Подобное включение кроме политических партий еще и иных общественных организаций и объединений может показаться странным и неправомерным. Но оно является таким только в том случае, когда мы исходим из идеи власти, как центра и основы политики. Если же мы принимаем за такую основу заботу о будущем, то такое расширение структуры политических “игроков” уже не кажется необоснованным. Кроме того, к этому нас подталкивают сами реалии политической жизни и европейских стран, и самой России. Действительно, не являющиеся политическими партиями общественные организации активно участвуют в разработке насущных для страны законопроектов, активно выступают за то или иное политическое решение, активно пропагандируют тот или иной выбор развития страны, поддерживают тех или иных кандидатов на выборах и т.д. То есть реальная политическая работа ими ведется и в политической жизни страны в целом их участие заметно и необходимо.
Если принять предложенный подход, то возникает закономерный вопрос: что считать неструктурными элементами политической системы, и где проходит граница, отделяющая их от собственно структурных элементов? Очевидно, и те и другие являются участниками и конкретными единицами гражданского общества. Но его состав настолько пестр, что политологи затрудняются даже дать ему приемлемое сущностное, а не описательное, определение. Действительно, отличие партии парламентского большинства от общества любителей канареек столь велико и очевидно, что возможность найти для них общий знаменатель кажется весьма маловероятной. Между тем, общество любителей канареек может принять активное участие в разработке закона о гуманном обращении с животными, влияя в перспективе на нравственную атмосферу во всем обществе, может в союзе с другими любителями природы влиять на выработку экологических программ, и даже настаивать на снижении налогов для экономических субъектов, заботящихся о природе. Таким образом, различие между структурными и неструктурными элементами политической системы можно определить через постоянное или только возможное и эпизодическое участие в решении политических вопросов, а также через деятельность по реализации интересов, затрагивающих большинство населения, или интересов в большей мере частных, особых и даже экзотических.
Я осознаю, что такое “втягивание” всего гражданского общества в сферу политической жизни можно расценить как некорректное. Но именно этот подход в состоянии в полной мере объяснить, почему парламентская демократия работает эффективно и продуктивно только там, где гражданское общество развито во всех смыслах, включает в свою активную деятельность большинство населения, а потому и влиятельно (Р. Патнем, “Чтобы демократия сработала”, 1993). Провести четкую границу между структурными и неструктурными элементами политической системы при предложенном подходе вряд ли возможно. В каждой конкретной политической системе и ситуации в ней эта граница будет проходить своеобразно. Так в одних условиях, например, уже упоминавшиеся профсоюзы будут входить в политическую структуру общества, а в других - будут представлять его неструктурную часть. Чем более многочисленны и разнообразны неструктурные элементы политической системы, тем более глубоки и устойчивы представления общества о частном характере любого интереса, что способствует формированию убежденности в необходимости согласования любых интересов внутри общества. Впрочем, это уже относится скорее к “правилам игры”.
Политика: обмен и коммуникация.
“Правила игры” в политике определяет скорее не законодательство, которое только фиксирует институты и формы взаимодействия, а скорее нравственные представления большинства общества. Для парламентской демократии в частности важнейшей является убежденность в том, что поиск согласия лучше борьбы, согласованная договоренность лучше принуждения, а диалог лучше конфронтации. Второй по значимости можно назвать признание прав любого меньшинства на уважение и учет его интересов при принятии решения. Если участники политической деятельности исходят из прямо противоположных ценностей, парламентская процедура профанируется, а эффективность принятых решений оказывается крайне низкой.
Не так давно (апрель 2003 года) я с любопытством посмотрел теледебаты думских депутатов по вопросу реформы налогообложения. Большинство из присутствующих независимо от партийной принадлежности высказались сходным образом: “Так как эти изменения затрагивают существенные интересы многих групп, за принятие решения придется серьезно бороться”. То есть большая часть парламентариев не собирается учитывать эти интересы или согласовывать их с иными интересами, а явно стремиться навязать свое решение силой.
Высокая эффективность правовой системы в демократических обществах является следствием не специфического правового фетишизма, а глубокого уважения большинства общества к законодательству, которое воспринимается как справедливое благодаря именно процедуре согласования интересов при принятии законов и принципу равенства сторон в процессе правоприменения. Если исполнительная власть “печет” указы, не обращая никакого внимания на мнение парламента или парламентское большинство “продавливает” решения без согласования с меньшинством, к принятым таким образом законом вряд ли может возникнуть уважение или вера в их справедливость. А если еще учесть, что значительная часть наших граждан считает справедливым только то, что соответствует исключительно их интересам, тотальный правовой нигилизм становится легко объяснимым, как и неэффективность всей системы права.
Однако вернемся к “правилам игры”. Когда я на выборах отдаю свой голос конкретному кандидату или анонимному представителю той или иной партии, я передаю ему суверенное право на свою собственную часть властных полномочий и ожидаю, что он распорядится ею в моих интересах. Это и является основным содержанием “сделки” - трансакции обмена в политике. Если мне не повезло и мой представитель оказывается во фракции меньшинства, чье мнение попросту игнорируется, то я оказываюсь “обманутым вкладчиком”. Какие при этом у меня остаются возможности? Больше не ходить на выборы, или голосовать против всех, или поддерживать таких радикалов, которые готовы на все для достижения своих целей. Выбор небольшой. Так что соблюдение правил - лучшее средство против политической апатии и пассивности, и особенно против политического экстремизма.
Но с окончанием выборов обменные трансакции в политике не прекращаются. Необходимость согласования позиций и интересов понуждает различные фракции в парламенте вступать в переговоры и “торг” по поводу принимаемых решений. При этом стратегические цели партии или объединения, выраженные в принятой идеологии, естественно не могут быть предметом этого торга. От ряда целей тактических, этапных на пути к идеальной цели, вполне можно отказаться, если итогом соглашения станет более глубокое продвижение в решении вопросов, которые считаются данной фракцией определяющими для всего процесса политического развития общества. Что же касается средств решения тех или иных стоящих перед обществом политических проблем, то в зависимости от различных условий, они могут считаться принципиальными и не подлежащими обсуждению или вариативными и способными стать предметом уступок.
Таким образом, для каждой политической силы в каждой конкретной ситуации складывается своя особая иерархия ценностей. Причем, чем ниже позиция той или иной ценности, тем скорее она может стать предметом компромисса с оппонентами, а чем выше - тем это менее вероятно. Фактически только ценностное ядро политической идеологии не может стать предметом “сделки”. Остальные ценности являются условными и относительными даже для их “носителей”. В условиях политического торга большинство “игроков” склонно преувеличивать значение для себя тех или иных ценностей, стремясь к более выгодным для себя условиям сделки. Как правило, обыватель принимает эти уловки за чистую монету и, не различая риторику и стремления к действительно значимым целям, после достигнутых соглашений и уступок склонен считать политиков безнравственными негодяями, торгующими “самым святым” - принципами. Тем более что обычным является смешение политических и этических ценностей. (О специфике политических ценностей см., например, “Политические ценности в жизнедеятельности людей” Виноградов В. Д.)
Все рассмотренные выше в понятиях обмена трансакции могут быть поняты и описаны также в качестве коммуникативных. Социальная антропология давно понимает эти два подхода как взаимодополняющие при изучении традиционных обществ (Э. Лич, “Культура и коммуникация”,1976), и нет никаких оснований для отказа от этого и при изучении обществ вполне модернизированных или находящихся в процессе модернизации. Там где оба подхода пересекаются, где ценность совпадает со смыслом, обнаруживают себя значимые проблемные узлы, отношения между которыми могут стать основой для структурирования и “игрового” поля политики. Такая стратегия вовсе не предполагает стремления к интегральному единому подходу в понимании и описании политической сферы общественной жизни, что может существенно снизить совокупные эвристические возможности, имеющиеся у различных подходов. Напротив, создание возможностей для “перевода” данных, полученных в условиях одного подхода, на языки других подходов может расширить способность к порождению смыслов каждого из них. Кроме того, появляется возможность “независимой проверки” полученных данных.