В силу того, что помимо переживающей монады, монад в третьем уровне организма множество и все они имеют свою рефлексию в популяционной монаде, необходимо чётко разграничивать всеобщую форму движения последней и вариации частной практики организма, которая суть рефлекс, воздействие на форму движения панмиксической популяции. Ведущим является сексуально-половое поведение организмов (инстинктивного и неинстинктивного его компонента). Помимо спаривания, ухаживания, образования семьи и выведения потомства оно имеет множество вариантов и следствий своего проявления. 1. Жизнеобеспечение популяции (семьи). Это своеобразное «популяционное производство»: добыча и запасы пищи, постройка жилья и т.п. 2. Популяционная терпимость, которая нередко бывает у самцов избирательной по отношению к самцам и самкам. 3. Охрана территории обитания популяции, её жизненного пространства. Многие проявления этой формы движения присущи и человеческой популяции (хотя они и «ограничены в своей свободе» вышележащим социальным уровнем): войны, этническая терпимость или нетерпимость, государственные границы и т.д. и т.п. Они несут на себе только отпечаток социального, но остаются и всегда будут выражением популяционной формы движения, очень мало зависящей от индивидуальных переживаний и желаний человека. Помимо действий членов популяции, связанных с формой её движения, существует и частная практика (невсеобщие действия), например, обучение (игровой инстинкт, подражательный и т.п.), миграции, конкуренция за пищу, внутрипопуляционный паразитизм и т.д.
§ 4. Интеллектуальная субстанция
Известно, что стадный или общественный образ жизни (стадо, стая, прайд и т.п.) животных коррелирует с определённым совершенством их психики. Этологи описывают сложные формы поведения и не только высших животных, доказывающие наличие у них довольно развитого мышления. Это мышление, соответствующее стадному образу жизни, стадной практике и стадной форме движения материи, являет собой мыслящую монаду - четвёртый уровень организма, или третий уровень психики. Сообщества стад (первобытных обществ) - предков человека разумного явились той основой, на базе которой 5 - 6 тыс. лет назад стали возникать первые государства, то есть качественно новые образования. Частями государства являются уже не люди, а его институты (институт армии, науки, администрации, производителей и т.п.). Входящие в эти институты граждане биологически, то есть качественно, остаются мыслящими животными, однако на это мышление и образ поведения накладывается «ограничивающее» влияние вышележащего уровня – государства. В силу существования государства человек через посредство его институтов (то есть непрямо) вовлечён в систему государственных отношений (экономических, юридических, идеологических, правовых и т.п.). Если стадные отношения являются общественными, то при наличии вышележащего государственного уровня они становятся социальными (появление этого уровня накладывает отпечаток даже на несущественный компонент популяционной монады. Качество полярностей, обеспечивающих самодвижение общественной монады, не изменяется с появлением государства, а наличие такого феномена как культура является не качественным скачком, а количественным изменением (эмпирически фиксируемое «развитие»). В зачаточном, примитивном состоянии (передача опыта и традиций поколениям) оно имеется и у стадных животных и даже если бы не имелось, то для субстанции общества это несущественное обстоятельство. В эмпирическом же своём бытии человек волен считать себя качественно отличным от высших животных.
В основе формы движения стада лежат властно-иерархические формы поведения и их модификации. Появление государственного уровня сделало общественные отношения более дифференцированными: усложнилась этика отношений (политические, экономические, правовые и т.п. отношения). Стадное производство преобразовалось в производство культурных ценностей, а властно-иерархические отношения - в социально-классовые, но всё это в пределах одного качества и опосредовано через это качество.
Появление нового психического уровня организма – интеллектуальной, или этической, субстанции – связано не только с эволюцией нервной ткани. Головной мозг или его кора, как клеточно-тканевое образование, с точки зрения радикальной антиредукции, такой функцией обладать не должны – это несущественный компонент переживающей монады, но на него влияет и деятельность интеллекта. Она фиксируется как особые зоны, как полагают, зоны формирования механизмов мысли. Физиологи, не обнаружив телесного субстрата этой деятельности, назвали её «функциональной системой» (А.А. Ухтомский и А.Н. Леонтьев обозначили психическое органом, но не морфологическим, а функциональным органом). А.Р. Лурия, используя идею П.К. Анохина о «функциональной системе», создал концепцию системной динамической локализации высших психических функций. Такую функцию, строго говоря, нельзя «локализовать» в определённом участке нервной системы, это результат совместной работы многих нервных центров. Но моменты рефлексии в ней всё-таки фиксируются в виде периодической возбудимости некоторых ядер мозга и определённых зон коры. Эмпирически, редукционно это выявляется в электрофизиологических изменениях, ни специфики, ни самой формы процесса не отражающих. Конечно, такая физиологическая возбудимость задевает лишь очень малую часть мыслящей психики, форма материи которой сверхчувственна.
Мышление в целом бессознательно и представляет собой особое качество, особую форму движения – этическую. В эмпирическом понимании этика имеет положительный смысл, например, этичный или морально устойчивый человек. Но в сущности, как субстанция, она нейтральна и задаёт лишь общие рамки поведения в обществе, но не задачи и не направленность этого поведения. Лишь в процессе практики вырабатывается эмпирическая мораль, но и она может быть диаметрально различной: от фашистской до коммунистической. Этика есть поведение человека и вся интеллектуальная его практика, а всегда ли она хороша или нет, рациональна или нет – вопрос практический. Мы вербализуем наше поведение (а это очень удобное для самоанализа достижение эволюции сознания) так как вербализация и регулирующая его формальная логика начинают своё движение в подсознании, то есть происходит абстрагирование. Диалектическое абстрагирование превращает этику в родовую диалектическую логику (без участия обобщающего абстрагирования). Сознанию же представлены готовые результаты, поэтому Гегель (и не только он) полагал, что мышление есть субстанция духовного [65, с. 122], оно абсолютно и самодостаточно. Непосредственное не даётся, оно «есть». История философии в самых разных формах апеллирует к субстанциальности мышления: ум есть бытие (Парменид), мышление само себя мыслит (Платон и Гегель). То, что душа управляет телом есть чистая фикция, кажимость – считал Лейбниц (и он прав, если оно и управляет, то только движениями несущественными для субстанции тела (или популяции, элементом которого это тело является).
Генетически интеллектуальная монада возникает последней в ряду монад: чувствующая (вернее, чувствующие) → переживающая → интеллектуальная. Она возникает на основе предыдущих, которые суть условия её возникновения, но это вовсе не значит, что практика у ней сенсуалистическая. Это иллюзии сенсуалистов. У каждой психической монады (чувствующей, переживающей и интеллектуальной) своя собственная качественно особая практика и все практики, как и все несущественные компоненты монад, влияют друг на друга. Другое дело, что в таком взаимовлиянии опосредствующим звеном переживающей и интеллектуальной монад выступают монады органов чувств, но именно поэтому история философии при анализе интеллектуальной практики и ставит задачу отдифференцировать её от практики сенсуалистической, исключить данные органов чувств. Если бы сенсуалистический эмпиризм действительно философски подходил к анализу своих возможностей, то понял бы бессмысленность конфликта с диалектическим субстанциализмом, извлёк бы из этого всю возможную для себя пользу.
Гегель мыслил человека не как телесное существо, а, согласно сократовской традиции, как духовное, что вызывало резкое недовольство у классиков марксизма [159, т. 42, с. 159 - 160]. То есть мыслил его как психическую монаду. В отличие от позиций эмпирической психологии, следует полагать, что мыслящая субстанция, как субстанция, не может обладать самосознанием и, соответственно, выражаться в феномене «Я». Но декартовская традиция повлияла на то, что отождествление мышления и сознания (а мышление лишь управляет рефлексией, сознанием) перекочевало и в монистические концепции. Даже Гегель отдал дань декартовской традиции в «Феноменологии духа» и преодолел её, хоть и не радикально, в «Науке логики». В иррационалистических исследованиях дихотомия «мышление - сознание» была неправомерно заменена на дихотомию «мышление - разум» (ибо последняя в сущности является тавтологией). «Мышление, - считает М. Хайдеггер, - начинается только тогда, когда оно осуществляется вопреки разуму, который в течение веков являлся самым яростным противником мышления» [цит. по: 24, с. 146].
Мы чётко должны установить различие между мышлением бессознательным и мышлением сознательным - это качественно различные процессы. Сознательная рефлексия по сути и не мышление, ибо последнее является лишь компонентом, моментом самой вербальной рефлексии как закон организации суждений, умозаключений, концепций и т.п. В обыденном познании (отражении) реальности закон этот даже не осознаётся. Тем более, что на него накладывается отражение эмпирической практики сплошь и рядом непоследовательное, подменяющее логику оперированием образами и представлениями, которые, получив вербальное обозначение, кажутся вроде бы и не нуждающимися в более глубоком анализе.