Классическая интуиция претерпевает трансформацию в гуссерелевской феноменологии. По мнению Брентано методологическая основа эмпирической психологии - внутреннее восприятие, внутренний опыт. Свойством этой интроспекции он считал самоочевидность и непосредственное сознание переживаний. Его ученик Гуссерль справедливо оценил этот подход как натуралистический и решил обратиться к интуиции, однако далеко уйти от своего учителя не смог. В основе всех его построений лежит явление рефлексии (так называемый монизм рефлексии). Задача рефлексии - быть философской интуицией, акты рефлексии носят интуитивный характер [129, Гл. 7]. Интроспекция у него тоже выступает в качестве философской интуиции - это специфический способ рефлексии и интуиции. Но, как известно, рефлексия равно как и интенциональность являются элементами интроспекции, которая немыслима без них. В ответ на обвинения в том, что Гуссерль банальную эмпирическую интроспекцию пытается выдать за интуицию, он часто повторяет: «не путать эти три различных явления». Кто-то не путает, а ему это не удаётся.
Интуиция Гуссерля переживающая, а следовательно, не дискурсируема ни при каких условиях. Интуиция, как феномен сознания, создаёт смысловое поле, но этот смысл исчезает как только его пытаются уловить. Для чего такой смысл нужен и как вообще о нём можно говорить – непонятно. Но у самих феноменологов иное мнение: Э. Левинас пишет, что в философской интуиции «рефлексия полагается как акт, в котором сознание становится для самого себя эксплицитно ясным» [130, с. 123]. В эмпирической психологии ясность в феномен сознания вносила дискурсия интуиции, а в феноменологической - ощущение некоторого неопределённого переживания. Ясность сомнительная, но «глубокомысленная». И хотя по Гуссерлю феноменологически-интуитивное созерцание сущности не имеет ничего общего с иррациональной, мистической интуицией, основание их концепций (неопределённое, непонятное переживание) мало чем отличается. Но такая трактовка интуиции возникла в русле интуитивизма. Переживающая монада живёт переживаниями, а смысл для неё равнозначен бессмыслице. Смысл возникает в интеллектуальной монаде, где он может возникнуть и по поводу конкретной эмоции, но это смысл-для-себя, смысл эмпирический и опосредованный.
Продолжателем дела Гуссерля и первым реформатором его феноменологии был М. Хайдеггер, который усилил в ней онтологическое «содержание» и внёс экзистенциальные мотивы. Он истолковал бытие как открытую возможность, развёртывающую саму себя. «Выход за пределы сущего совершается в самой основе нашего бытия. Но такой выход и есть метафизика в собственном смысле слова < …. > Метафизика есть основное событие в человеческом бытии. Она и есть само человеческое бытие» [242, с. 25]. Бытие требует от человека почти невозможного – внимание к ближайшему … [242, с. 7]. Эмпирическое существование человека превращается в бытие. Эмпиризм концепции был усилен до предела, а то, что касается метафизики, так Гегель вполне обоснованно и её считал эмпиризмом.
В послегегелевский период вместе с диалектикой исчезла и врождённая интуиция. История повторяет послеплатоновский период с той разницей, что в системе нетеистического мистицизма место бога занимает безличное трансцендентальное начало. Все мистические доктрины тяготеют к иррационализму и интуитивизму. Интуитивизм, как выясняется при анализе системы Гуссерля, так же как и средневековой интуитивизм на проверку оказывается банальной интроспекцией, сосредоточенной на переживании факта или, как говорит Гуссерль, о-сознании предмета. Как подчёркивает Л.И. Анцыферова, в основе работ Декарта, Канта, всей «гуссерлианы», экзистенциалиста Сартра и др. лежит именно интроспективный эксперимент [12а].
Конечно, интуитивно, как древние греки делили души людей на ощущающие, переживающие и интеллектуальные, мы соответственно делим все процессы. Но ведь Гуссерль то зациклился на процессах переживающих и сущность сознания (чистое сознание) редуцирует к нему. А зачем Гуссерлю понадобилось усложнять конструкцию сознания и абсолютизировать отдельные его моменты? Видимо хотелось по аналогии с субстанциализмом найти сущность, свободную от всегда субъективных эмпирических данных. Но стоило ли при этом отказываться от идеи субстанции, чтобы затем строить её подобие да ещё на таком неподходящем материале как сознание? Стоило. Это сверхзадача философии эмпиризма. Классическая философия эмпиризма (философия внешнего опыта), проиграв битву с субстанциализмом (подъём эмпиризма в XVII – XVIII вв. и критика его Гегелем), поставила новую задачу построить онтологию эмпиризма, опираясь теперь уже на субъективизм.
§ 3. Другие проекты спасения антисубстанциализма
На послегуссерлевскую традицию подсознательно довлеют всё те же законы классической логики – то есть законы не противоречащего себе мышления (изложения концепции) и потому она подверглась активному пересмотру. По этой же причине подход Гуссерля не может быть признан корректным даже в рамках иррационалистической перспективы [1, с. 9]. Редукция сознания посредством сознания «предзадаёт», но не объясняет Эго, утверждая его как несомненный факт, который может быть результатом обычной субъективной предпосылки [1, с. 9]. М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, Х.-Г. Гадамер, П. Рикёр и др. рассматривали Эго-сознание как заблуждение, которое стоит только преодолеть и эмпирическая концепция станет совершенной. Экзистенциалисты апеллируют к изначальной понятности бытия, к «предпониманию» [47, с. 317 - 323].
Понимание (а фактически переживание) субъективной реальности, даже рассматриваемое как способ бытия, оказывается неотделимо от субъективной деятельности синтезированного им же Эго. «Это эгологический круг, который подобен ленте Мёбиуса, попытки проникнуть на внутреннюю сторону которой бессмысленны, ибо обратная сторона поверхности всегда будет внешней стороной» [1, с. 11]. Желание выйти за рамки субъективности не снимает «проклятие» эгологического круга, ибо это желание реализуется в рамках иррационализма. Так, П. Рикёр предлагает для выхода из эгологического круга приём, который он называет «короткий путь», или «окольный путь»: «Любое субъективное бытие возможно лишь как интерпретируемое бытие, как бытие в языке и ... вне интерпретации его нет и быть не может» [1, с. 10].
Природа языка до сих пор была не прояснена, что допускало различные её интерпретации (теперь природу языка мы выяснили). Видимо поэтому «окольный путь» требует применения различных герменевтик (предложенных в гуманитарных науках) в интерпретации онтологии субъективного бытия. Надежды на то, что именно в знаках объективируется субъективность, то есть становится реальностью (ибо семантическую "субстанцию" субъективности составляет символика), несостоятельны. Иррационализм, отказавшись от идеи субстанции, отказался и от онтологизации бессознательного [1, с. 29] - единственной возможности выйти из тупика, созданного Декартом. Онтологизация субъективной реальности ведёт к абсурду. Выступивший против её субстанциализации Д. Юм, наверняка был бы против и подобной онтологизации. Эмпирическая теория взвалила на себя непосильный груз.
Интуитивизм. Платон имел дело с интеллектуальной диалектической интуицией души (врождённым знанием) как свойством её субстанции. Такая интуиция не требует интроспективного сосредоточения внимания на внутренних процессах психики - это отвлекает от интуиции, препятствует её реализации. После Платона на это обращал внимание Плотин, правда, несколько изменяя трактовку Платона [73, с. 42 - 44]. Он предлагал преодолеть изъяны рефлексии философской практикой - практикой экстаза, который, как установили позже, является особым состоянием обычного переживания [164]. В неоплатонизме трактовка интуиции начала меняться, появился переживающий компонент - экстаз. Экстаз (состояние транса) особое переживание, которое в процессе самовнушения (максимальное сосредоточение на своём состоянии - вид интроспекции) захватывает всё поле сознания. Плотин истолковывал экстаз как чувство непосредственного восприятия «Единого» или Бога и эта мнимая непосредственность казалась мистику близкой платоновской интуиции. «Мистицизм в своей основе, - говорит П.М. Минин, - есть не учение, даже не вера, в общепринятом смысле слова, а внутреннее переживание, опыт» [164].
Эта интроспективная процедура (сосредоточение внимания на своём переживании) на протяжении многих столетий трактовалась мистически ориентированными исследователями то как интуиция, то как интроспекция. В интуитивизме XIX - ХХ столетий её назвали переживающей интуицией, но эта последняя имела атрибуты интроспекции переживаний. Указанный период - это период расцвета философии эмпиризма, опыт, как форма познания реальности, вобрал в себя практически все прочие познавательные формы во всех иррационалистических течениях. Поэтому интуитивное априорное непосредственное познание трактовалось как базирующееся на внутреннем опыте и никто в таком совмещении взаимоисключающих установок не обнаруживал противоречия.
После Гегеля едва притихнувший эмпиризм вновь поднял голову и с середины XIX в. принял уже воинствующую форму. Это чётко проявилось в деформации гегелевской логики, ревизии её в неокантианстве и неогегельянстве, возникновении позитивизма, марксистской философии и прагматизма. Платоновско-гегелевское обоснование рационалистической интуиции испытало давление с двух сторон. 1. Со стороны эмпиризма, воюющего против диалектической логики (основы врождённой интуиции) и со стороны марксистского диалектического материализма, выхолостившего диалектическую логику в угоду своего эмпиризма, который он называл материализмом. 2. Со стороны эмпирической психологии, которая начиная с работ В. Вундта, вновь начала стирать различие между интроспекцией и интуицией. В психологизирующей философии интуиция опять приобрела компонент переживания внутреннего опыта (струя которого через мистицизм, романтиков, Шеллинга и других интуитивистов поддерживала своё существование) и в этом отношении она сильно сблизилась с переживающей формой интроспекции, а во многих учениях отождествилась с нею или ею была заменена. Поэтому неудивительна позиция, утверждающая, что методом исследования интуиции является только интроспекция [38] или, что интуиция существует как факт интроспекции [163]. Сегодня эмпиризм утверждает, что понятие интуиции в гносеологическом плане слабо исследовано и запутано в содержательном и функциональном отношениях, но запутано самими же интуиционистами. А прагматизм вообще предлагает свести всю реальность к опыту пользоваться только рефлексией в форме интроспекции.