Повиновение суверену, согласно Гоббсу, должно быть беспрекословно и в религиозных вопросах, причем здесь он заходит столь далеко, что осмеливается заявить о том, что вопрос о реальном или символическом значении причастия и о том, является ли последнее таинством, также вправе решать исключительно суверен, а «мы не должны прекословить ему». Чтобы оценить весь радикализм такого рода заявления, следует вспомнить, что XVII век в современной историографии получил название «религиозного» [16], а «Левиафан» был опубликован в 1651 г., т.е. в самый разгар религиозных споров в лагере английских революционеров, когда едва ли не каждая из сотен групп и кружков отстаивала свой вариант понимания спасения [17]. И в этой ситуации Гоббс осмеливается, например, на такого рода пассаж:
«Например, если человек утверждает, что после нескольких слов, произнесенных над куском хлеба, Бог немедленно сделал этот кусок хлеба не хлебом, а Богом или человеком, или и тем и другим, и тем не менее этот хлеб выглядит хлебом, как и раньше, то никто не имеет основания верить, что чудо действительно совершилось, и, следовательно, бояться того, кто утверждает это, пока мы не запросим Бога через его наместника, совершилось чудо или нет. Если наместник Бога говорит, что чудо не совершилось, тогда следует то, что говорил Моисей (Втор. 18:22): говорил сие пророк по дерзости своей – не бойся его. Если же наместник Бога говорит, что чудо совершилось, то мы не должны прекословить ему» (II, 342).
Мы вправе – «так как мысль свободна» (II, 343) – верить или не верить «в душе» тем или другим деяниям, почитаемым за чудеса, принимать ту или иную священную доктрину, нам проповедуемую – «но когда дело доходит до исповедания веры, частный разум должен подчиниться государственному, т.е. разуму наместника Бога» (II, 343). Для спасения, утверждает Гоббс, необходимы две вещи – вера в Иисуса Христа и повиновение. Под повиновением подразумевается послушание гражданским властям, причем послушанием им во всем – за исключением того случая, когда они принуждают нас отказаться от веры в Иисуса Христа. Однако сама эта вера ничего не требует, не вынуждает ни к какому внешнему проявлению и является исключительно внутренним делом – и во всем остальном можно согласиться на любое внешнее действие, в том числе и на почитание, например, богов, установленное в качестве обязательного в данном государстве, если только у почитающего их нет внутренней веры в них. В этом случае – т.е. когда вера никак не проявляется и подданный послушен любым повелениям власти, кроме приказания изменить свою веру – Гоббс полагает, что вряд ли найдется такой даже наиболее языческий государь, который имел бы что-то против подобного рода подданных (II, 461). А все мученики, почитаемые церковью, за исключением апостолов, которым сам Христос велел свидетельствовать о себе, есть уголовные преступники и поведение их несообразно с христианским законом (II, 384).
Церковь, согласно определению, даваемому Гоббсом, есть «общество людей, исповедующих христианскую религию и объединенных в лице одного суверена, по приказанию которого они обязаны собираться и без разрешения которого они собираться не должны» (II, 358). Соответственно, всякое собрание, предпринятое без разрешения гражданского суверена, и тем более всякое собрание, предпринятое в государстве, запретившем его, является незаконным и не есть церковь (II, 358). Следовательно, «нет на земле такой универсальной церкви, которой все христиане были бы обязаны повиноваться, так как нет такой власти на земле, по отношению к которой все другие государства были бы подданными» (II, 358). В «Гражданине» Гоббс высказывался осторожнее, однако существо его мысли то же, при том ранняя формулировка, пожалуй, выразительнее в своем ироничном согласии с догматом о мистической церкви:
«Конечно, вселенская церковь есть единое мистическое тело, главой которого является Христос, но на том же основании, на каком все люди вместе, признающие Бога правителем мира, являются единственным царством и одним государством. Однако оно не является единым лицом, не осуществляет единого действия и не имеет общего мнения» (I, 479).
И как финальный аккорд в учении Гоббса о христианском государстве мира сего звучит следующее рассуждение:
«Верно, конечно, что после воскресения тела праведников будут не только духовны, но и вечны, однако в этой жизни они грубы и подвержены тлению. Поэтому в этой жизни нет другой власти – это касается и государства, и религии, – кроме мирской. […] Должен быть один верховный правитель, иначе необходимо возникают в государстве мятеж и гражданская война между церковью и государством, между приверженцами духовной власти и приверженцами мирской власти, между мечом правосудия и щитом веры и, что еще хуже, возникает борьба в груди каждого христианина между христианином и человеком» (II, 359).
Христианский монарх – в силу абсолютности своей власти, являясь вице-королем Бога на земле и верховным пророком – наделен правом не только проповедовать, «но также крестить и совершать таинство тайной вечери, освящать храмы и рукополагать пастырей на служение Богу» (II, 416). Он есть верховный владыка в делах равно светских и духовных и если по отношению к его подданным и допускается чья-либо иная духовная власть, например, власть папы и поставляемых им епископов, то только в той мере и до тех пор, пока суверен согласен на это (II, 420).
12. Царство Божие. Царство Божие, утверждает Гоббс, «есть гражданское государство, в котором сам Бог является сувереном… и в котором он царствует через своего заместителя, или наместника» (II, 347, 348) и «когда наш Спаситель снова придет во всем своем величии и славе, чтобы царствовать фактически и вовеки, Царство Божие должно быть на земле» (II, 348). Только последнее в собственном смысле может быть названо Царством Божиим. До тех пор для нашего спасения необходимо выполнение только двух условий – веры в Христа и повиновения законам:
«Если бы последняя из этих добродетелей была совершенна, то ее одной было бы для нас достаточно. Однако так как все мы виновны в неповиновении законам Бога не только в силу нашего первородного греха в Адаме, но и в силу наших нарушений этих законов в настоящем, то необходимым условием нашего спасения является не только повиновение на весь остаток нашей жизни, но и отпущение грехов за прошлое. А это последнее есть награда за нашу веру в Христа» (II, 449).
До второго пришествия Христос не дал нам никаких новых законов или повелений, а исключительно совет соблюдать те законы, которым мы уже подчинены, т.е. законы естественные и законы суверенов:
«Законы Бога суть поэтому лишь естественные законы, основным из которых является тот, что мы не должны нарушать нашей верности, т.е. заповедь повиноваться нашим гражданским суверенам, поставленным над нами нашим взаимным договором между собой. И этот закон Бога, повелевающий повиновение гражданскому закону, содержит в себе как логическое следствие повеление подчиняться всем предписаниям Библии, которая… есть закон лишь там, где гражданский суверен объявил ее таковым, а в других местах она лишь совет, который человек на свой собственный страх и риск может, не совершая ничего несправедливого, отказаться выполнять» (II, 450 – 451).
Второе пришествие станет началом собственно Царствия Божьего, которое будет воздвигнуто на земле, когда Христос будет царствовать как представитель своего Отца и «и в этот день верующие снова воскреснут в телах чудесных и духовных и будут подданными в этом Царстве Христа» (II, 479) и это царство во веки будет на земле (II, 347 – 348, 353 – 355). Напротив, грешники воскреснут для того, чтобы подвергнуться вечным мукам и вечной смерти. Гоббс, однако, полагает, что выражение «вечная смерть» надлежит толковать не метафорически, как «вечную жизнь в муках» - «я нигде не нахожу, чтобы человек должен был жить в муках вечно» (II, 479), более того, подобное толкование представляется Гоббсу несправедливым, ведь это значит, «что Бог, который является отцом милосердия и творит на небесах и на земле все, что ему угодно, который имеет в своей власти сердца всех людей и определяет их действия и их волю и без свободного дара которого человек не имеет склонности ни к добру, ни к раскаянию в погрешениях, – что этот Бог будет карать человеческие прегрешения на протяжении бесконечного времени и такими жестокими пытками, какие только могут представить себе люди» (II, 479). Следовательно, вечные муки будут воистину вечными, но не в силу бесконечности этих мук для каждого из грешников, а от того, что места адовы никогда не будут «иметь недостатка в нечестивцах, которые должны быть подвергнуты мучениям» (II, 480):
«…Грешники, оставленные в том состоянии, в котором они были после грехопадения Адама, могут и после воскресения из мертвых жить так, как они жили до своей смерти, могут жениться, выходить замуж и иметь грубые и тленные тела, какие человеческий род имеет сейчас, и, следовательно, они могут непрерывно производить потомство, как и раньше. […] Чада мира сего, находящиеся в том состоянии, в котором оставил их Адам, будут жениться и выходить замуж, т.е. будут развращены и размножатся из поколения в поколение, что является бессмертием рода, а не личным бессмертием. Они не сподобятся достигнуть того века и абсолютного воскресения из мертвых. Они воскреснут лишь на короткое время как жители мира грядущего и лишь для того, чтобы получить достойное возмездие за свое неповиновение. Избранные – единственные сыны воскресения, т.е. единственные наследники вечной жизни, лишь они одни не могут уже умереть; это они равны ангелам и суть сыны Божии, а не отверженные. Для отверженных останется после воскресения вторая, и вечная, смерть, а промежуток между воскресением и их второй, и вечной, смертью есть для них лишь время наказания и мучений, время, которое будет продолжаться благодаря последовательной смене поколений грешников до тех пор, пока человеческий род будет продолжать размножаться, т.е. вечно» (II, 480 – 481).