Классический рационализм не допускал существования до- и внерефлективного опыта. Вначале и Гуссерль говорил только о рефлексии сознания, хотя и делил её на два уровня: рефлексию естественную, взятую с естественной точки зрения, и феноменологическую, или трансцендентальную [180, с. 448; 168, с. 47]. Поздний Гуссерль обратился к понятию «жизненный мир», в котором сознание трактуется как разделённое на две сферы: нерефлективную (или дорефлективную) естественной установки и рефлективную сферу чистого сознания. В феноменологии между естественной и феноменологической установкой нет промежуточных позиций, тут властвует принцип или-или.
На проблему границ рефлексии и сознания (разграничения сознания и органов чувств) можно посмотреть со стороны физиологии. Физиологи оперируют понятием анализатор – это орган чувств (ощущения) плюс специфическая система обработки информации в разных зонах коры мозга нередко находящихся в отдалении друг от друга (но даже расположение указанных зон может меняться у разных видов и индивидов). И вот этот-то анализатор и создаёт для нас ту или иную сенсорную модальность. Так что органы чувств лишь отчасти представляют собой «входные ворота» соответствующих анализаторов. В органах чувств может начинаться и первичная обработка информации, например, дирекционная чувствительность сетчатки глаза. Более того, сам рецептор достаточно сложно управляется мозгом (не без участия лобных долей, кстати). Создание образа и представления в анализаторе без рефлексии акт немыслимый, а Гуссерль полагал, что вся эта область находится где-то за пределами чистого сознания, а оно уже что-то отрефлектирует, а что-то нет.
Сегодня доказывают, что предпосылкой самосознания является телесная рефлексия, хапос, которая передаётся следующему звену. Как достаточно верно отмечают в известных работах Анохин и Швыркова, все отдельные свойства и функции, что мы приписываем нашей психике, не более чем термины, и соответственно не обязательно мы всегда сможем ткнуть пальцем в определённую часть организма или мозга и сказать, вот оно дескать возникает, контролируется здесь. Никто из физиологов не может чётко сказать, где начинается сознание с его рефлексией и где его границы, как никто не знает что считать началом рефлексии и какие отделы высшей нервной деятельности она охватывает. Сознание, как писал Л.С. Выготский (1982), характеризуется перерывами и нередко отсутствием видимых связей между отдельными его элементами.
Ощущение – это сенсорный процесс первичной обработки информации. Восприятие, или перцепция, формирует психический образ. Но вот это выделение двух стадий обработки информации – сенсорных и перцептивных процессов является довольно абстрактным, их на самом деле невозможно отделить друг от друга, ибо одни и те же структуры мозга могут выполнять различные функции. Ощущение как реакция нервной системы на тот или иной раздражитель имеет рефлекторный характер, который в цепи до коры головного мозга принимает рефлексивные функции, Можно сказать, что именно в этой цепи от органов чувств до воспринимающих зон коры головного мозга и более того, в длительной циркуляции по этой цепи (и подобным цепям) нервного импульса, и возникают все психические феномены от ощущения до образа и представления. Но это и есть область сознания. И выйти из неё можно только в область субстанции (что и показал Гегель уже в «Феноменологии духа»), а не в мифическую область «чистого» субстанциеподобного сознания.
В отличие от любых видов феноменализма, отождествляющих феномены и данные сознания, феномен у Гуссерля - это результат особой настроенности сознания, превращённого в «чистое сознание». Феномены последнего - это особый уровень бытия (бытийная сфера, по Хайдеггеру [243, с. 104]), своего рода абсолют (монада, аналог «эйдоса» в платоновском смысле) сам на себя замкнутый и самодостаточный. «Прослеживая поток явлений в имманентном созерцании, мы переходим от феномена к феномену... и никогда не приходим ни к чему, кроме феноменов» [77, с. 26, 45]. Сознание подвергшееся феноменологической редукции (очищение смыслов от предметного содержания) и проявляется как чистое сознание, которое интерпретируется как смыслообразование – по Гуссерлю, это и есть действительный предмет науки, а не те эмпирические данные, которые мы привыкли считать научными. Смыслообразование отмежевывается от мифологических, научных, идеологических и повседневно-обыденных установок и схем. Редукция, или движение к предметам - это воссоздание непосредственного смыслового поля, поля значений между сознанием и предметами (самоявленность, самоданность вещей). Собственно значение - это обнаружение сознания направленного на предмет. Но в своей сущности сознание принципиально непредметно. Эта «новаторская идея сознания как смыслообразования» по сути самая разрушающая в концепции Гуссерля. Можно до дыр зачитывать страницы его работ, но уловить внутренний смысл смыслообразования не удаётся. Это смысл без смысла, «голый» смысл, проявляющий себя как индивидуальное переживание по поводу чего-либо, но лишённый этого чего-либо. Но эмоции только наполняют смысл переживаемым содержанием, а без них смысл – ничто! Гуссерль совершенно неправомерно переносит логическую категорию «смысл» в сферу переживаний, не наделённую логическими свойствами. Разум, наполненный смыслом, и эмоциональная монада, наполненная переживаниями - это качества разных субстанций, разных душ, что отмечали ещё Платон и Аристотель. Они влияют друг на друга: разум, осмысливая что-то, пробуждает к жизни некоторые переживания (в переживающей монаде), а переживания наводят на некоторые размышления, но это влияние слишком далеко от объединения, а тем более от отождествления. Переживания (правда, далеко не все) возникают и по поводу, но в этом есть только один смысл - это их свойство. Повод можно уточнить, но он не смысл переживаний (одни и те же переживания могут возникать по разному поводу). Большинство переживаний бессознательны, неясны, с трудом идентифицируются и вообще возникают не по внешнему поводу. Человек так устроен, что где бы ни искал смысл, при желании всегда его найдёт. За примером не надо далеко ходить. «Чёрный квадрат на белом фоне» Казимира Малевича – символ того, сколь неисчерпаемы, поистине бесконечны смыслы и переживания, которые вдруг открываются человеческому сознанию даже в примитивных изобразительных формах. И дело не во внешней оболочке воспринимаемой формы, а в самом воспринимающем, конструирующем, оценивающем сознании-воображении, если оно побуждается к осознанию до того бессознательно существовавших эмоций (ведь каждый переживает и видит в «квадрате Малевича» своё глубоко индивидуальное, а глубже задумается, увидит и в круге).
Диалектика всегда привязана к качественной определённости объекта своего исследования и заставляет делать её это логика, логическая последовательность мышления. Если бы Гуссерль был последователен, то по аналогии с древними греками он бы считал, что логика определяет смысл логической монады, а смысл переживания определён монадой эмоциональной, но он додумался только до антиредукционного разделения этих областей и не пошёл дальше. В душе он был сомневающийся эмпирик и его титанические усилия вырваться из эмпирических пут эмоционально были поддержаны мировой философской общественностью, но так до конца и не поняты. Второго Платона или Гегеля не получилось. Эмпиризм в истории философии постоянно меняет свои формы, подвергая критике прежние. Сегодня критическая антифеноменологическая волна идёт в русле эмпирических аргументов. Не хотелось бы, чтобы с водой был выплеснут и ребёнок (то есть эта самая попытка вырваться из пут эмпиризма).
Пожалуй самым загадочным явлением в эмпирической психогии является интуиция и вокруг неё процветают спекуляции. Но если исходить не из термина, а из сути явления, то интуиция со времён Платона противопоставлялась интроспекции, которая тесно связана с рефлексией. Интуиция не являлась отрефлектированной, узревание эйдосов в актах сущностной интуиции у Платона было вне рефлективных рамок. Рефлексия довольно субъективный феномен, а потому поиск через её посредство интуитивной истины просто не может реализоваться. [73, С. 43]. Плотин в «Эннеидах» отмечал, что когда душа познаёт что-либо, то разум души в этот момент не имеет возможности отразить свою диалектику: «... разум мыслит тогда без представления о себе самом, когда душа познаёт что-либо», тогда «среди представлений в области разумного отсутствует представление о сущности разума» [Enn. I 4,10].