Этот молодой испанец умер на далеких Филиппинах, глядя на свое отражение в зеркале, умер с той самой толикой славы, с чувством внутренней гордости. Он хотел увидеть, как умирает солдат, воин! Ему было присуще героическое ощущение жизни. Это заслуживает уважения, ибо он сумел преодолеть и боль, и тоску, и страх, и крушение всех планов и надежд своей молодой жизни и просто гордился тем, что он солдат.
Простите за откровенность, но кто из нас обладает такой внутренней гордостью, чтобы в момент своей смерти попросить зеркало, чтобы увидеть, как умирает философ, как умирает испанец? А это нам так необходимо! Когда человек несет это чувство внутри себя, когда оно течет в его венах, отзывается в его нервах, тогда его уже нельзя назвать обычным человеком, ибо это чувство изменяет, трансформирует его и придает ему нечто героическое.
Я знаю, что сегодня немодно говорить о героях, но говорить о том, что сегодня не в моде, — это тоже часть нашей философии риска.
ДСГ: Вы считаете, что риск может пробудить в человеке новые, неожиданные способности, и не только на физическом, но и на психологическом и духовном уровне, способности другого плана, которые могут удивить даже самого человека, открывшего их внутри себя?
ХАЛ: Да, это так. Мы когда-то уже говорили на лекциях об идеалах тела и идеалах души, и тогда мы обратили внимание на то, что в разные моменты истории человечество приобретало опыт и добивалось успеха в разных областях. Очевидно, что сегодня мы добились успеха в сфере науки и техники, и таких достижений не было у древних египтян и индусов. Тем не менее, как пишут в современных книгах, похоже, что люди, жившие в Древнем Египте или Древней Индии, обладали способностями, которые мы называем парапсихологическими. И которые сегодня можно встретить в психиатрических клиниках — их изучают как очень странные, уникальные случаи. В те времена существовали братства, группы людей, обладавших парапсихологическими способностями, способностями к интуиции, способностью помнить то, что происходило с ними в предыдущих воплощениях, способностью вступать в контакт с теми, кто ушел из этого мира, способностью телепатически общаться с близким человеком или другом, находящимся далеко. Я думаю, все это было возможно потому, что эти люди жили согласно психологии риска, иначе говоря, они были не настолько поглощены идеей комфорта, как мы.
Вы хорошо знаете, что потребность создает инструменты для ее удовлетворения, что необходимость побуждает нас к действию. Если у меня есть телефон и если заболел близкий мне человек, который живет в Америке, во Франции или где-то еще, и я очень за него волнуюсь, что я сделаю? Я просто подойду к телефону, наберу его номер и поговорю с Парижем. Я спрошу своего заболевшего ученика: «Привет! Как дела, как ты себя чувствуешь?» «Все в порядке, не стоит беспокоиться», — ответит он. «Ну тогда до встречи!» Таким образом я легко решил проблему, мучившую меня. Но в древности люди не имели телефона, они не могли, набрав какой-то номер, узнать то, что их волнует. В их сознании накапливались потребности, ибо и они хотели знать, как живут их близкие, но для этого надо было бы совершить путешествие продолжительностью в несколько месяцев. Росло беспокойство, это выводило из состояния равновесия их психику, и она получала возможность вступать в контакт с психикой другого человека, отделенного порой тысячами километров. Сегодня мы утратили способности парапсихологического характера, потому что и комфорт, и материалистический образ жизни не позволяют им развиваться. Думаю, что по мере освобождения человека от уз материализма и культа комфорта эти способности постепенно будут возрождаться.
Вы можете сказать: «Зачем нам парапсихологические способности, если у нас есть телефон?» или: «Зачем нам парапсихологические способности, если у нас есть телевидение?» Все это так. Но если мы зависим от телефона, от телевидения — от внешних факторов, то даже обычная забастовка рабочих-электриков может оставить нас без средств связи. Но на уровне души не существует забастовок, которые могли бы помешать нам общаться с близким человеком телепатически.
С другой стороны, должен сказать, что способности, которые можно назвать парапсихологическими или духовными, укрепляют нашу веру в самих себя, веру в бессмертие души, понимание того, насколько важна духовность. Благодаря этим способностям мы могли бы чувствовать и видеть, выходя за пределы пространственно-временных ограничений. Мы укрепились бы в мистическом восприятии мира и, независимо от того, ходим ли мы в какой бы то ни было храм или нет, приобрели бы внутреннюю уверенность в существовании Бога и нашей собственной души.
Поэтому я думаю, что древние народы и некоторые группы людей обладали парапсихологическими способностями именно из-за отсутствия соответствующих технических средств, и в итоге психология риска, стремление к расширению пределов и сверхусилия привели к тому, что эти способности появились. Я полагаю, что эти способности потенциально существуют в каждом из нас и не являются результатом каких-то заболеваний или психических отклонений. И мы сумеем развить их, если это будет жизненно необходимо.
ДСГ: Из сказанного можно сделать вывод, что баланс комфорта и риска циклически изменяется то в одну, то в другую сторону и что в истории были времена, когда доминировало то одно, то другое восприятие мира. Не могли бы Вы привести пример цивилизации, для которой философия риска была образом жизни?
ХАЛ: Да, все циклично, все приходит и уходит, и очень нелегко найти среднее состояние. Посмотрите на маятник: он движется то в одну, то в другую сторону, а потом опять — то в одну, то в другую, снова и снова. Очень трудно найти золотую середину, и поэтому трудно быть справедливым. Иногда гораздо легче быть хорошим или плохим, чем справедливым. Труднее всего обрести чувство подлинной доброты, духовной справедливости, которая, основываясь на неэгоизме, каждому дает то, что ему соответствует. Мы же, как правило, колеблемся между нашими страстями, потребностями и страхами.
На протяжении всей своей истории человечество проходило как через периоды полного материализма, так и через периоды, когда доминировала духовность. В разговоре, подобном нашему, очень трудно точно сказать, когда и в каких условиях это происходило. К тому же прошло то время, когда историю изучали с точки зрения Средиземноморья, и сегодня нам известно, что существовало много других цивилизаций. Если бы я сейчас рассказывал о Средневековье, вы по праву могли бы спросить, о каком именно средневековье идет речь, поскольку можно говорить о средневековье Средиземноморского бассейна, исламского мира или Чичен-Ицы в Месоамерике, где тоже были свои Средние века. И были времена в истории, когда доминировала философия риска, то есть времена героические.
Разве, например, битву при Фермопилах нельзя назвать проявлением героического духа у той группы греков (на самом деле они не были в подлинном смысле слова греками), у тех спартанцев, у тех трехсот лакедемонян, которые вместе с союзниками сражались против миллионной армии персов? Разве царь Леонид не нес в себе героическую способность рисковать? Разве он, пойдя на огромный риск, не спас западную цивилизацию того времени от уничтожения, сделав возможным появление Александра Македонского? Но для этого нужны были героизм, сила и способность рисковать.
Давайте вспомним Рим. Во времена Цезаря и Августа Рим был новым, молодым и способным к риску. Рим расширялся во всех направлениях, распространяя свою цивилизацию и культуру во все уголки мира. Даже его язык лег в основу многих европейских языков, а римское право стало базой для нашего права. В те времена Рим пытался добиться этого. Но посмотрим на поздний Рим в эпоху после Константина. Он потерял свою активность, чувство риска и начал защищаться. Поэтому Аларих без труда завоевал его, именно потому, что Рим утратил изначальное чувство риска, способность идти вперед и занял оборонительную позицию. В это время уже не звучало древнее изречение стоиков «Per aspera ad astra», «Через тернии — к звездам» — оно утратило свою актуальность.
В истории человечества есть моменты, когда доминирует риск. Но вот уже несколько веков в нашу посткартезианскую эпоху мы живем задавленные материализмом, лишившим нас способности рисковать. Понемногу этот материализм пропитал нас и превратил в толпу, в массу. Мы не хотим брать на себя риск, начинаем избегать его и в силу этого становимся частью самых разных систем.
Во время своих путешествий, особенно в Соединенных Штатах, я был свидетелем многих несчастных случаев. И больше всего поражало безразличие людей, на глазах которых произошла авария, безразличие, с которым они воспринимали чужое несчастье. Они могли смотреть на пострадавшего с сочувствием, но, как правило, никто ему не помогал. И не потому, что они плохие, а просто все знают, что есть система скорой помощи, которая должна решать такие проблемы. Но эта вера в систему полностью лишает человечности, если мы можем холодно наблюдать такие вещи. Необходимо выйти из этого состояния отчуждения и хотя бы на мгновение стать людьми! Если в этом зале кто-то упадет на пол, какой будет наша реакция? Что нам подскажет сердце? Мы подбежим к человеку, чтобы узнать, что с ним, спросим, есть ли в зале врач, постараемся хоть как-то помочь. А что можно сказать об обществе, где в подобном случае все продолжали бы слушать лекцию? Ведь кто-то пошел, чтобы позвонить в «скорую», а нам не стоит в это вмешиваться, это не наше дело. Но ведь так мы придем к полной бесчеловечности!
Информация о трагических событиях, катастрофах, войнах уже не затрагивает наше сердце. Мы читаем о том, что где-то люди убивают друг друга, страдают, и в то же время спокойно пьем свой кофе с крекерами и обсуждаем это с друзьями или с семьей: «Смотри-ка, в такой-то стране снова начали сражаться» или: «Слышали, вчера было землетрясение и погибли тысячи человек». Весь этот разговор пронизан отчужденностью и безразличием — да, погибли люди, но ведь есть международные организации, которые помогут. Что касается войны, то есть ООН, которая постарается решить этот вопрос, либо в эту страну войдут русские или американцы... Разве это наша проблема? Наша проблема — выпить свой кофе с крекерами.