1. В процессе обмена действующие субъекты конструируют нормативные и экзистенциальные дефиниции «Я», других, действий, целей и состояния удовлетворенности.
2. Эти определения не только субъективны, но и социально обусловлены, а следовательно, ограничены извне.
3. При обмене гедонистические интенции субъектов ограничиваются и определяются существованием объективного мира, включающим в себя и «Я», и других.
4. При обмене действующие субъекты изменяют свое поведение или свои дефиниции в тех случаях, когда: а) изменения в объективном мире делают проблематичным существующие варианты поведения и дефиниций; б) изменения в некоторых из их субъективных дефиниций делают проблематичными другие дефиниции или существующие объективные условия и варианты поведения [46, р. 22].
Слово «дефиниция» появляется все чаще в этих постулатах Зингельмана. Он трансформировал теорию обмена до неузнаваемости и включил ее в парадигму социальных дефиниций.
Социальные бихевиористы опубликовали в American Sociological Review резкий ответ Зингельману. Они инкриминировали ему извращение бихевиоризма через объединение его с парадигмой социальных дефиниций. Они выступили против попытки Зингельмана посредством политической атаки разрушить чистый бихевиоризм (см. [11]).
В сущности же он сделал то же самое, что сделал Блау, пытаясь включить теорию обмена в парадигму социальных фактов. Тем не менее и Блау и Зингельман пытались соединить несоединимые теории. Сомнительно, однако, чтобы трансформация одной теории в другую действительно способствовала устранению теоретических противоречий.
21. Современное состояние бихевиористских теорий
Представим несколько соображений по поводу современного состояния и перспектив социологии поведения и теории обмена, а также поведенческой парадигмы в целом.
Во-первых, ясно, что это одна из интереснейших и развивающихся областей в современной социологии и в особенности социологической теории [7, р. 14]. Много важного было опубликовано в последние годы (например, [12; 13; 23; 39; 41]), и можно с уверенностью предсказать, что в недалеком будущем здесь ожидаются значительные продвижения как в теории, так и в эмпирических исследованиях.
В пределах социологической теории можно предсказать упрочение связей с теорией сетей [об].
Во-вторых, хотя остаются приверженцы догматического взгляда на психологический бихевиоризм как основу социологического исследования, многие авторы стремятся вывести его за пределы традиционных границ, включив в него изучение сознания, а также крупномасштабных структур и институтов (например, [10, р. 16]).
Кук [14] писала: «Фокус значимого исследования явно смещается от диадического анализа к исследованию больших сетей обмена». Среди тех, кто продвигается в этом направлении, — Марсден [34] и Ямагиши [57].
В-третьих, можно предвидеть усиление критики социологистского бихевиоризма как парадигмы, двигающейся по инерции. Эмоции, выраженные Куртом Беком, вероятно, примут в будущем еще более резкую форму: «Многие ученые, — пишет Бек, — проявляют недюжинный талант, с удовольствием объясняя человеческое поведение через нечеловеческие аналогии, ссылаясь либо на животную модель, либо даже на модель механическую... Когда будет написана история современной социальной науки, то это будет главным образом рассказ о трактовке социальной науки как попытки абстрагироваться от специфически человеческих существ и о странной уверенности ученых в возможности точно измерить стимулы и реакции на подкрепитель» [4, с. 1100].
В этом контексте интересна работа Линды Молм [40], содержащая обзор основных критических выступлений против социального бихевиоризма и откликов на них.
Молм утверждает, что социальный бихевиоризм — это правомерная форма социологии, которая не так уж сильно отличается от других социологических теорий. Она упрекает и бихевиористов, и их оппонентов за искажение сущности вопроса: «Пытаясь обосновать бихевиористскую перспективу как сугубо специфический подход, ее сторонники стремятся подчеркнуть свои отличия от других теоретиков, но эти отличия время от времени исчезают в водовороте дебатов» [40, р. 153]. По ее мнению, отличия эти «основаны скорее на недоразумениях, чем на фактах» [40, р. 154]. Молм выделила три основные претензии к бихевиористской позиции.
Первая — что социальный бихевиоризм является редукционистским, поскольку он замкнут на индивидуальное поведение. Это, с ее точки зрения, неверно как в отношении макробихевиористов (таких, как Блау), так и в отношении микробихевиористов. Хотя она и соглашается, что бихевиористские психологи — редукционисты, но утверждает, что к бихевиористской социологии это обвинение неприменимо. Психологи-бихевиористы «исследуют, в какой степени поведение одиночного субъекта зависит от индивидуальных или независимых случайностей: стимуляторы направлены исключительно на индивидуальное поведение» [40, р. 154]. Социологи-бихевиористы, напротив, «изучают зависимость поведения двух или более субъектов от взаимосвязанных социальных случайностей: подкрепители каждой личности должны быть хотя бы частично связаны с поведением одного или большего числа других субъектов»»[40, р. 154].
Если Хоманс и другие пуристы интересуются влиянием поведения одного индивида на поведение другого, то многие социологи-бихевиористы «спрашивают себя, как на отношение между поведением субъекта влияет отношение между их поведением и поощрением» [40, р. 155]. Социальные бихевиористы не являются редукционистами, так как они интересуются структурой межличностных отношений, а значит, работают в сфере социологии. Структурные отношения — это не индивидуальные характеристики и не совокупности индивидуальных характеристик; это реальные переменные отношений [40, р. 155].
Молм далее доказывает, что социальный бихевиоризм является практически даже менее редукционистским, чем другие социологические теории: «Учение социологов-бихевиористов о поведении диады или группы резко расходится с большинством современных социально-психологических теорий и многими структурно-социологическими концепциями, в которых единицей анализа является индивид, но при этом изучаются совокупные переменные, не связанные с отношениями. А социологи-бихевиористы, изучающие социальные случайности, изучают реальные структурные (хотя и микроструктурные) переменные» [40, р. 156].
Молм признает, что многие социологи становятся редукционистами, когда проводят эмпирические исследования [3, р. 351], но она не считает это поводом для огульных обвинений всей теории в редукционизме. С другой стороны, Молм показывает, что существует и иная точка зрения на бихевиоризм, противоречащая ее позиции. Она цитирует Роберта Перинбанайагема [48], утверждавшего, что ее концепция — «несомненное проявление редукционизма, поскольку при введении ключевых объясняющих переменных не принимаются во внимание эмерджентные свойства взаимодействий, обменов, групп и даже ситуаций» [40, р. 168]. Даже по поводу работы Кук о теории обмена [13], сознательно нацеленной на продвижение к макроуровням, Тернер заключает: «Главы этого тома выполнены в явно микросоциологическом ключе».
Второе критическое замечание в адрес бихевиоральной социологии связано с тем, что она оставляет необъясненными многие сущности, особенно нормы и ценности. С одной стороны, Молм утверждает, что бихевиористы [53] поработали в этом плане не хуже, чем другие социологи. С другой стороны, она показывает, что их теория формирования норм и ценностей, распространяющая принципы индивидуального поведения на крупномасштабные единицы, очень спорна [40, р. 58].
Третье критическое замечание в адрес социального бихевиоризма: он оперирует механической и бездушной концепцией социального субъекта. Молм протестует против этого обвинения, доказывая, что оперантное поведение не формируется автоматически; оно органично рождается, а не просто вызывается любым предшествующим стимулом [40, р. 160].
Молм приводит критическое замечание Перинбанайагема; по его мнению, бихевиористский действующий субъект не является активной творческой личностью: «Это лишь плод воображения бихевиориста, представляющего человека, как пассивное, машиноподобное, неспособное к волевому акту и самобытности существо, которое просто «проявляет» поведение» [48, р. 166]. Это замечание, признает Молм, относится и к ее концепции действующего субъекта, не включающей «конструирования социального действия» [48, р. 166].
В последнее время происходит дальнейшее развитие теории обмена. Значительное влияние на него оказали работы Ричарда Эмерсона. Он акцентировал макро- и микросвязи в процессах обмена. Кроме того, он связал теорию обмена с теорией сетей. По мнению Кук [14], «значение концепции Эмерсона о сетях обмена состоит в том, что все результаты недавних исследований социальных сетей... пригодились для разработки теории обмена».
22. Резюме
В данной главе мы рассмотрели бихевиористскую социологию и теорию обмена, а также их укорененность в психологическом бихевиоризме. Мы проследили теорию обмена начиная с ее истоков — работ психолога-бихевиориста Б. Ф. Скиннера. Скиннер действительно является чистым бихевиористом, и как таковой он разорвал догматы теорий, связывавших бихевиоризм с социальным дефиниционизмом (например, символическим интеракционизмом, феноменологией, этнометодологией) и парадигмой социальных фактов (например, структурным функционализмом и теорией конфликта).
Социологи-бихевиористы акцентируют довольно примитивный микрообъект. Они исследуют отношения между развитием (историей) обстоятельств окружающего мира и природой наличного поведения. Короче говоря, индивиды, видимо, должны повторять поступки, которые в прошлом поощрялись, а не те, которые им дорого обошлись. В этом контексте мы обсуждаем ряд ключевых понятий социального бихевиоризма: позитивные и негативные под-крепители, позитивное и негативное наказание, цена реакции, генерализованные подкрепители и модификация поведения.