Таким образом, интерес к норме возводит теорию Блау на уровень обмена между индивидом и коллективом, а интерес к ценностям — на крупномасштабный социетальный уровень, к анализу отношений между коллективами.
Блау писал: «Общие ценности могут быть восприняты как опосредующие звенья в социальных сделках, расширяющие границы социального взаимодействия и структуры социальных отношений в социальном пространстве и времени. Консенсус в вопросе о социальных ценностях служит основой для выведения социальных взаимодействий за рамки прямых социальных контактов и для установления социальных структур на период более долговечный, чем протяженность человеческой жизни. Ценностные стереотипы могут рассматриваться как опосредующие социальную жизнь в двух значениях термина: 1) ценностный контекст есть средство, формирующее социальные отношения; 2) общественные ценности опосредуют связи в социальных ассоциациях и взаимодействиях широкого масштаба» [8, р. 263—264].
С точки зрения Блау, существуют четыре основных типа ценностей, каждый из которых выполняет различные функции. Первый — партикуляристские ценности, которые являются средством интеграции и опорой солидарности. Это ценности, объединяющие членов группы вокруг таких понятий, как патриотизм или доброе имя школы или компании. Они, хотя являются коллективными, настолько напоминают личные чувства, что объединяют индивидов на основе межличностных отношений. Однако они распространяют интегративные связи за рамки чисто личного влечения. Кроме того, партикуляристские ценности дифференцируют группы, расширяя тем самым свои объединительные функции.
Второй тип -- универсалистские ценности. Это стереотипы, определяющие сравнительную ценность различных сущностей, которые могут быть предоставлены для обмена. Существование этих стереотипов расширяет возможности косвенного обмена. Универсалистские ценности позволяют сообществу определить ценность каждого индивидуального вклада в любой из его сегментов и обеспечить соответствующим образом вознаграждение индивида (например, повысить его социальный статус).
Третьим типом ценностей является так называемый легитимный авторитет, т. е. система ценностей, которая предоставляет некоторым людям (например, директорам, президентам) больше власти, чем другим. Эта система расширяет шкалу организованного социального контроля. Она связана с четвертым типом ценностей — ценностями оппозиции.
Оппозиционные (или революционные) ценности позволяют распространять ощущение необходимости перемен гораздо шире, чем возможности простых личных контактов между оппозиционерами. Эти ценности (например, социализм, анархизм в капиталистическом обществе) узаконивают оппозицию.
Четыре типа ценностей Блау увели нас далеко от хомансовской версии теории обмена. Индивид и поведение индивида, являющиеся первостепенными для Хоманса, почти исчезают в концепции Блау. Место индивида занимает широкий набор социальных фактов, Блау исследует центростремительные и центробежные силы внутри больших социальных объединений: это уже задачи социологической парадигмы, хотя Блау не желал идентифицироваться с ней и утверждал, что он просто расширяет теорию обмена до социетального уровня. Однако он должен был согласиться, что процессы на социальном уровне сущностно отличаются от подобных процессов на индивидуальном уровне. Он вводит дополнительные тезисы, относящиеся к макроструктурам. В последнее время Блау [9] подходит к исследованию этого макроу-ровневого структурного феномена.
19. Критика хомансовской теории сознания
Другим важным направлением критики хомансовской теории была критика его неудачного объяснения сознания. Бенгт Абрахамсон, например, утверждал, что Хоманс, акцентируя внешние проявления поведения, игнорирует внутренние переживания субъекта. Между тем «знание опыта индивидов и их восприятия вознаграждений часто имеет большое значение для понимания и предсказания их поведения» [2, р. 283]. Джек Н. Митчелл также критиковал хомансовский редукционизм и его неудачный анализ динамики сознания: «Теория, имеющая целью объяснение сущности социального поведения, не может утверждать ни прямо, ни косвенно, что взаимодействие есть просто следствие рационально осознанной необходимости (биологической или психологической) или экономических процессов. Чего ей не хватает... так это чувства... неопределенности, проблематичности, условности» [39, р. 81]. Чтобы преодолеть ограниченность теории обмена в исследовании сознания, Митчелл высказался за включение в нее категории интуитивных прозрений, используемой, например, такими социальными дефиниционистами, как Гофман и Гарфинкель.
20. Теория интегративного обмена и символический интеракционизм
Питер Зингельман [46] попытался объединить основные концепции символического интеракционизма и теории обмена. Он начал с мидовских категорий «разума», «Я», «общества».
Разум. Зингельман утверждает, что для символического интеракциониста концепция разума «отражает человеческую способность постигать то, что организм ощущает, определять ситуацию, оценивать явления, преобразовывать жесты в символы и проявлять прагматическое и целенаправленное поведение» [46, р. 416]. Теоретики обмена в принципе соглашаются с такой формулировкой разума. Действующий субъект трактуется как активный агент и символическими интеракционистами, и теоретиками обмена. Зингельман цитирует рассуждения теоретиков обмена об осознанных альтернативах, стремлениях и ожиданиях. Кроме того, он отмечает, что в концепции Хоманса о дистрибутивной справедливости присутствует понятие ментальных процессов: каждый должен лично оценить вознаграждения, чтобы определить, не нарушен ли закон дистрибутивной справедливости.
На основании этого анализа Зингельман заключает: «Современная теория обмена пошла дальше чисто бихевиористского подхода, признав, что человеческий разум опосредует связи между стимулами и поведенческими реакциями» [46, р. 417]. Вознаграждение само по себе еще неэффективно: оно должно быть определено как вознаграждение, чтобы стать действенным стимулятором. С точки зрения Зингельмана, понятие определения свидетельствует об общности теории обмена и символического интеракционизма. Но в отличие от Зингельмана бихевиористы хотя и осознают необходимость выработки социального определения, однако не занимаются этим вопросом. Они исследуют лишь проявления поведения в дефинитивном процессе, а не сам процесс.
Все эти рассуждения Зингельмана, как и Блау, свидетельствуют, что теории обмена и парадигма социальных фактов могут быть объединены. Однако многие теоретики обмена игнорируют этот аспект работы Зингельмана и Блау. Фактически Зингельман преобразовал теорию обмена в социально-дефиниционистский анализ. Это уже не теория обмена, она не совпадает с бихевиористской парадигмой. Подобным же образом применение Блау теории обмена на социетальном уровне не укладывается в бихевиористскую парадигму.
«Я». Зингельман отмечает, что символические интеракционисты имеют дело с идеей «Я» в обоих мидовских смыслах: как процесса восприятия действующим субъектом себя как объекта [46, р. 417] и как саморефлексии действующего субъекта. На определенном уровне теория обмена также интегрирует индивидуальное Я и Я-понятие. Для поддержания и развития отношений обмена каждая сторона должна уметь принять роль другой стороны (генерализированного другого), чтобы определить, какие поощрения могут быть предложены и какие можно реально получить. Правда, многие теоретики обмена, в особенности «чистые» бихевиористы, не интересуются психологией участников, такими понятиями, как «Я», «обобщенный другой», «принятие роли другого». Они считают, что это философские, а не научные материи. Скиннер, например, определяет «Я» просто «как репертуар поведения» [50, р. 189], и это определение сильно отличается от определения символических интеракционистов.
Общество. Зингельман утверждает, что и символические интеракционисты, и теоретики обмена при анализе социальной структуры акцентируют микросоциальный уровень. Кроме того, он видит две другие точки соприкосновения их интересов. Во-первых, он считает, что символические интеракционисты фокусируются на том, как люди совершенствуют модели взаимодействия, в то время как Хоманс интересуется стабилизацией отношений на базе наиболее выгодных обменов. Обе концепции предполагают непрерывное конструирование и реконструирование моделей взаимодействия. Во-вторых, Зингельман утверждает, что «обмен может быть концептуализирован как символическое взаимодействие» [46, р. 419], означающее, что обмен порождает символическую коммуникацию. Это ключ к разгадке неясного тезиса Зингельмана, что теория обмена может быть включена в символический интеракционизм. Теория обмена у него трансформируется во что-то совершенно иное, но ориентация на символический интеракционизм сохраняется.
Эта ориентация ведет к редукционистской концепции общества, которое представляется Зингельману чем-то вроде совокупности смоделированных взаимодействий и символов. Реальная ценность его анализа — в рассуждении о категориях разума и «Я» и в гипотезе о взаимодополнении символического интеракционизма и теории обмена. В заключении своей работы Зингельман попытался вывести теоретический синтез, состоящий из четырех основных пунктов: