Назарова И.Б. Субъективные и объективные оценки здоровья населения // Социологический журнал. – 1998. – № 3/4.
Неравенство и смертность в России: Коллективная монография / Под ред. В. Школьникова, Е. Андреева и Т. Малевой. – М.: Моск. Центр Карнеги, 2000.
Сваффорд М., Косолапов М.С., Козырева П.М. Российский мониторинг экономического положения и здоровья населения России (РМЭЗ): Измерение благосостояния россиян в 90-е годы // Мир России. – 1999.– № 3.
Adda J. Chandola T., Marmot M. Socio-Economic Status and Health Causality and Pathways // Journal of Econometrics. 2002. http://www.elsevier.nl/inca/publications/
Bartley M., Carpenter L., Dunnell K., Fitzpatrick R. Measuring Inequalities in Health: an Analysis of Mortality Patterns Using Two Social Classifications // Sociology of Health and Illness. – 1996.– № 18.
Brass W. Policies for the Reduction of Mortality Differentials // Population Bull. Of ECWA. – 1980.–№ 19.
Cockerham W. C. The Social Determinants of the Decline of Life Expectancy in Russia and Eastern Europe: a Lifestyle Explanation // Journal of Health and Social Behavior. – 1997.– № 38.
Feinstein J.S. The relationship between Socioeconomic Status and Health: a review of the Literature. The Milbank Quarterly. – 1993.– № 71.
Leinsalu M. Social Variation in Self-rated Health in Estonia: a Cross-sectional Study // Social Science and Medicine. – 2002.– № 55.
Mackenbach J.P. Socio-economic Health Differences in the Netherlands: a Review of Recent Empirical Findings // Social Science & Medicine. – 1992.– № 34.
Marmot M. G. Social Differentials in Health Within and Between Populations // Daedalus. – 1994.– № 123.
Mulatu M.S., Schooler C. Casual Connections Between Socio-economic Status and Health: Reciprocal Effects and Mediating Mechanisms // Journal of Health and Social Behavior. – 2002.– № 43.
Namvar Z. Recent patterns of alcohol consumption in the Russian elderly? 1992-1996. Am J Clin Nutr. – 1997.– № 66.
Nazarova I. Self-Related Health and Occupational Conditions in Russia // Social Science & Medicine. –2000.– Vol. 51.– № 9.
Siegrist J. Reducing social inequalities in health: work-related strategies // Scandinavian Journal of Public Health. – 2002.– № 30.
Stronks K., Van-de-Mheen H., Looman-Casper W.N., Mackenbach J.P. Behavioral and Structural Factors in the Explanation of Socio-economic Inequalities in Health: an Empirical Analysis // Sociology of Health and Illness. – 1996.– № 18.
The Constant Factor. A study of Class Mobility in Industrial Societies.– Oxford: Clarendon Press, 1992.
Townsend P., Davidson N., Whitehead M. Inequalities in Health. – London: Penguin, 1988.
[1] Базы данных предоставлены Институтом социологии Российской Академии наук.
[2] Самооценка здоровья может являться более или менее устойчивым показателем не только субъективного, но и объективного состояния здоровья, что доказано на материалах Таганрогского исследования, когда сравнивались результаты самооценки и заключения медицинских специалистов[20].
[3] Переменная "проблемы со здоровьем в последние 30 дней" не была включена в анализ, поскольку была бинарной.
[4] Данные в отношении места проживания в подавляющем большинстве неизменны и даже в некоторых опросах РМЭЗ не повторяются, но отдельные респонденты меняют место жительства и организаторы исследования находят их по новым адресам. Что касается национальности, то это скорее условно неизменная величина, поскольку в ответах на вопрос о национальности говорится о самоидентификации респондентов. В нашей выборке были респонденты, которые в разные годы опроса указывали разные национальности.
[5] В 1994 году вопрос не задавался.
[6] Здесь в корреляционном анализе участвовала переменная частоты встречаемости в каждом году самой оптимистичной позиции на шкале каждого из перечисленных вопросов.
[7] Здесь и далее мы будем говорить о связи, имея в виду наличие корреляции на уровне значимости 0,05* или 0,01**. Мы использовали коэффициент корреляции Пирсона.
[8] В анализе участвовала переменная, которая была создана в несколько приемов. На первом этапе мы создали переменную, которая была равна 1, если рабочий день респондента с учетом всех видов работ превышал 8 часов и равна 0, если был 8 часов и меньше. Затем мы подсчитали встречаемость рабочего времени более 8 часов во все годы опроса. Если полученная в результате этих итераций переменная равнялась 4, значит, все 4 года опроса респондент работал в среднем больше 8 часов.
[9] Расчет данной переменной проходил аналогично переменной продолжительности рабочего дня более 8 часов, здесь мы брали тяжелую работу более 4 часов в день с учетом всех выполняемых работ.