Как и Сократ в греческой Декарт в новой философии - представитель этического рационализма. Он провозгласил господство разума над тиранией чувств. «Достаточно правильно судить, считал он, чтобы хорошо поступать» [78, с. 279]. Однако его этические нормы, которые он изложил в трактате «Страсти души», были эмпирическими. И это несмотря на то, что он пытался подчинить волю разуму.
Судьба философских идей Спинозы оказалась весьма сложной и противоречивой. В дискуссиях, которые не прекращаются до нашего времени, Спиноза оказывается либо последовательным материалистом, либо сугубо мистическим мыслителем. Этический рационализм Спинозы строился на той идее, что воля совпадает с разумом. Предмет и задача этики - свобода человека. Свобода возможна только через достоверное знание, которое определяет место аффектам и страстям, она есть освобождение из-под власти аффектов, пассивно-страдательных состояний и способность быть причиной самого себя. Свобода отождествляется с познанием и самопознанием. Это достигается через познание, составляющее сущность и могущество человеческой души, а именно через высший - третий (наряду с мнением и рассудком) по классификации Спинозы - способ познания: интеллектуальную интуицию. Возможно и интуитивно-интеллектуальное постижение бога. Во всех его главных трудах даётся интерпретация предельного обоснования его философской системы прежде всего как «этического» основания. Причём в этических разделах «Этики» акцент делается на онтологию существования, а не сущности, и эта категория получает определённую этическую интерпретацию, ставится во взаимосвязь с добродетелью (Например, Теорема 22 (Часть третья) и Колларий [224, с. 341, 410]). Поэтому до субстанциальности она всё-таки не дотягивает.
Моральная философия Иммануила Канта была попыткой оторваться от эмпиризма своего времени [86а, с. 35]. Он писал о "Метафизике нравственности". Этика у Канта - наука о должном. Он развивал идеи автономной этики, как основанной на внутренних самоочевидных нравственных принципах, противопоставляя её этике гетерономной, исходящей из каких-либо внешних по отношению к нравственности условий, интересов и целей. За этим делением явно прослеживается субстанциальная и эмпирическая этика, но Кант в своём отрицании субстанции не дошёл до такого вывода. С одной стороны, его учение отрывалось от практики (внутренний аспект морали абсолютизировался), а с другой - основной нравственный закон - категорический императив - являлся правилом, которое поступающий хотел бы видеть в качестве закона поведения всех [106, с. 260]. И это естественно, какой бы автономной мораль ни была, общество всегда будет отражать этику индивидов (что мы и усвоили из анализа отношений субстанций у Лейбница), поэтому Кант и утверждал, что содержащееся в личности всеобщее всегда должно быть целью [см.: 156, с. 136]. Социальные установки отделены им от индивидуального эмпирического существования человека и помещены в трансцендентальный мир.
Хотя и принято считать, что этика Гегеля ориентирована не на выявление автономии морали, а на установление её значения в системе общественных отношений [257], именно он даёт представление о ней как о сущности субъективного духа, как о нравственной субстанции и делает это уже в «Феноменологии духа». «Духовная сущность сознания уже была обозначена как нравственная субстанция ...» [72, с. 223]. Но дух Гегеля пытается объединить несколько субстанций (в «Науке логики» это реализовано в полной мере), поэтому он онтологизирует и этику общественную: «Дух, поскольку он есть непосредственная истина, есть нравственная жизнь народа; он - индивид, который есть некоторый мир» [72, с. 224]. Онтологизируя общественную этику, Гегель обнаруживает нравственную субстанцию и в сознании индивида (в «Феноменологии духа» он ещё не противопоставлял субстанцию и сознание, и связывал их как диалектические противоположности), и у общества, но в обществе она существует как множественность, «во множественности наличного сознания» [72, с. 226]. «Таким образом, всеобщие нравственные сущности суть субстанция как всеобщее и субстанция как единичное сознание» [72, с. 233]. Категории нравственности – это "семья", "гражданское общество", "государство". Философия Гегеля фактически устраняет этику в эмпирическом её значении. Он исходит из перспективы, когда нравственность совпадает с государством, "дух становится для себя в законах и институтах, в своей мыслимой воле объективным и действительным как органическая тотальность" (Философия права, § 256).
После Гегеля в истории философии намечается резкий крен в сторону эмпиризма, антисубстанциализм которого не обращается к нравственной субстанции. Разрабатываются самые различные социальные этические принципы, начиная от А. Шопенгауэра и кончая марксизмом. Субъективные мотивы в таких направлениях как экзистенциализм, феноменология и др. дистанцируются от субстанциализма, онтология переориентируется на субстанциоподобную онтологию сознания. Интерес представляют только биологизаторские концепции морали, согласно которым мораль врождённа и коренится в природе человека, в наследственности всего рода (Ч. Дарвин, Г. Спенсер и др.) [11, ч.1, Гл. 1]. Однако методологический недостаток этих концепций всё тот же эмпирический, редукционное объяснение, что всё заложено в генах, на самом деле мало что объясняет. У философов существует явно антропоцентрическая склонность и опасение, чтобы не наделить животных моралью, сохранить этическую исключительность человека. Но бог создал человека по образу и подобию обезьяны. Человек в сущности своей развитая обезьяна и его «исключительность» обусловлена только тем, что на человеческую общественную субстанцию оказывает влияние субстанция более поздняя, или вышележащая, - государство (так эмпирически воспринимается это отношение).
В этологии накоплен огромный материал по выявлению у общественных животных элементарной рассудочной деятельности и достаточно развитой у высших животных, которая позволяет им реализовать вполне определённые общественные нормы, вернее наоборот, нормы позволяют реализоваться рассудочной деятельности (естественно, что у каждого вида сообществ свои нормы) [см., например: 124; 89; 90; и др.]. Исследователи осторожно проводят аналогии с поведением человека, но такое подобие возникает потому, что у них существуют общие корни и один и тот же вид субстанции души.
Сложились соответствующие условия в популяции и биоценозе и возникла субстанция, которую человек применительно к людям назвал этической, или нравственной. Но для сообщества, как субстанции, не важно, какие биологические видовые особенности имеет этика её членов. Это могут быть и муравьи, химический язык (ферромоны) которых является регулятором их общественного поведения, а в муравьиной душе может влиять на их эмпирическую самооценку этого поведения. У муравья скорее всего нет совести или аналогичного этой этической категории поведения. Но тут надо учитывать три важных момента. 1. Эмпирические этические феномены сознания могут быть различны не только у разных видов животных, но и в пределах одного вида, что показала хотя бы история развития человека и человечества. 2. Субстанции «одного уровня» имеют свои индивидуальные особенности (Лейбниц особенно заострял на этом внимание): все атомы различны, молекулы тем более, Различны даже галактики, которые могут быть представлены и «газовым облаком», и скоплением миллионов солнц с их планетами. Человек же, несмотря на его амбиции, для биоценоза такой же рядовой вид как и все остальные животные, а для биосферы с её трофическим круговоротом он суть лишь консумент и не более. Все домыслы о ноосфере не более чем самомнение, антропоцентризм - результат эмпирического обобщения. 3. Разумную субстанцию представляют не категории разума или этики (абстрагирование от последних и составляет родовую диалектическую логику), а особые материальные сущности - эйдосы, или идеи, в них нет ничего вербального (логического) или сугубо социально этического, их реализация в сознании разных видов зависит от биологических (физиологических) особенностей этих видов и от особенностей социума последних.
Итак, видовая субстанция собственно человека - субстанция души (которая и есть человек) представлена этикой. Но этика нам дана также в нашем эмпирическом общежитии, через наше эго. Мы пользуемся эмпирическими категориями этики, на которых лежит отпечаток субстанциального качества. Но это только отпечаток, а не само качество, то есть субстанция. Субстанция души бессознательна и тут возникает естественная трудность для сознания в дискурсии эйдоса субстанции, ибо оно равно, через интуицию, понимание воспринимает бессознательное и подсознательное, то есть результат накопленного опыта. Но эту дифференциацию может провести подготовленный ум (по Платону).
Всё, что порождено рефлексией, интроспекцией (которая и создаёт феномен Эго), самооценкой и оценкой, предшествующих подсознанию с его памятью, не есть субстанциальное. Бессознательная мораль, материя сверхчувственного эйдоса даётся осознанию как дискурсия понимания, интуиции. Не всегда это можно объяснить, но мы понимаем, как бы «чувствуем» что хорошо, а что плохо, что красиво, а что нет, где правота, а где неправота. Но всегда, всегда это реализуется через сомнение, а эта эмпирическая категория в определённой степени отражает полярнообусловленную подвижность эйдосов, взаимопереход противоположностей, который и заставляет сомневаться. В сомнении-понимании и выясняется закон истины, то есть возникает мудрость. Но и имея мудрость, эмпирический человек с его сознанием не всегда следует ей.