К историческому аспекту проблематики личности мы вернемся в следующем разделе. Пока же отметим, что предлагаемая психологическая категория объясняет не только масштабные социальные изменения, но нередко и то, что происходит с отдельным человеком в самых разных социально-исторических условиях. Большинство героев «Войны и мира» Толстого - добрые и благородные или мелочные, бездумные и себялюбивые - не мучаются какими-либо личностными кризисами и проблемами. Они могут грешить и раскаиваться в содеянном, кутить, влюбляться, лгать и изменять, разоряться или обогащаться, испытывать радость и горе, но живут при этом жизнью «естественной» для своего круга, соответствующей выработанным им «моделям». Лишь двое персонажей - Андрей Болконский и Пьер Безухов - не удовлетворены этими культурными моделями, стремятся, так или иначе, выйти за их рамки. Такие «ищущие» люди обладают более сильной, чем большинство их современников, индивидуальностью и стихийно стремятся утвердить ее своим поиском. Когда таких людей становится все больше и больше, уже сам поиск, неудовлетворенность «нормальным» бытием превращается в новую культурную модель и появляется - как это произошло в русском дворянском обществе и в русской литературе - галерея «лишних людей». Таким образом, явления индивидуальные переходят в социально-типичные и серия таких переходов шаг за шагом перестраивает социально-психологическую структуру личности и общества.
Все эти наблюдения показывают, что предложенный способ анализа потребностей социального существования позволяет выявить некоторые важные аспекты психологической структуры личности, причем как в ее чисто индивидуальных, так и социально-типичных характеристиках. Конечно, для решения этой задачи недостаточно просто констатировать наличие в мотивационном «ядре» личности потенциального или реального конфликта базовых потребностей. Надо еще понять, как эти базовые потребности и их конфликт воздействуют на формирование конкретных (предметных) потребностей и каким образом организуется единая система потребностей и мотивов личности. Предельно краткий ответ на эти вопросы состоит в следующем. Вступая в деятельные отношения с миром, человек обнаруживает в этих отношениях и в самом себе определенные способы сочетания социальной и индивидуальной сторон своего бытия. На относительно примитивных фазах исторического развития набор этих способов ограничен, жестко и однозначно задан социумом, столь же ограничены поэтому и формы проявления индивидуальности. С развитием цивилизации они становятся все более разнообразными: это происходит как вследствие дифференциации доступных индивиду видов деятельности, и социальных связей людей, так и обогащения человеческой культуры, психически усваиваемой (интериоризируемой) индивидами и развивающей их задатки и способности. Индивид приобретает все более широкую возможность выбора между различными потребностями социального существования, между мотивационными стратегиями и системами, определяющими, в чем именно он автономен по отношению к другим людям и чем именно он с ними психологически связан. Интенсивность базовой напряженности психики воздействует на процесс такого отбора. При слабой ее интенсивности человек развивает и укрепляет те конкретные потребности, «предметы» которых более доступны и привлекательны для него в силу его объективных и субъективных возможностей (нормативных мотивов, усвоенных в процессе социализации, высоты «барьеров»). При интенсивной базовой напряженности или ее усилении, ощущении психического дефицита отбор потребностей происходит в процессе поиска, часто трудного и мучительного, сопряженного с кризисами личности и далеко не всегда успешного.
Социально-индивидуальное строение человеческой деятельности, объективного и психического бытия человека содержит в самом себе различные мотивационные тенденции: ориентации на творчество или воспроизведение сложившихся шаблонов, на любовь или эгоизм, на выполнение требований и ожиданий социального окружения или нонконформизм по отношению к нему, на пассивное принятие социально заданных знаний и ценностей либо их самостоятельную выработку, на собственное лидерство и авторитет либо подчинение лидерству и авторитету других. Все эти и иные потребности социального существования пробуждаются не потому, что, как полагают сторонники «пирамидальной» концепции, они заложены в генетическом коде и актуализируются по мере удовлетворения «низших», витальных потребностей. Их порождает и укрепляет возникающая перед каждым человеком необходимость определить в рамках существующих социальных отношений свою психологическую позицию, мотивы своей активности в этих отношениях.
Вопреки пирамидальной концепции «низшие» и «высшие» потребности сосуществуют и могут проявляться с равной силой в психике одного и того же человека. Так, человек может быть поглощен тяжелой борьбой за кусок хлеба и в то же время любить своих близких, и именно эта любовь может побуждать его умножать свои усилия по обеспечению материальных нужд семьи, утверждать свою личность в таких усилиях. Потребности разного «ранга» не только сосуществуют, но и находятся между собой в определенных взаимосвязях. Такого рода взаимосвязи формируют единство мотивационной системы личности. Один из их типичных видов - использование «объектов» потребностей физического существования в качестве реализаторов потребностей существования социального. Так, родители, которые стремятся хорошо накормить и одеть своих детей, удовлетворяют таким образом свою потребность в любви.
Другой достаточно типичный пример - так называемое «престижное», или «демонстративное» потребление. Хорошо известно, что материальные блага и условия, составляющие объект потребностей физического существования, выполняют одновременно и другую функцию: они символически демонстрируют социальный статус и групповую принадлежность людей51. Посредством определенного набора потребительских благ (стиль одежды, марка автомобиля, способы и методы проведения досуга и т.д.) люди удовлетворяют свою потребность включения в социум, группу, демонстрируя приверженность принятым в определенной социальной среде нормам и вкусам. Тот же способ используется для разных видов самоутверждения: удовлетворения потребности в престиже, символизации личного успеха и т.д. Оригинальность, экзотичность потребительского поведения используется как средство утверждения личной автономии. Все эти примеры показывают, что потребности социального существования воздействуют на формы, принимаемые потребностями существования физического, организуя и регулируя таким образом всю мотивационную систему человеку.
На определенной фазе социального и культурного развития самоутверждение и самовыявление личности осознается как самостоятельная проблема, становится предметом рефлексии. Этот происходящий в общественном сознании процесс дифференциации потребностей различного типа создает почву для появления соответствующих видов самосознания («личностных теорий») и научных концепций. К числу последних принадлежит и концепция самоактуализации, развития «гуманистической психологией». Представляется, что отделяя соответствующую потребность от всех других в качестве вершины их пирамидальной структуры, представители данного направления смешивают культурно-интеллектуальный феномен рефлексии о самоактуализации с ее реальным психологическим содержанием. В действительности личность может реализовать эту потребность практически в любом виде деятельности52, никак не рефлектируя по поводу своей «самоситуализации». Фидий и Микеланджело, по всей вероятности, творили свои шедевры, не рассуждая по поводу потребностей, стимулировавших их творчество. Так же, как множество обыкновенных людей с удовольствием работают, любят, делают карьеру или обогащаются, не отдавая себе отчета, почему они это делают.
Это «почему» подводит нас к одной из самых непроницаемых тайн человеческой психики. Если мы можем понять или догадаться, какие мотивы направляют действия конкретного человека, то мы не в состоянии ответить на вопрос, почему он «выбирает» именно данную, а не какую-то другую систему мотивов, чем вообще определяется индивидуальный выбор поведения. Как отмечают В.П. Зинченко и М.К. Мамардашвили, существуют психические явления и связи двух родов: те, которые контролируются волей и сознанием и «неявные по отношению к нему (сознанию. - Г.Д.) и им неконтролируемые (и в этом смысле не контролируемые субъектом и вообще бессубъектные)». Ссылаясь на опыт фрейдовского психоанализа, авторы в то же время возражают против отнесения этих «бессубъектных» явлений к особо выделяемой сфере бессознательного, отмечая, что само это понятие, интерпретация его как «реально существующего глубокого слоя психики» есть «продукт вульгаризации психоанализа». «Величие Фрейда, - считают Зинченко и Мамардашвили, - состояло в том, что он трактовал бессознательное как вневременное и метапсихическое»53. Здесь естественно напрашивается параллель с мыслью Харпе о метапсихическом характере человеческих «сил».
Отнесение наиболее глубоких, неконтролируемых сознанием, но «прорывающихся» в него и воздействующих на него процессов, собственно, и определяющих индивидуальность человека к метапсихическим в сущности означает не что иное, как признание их непознанности (или непознаваемости?), во всяком случае в рамках психологической науки. Конечно, можно признать совокупность таких процессов и явлений неким синтезом природных задатков и интериоризированного социального, культурного и личного опыта, однако подобное утверждение носит слишком общий характер, не дает само по себе надежного инструментария для конкретного анализа неконтролируемых сознанием сил. Можно отнести тайну индивидуальной личности к той сфере, которую издавна называют душой и которая вообще неподвластна рациональному знанию... Право выбора принадлежит читателю.