуазной революции — Авт.) и стремление их на восток объясняется деятельностью Людовиков XIV, XV и XVI, их любовниц, министров, жизнью Наполеона, Руссо, Дидерота, Бомарше и других? Движение русского народа на восток, в Казань и Сибирь, выражается ли в подробностях больного характера Ивана IV и его переписки с Курбским? Движение народов во время крестовых походов объясняется ли изучением жизни Готфридов и Людовиков и их дам?”.